Шакти - Фарит Маратович Ахмеджанов

который за несколько вздохов достиг высшей точки. От него померкло солнце. В долине слышались крики ужаса, страшное ожерелье Кали продолжало заполняться все новыми окровавленными черепами.

— Я помогу тебе, любимая! — голос Шивы заглушил рев десятков глоток Кали, вобрав его в себя. — Я обещаю тебе!

— Не-ет! — визг богини был столь пронзителен, что Шива был вынужден отступить на шаг. — Убей меня! Сделай то, что должен и пусть весь мир превратится в пламя! Или ты хочешь, чтобы я сделала это сама? Я могу! Я все могу!

Шива выставил все четыре ладони, словно толкнув перед собой воздух. Кали подалась было назад, но потом, изогнувшись, повторила то же самое движение своими восемью черными руками. Увидев, что Шива стоит неколебимо, она нагнулась вперед и густо, утробно зарычала. Этот рык добавил еще несколько трещин к тем, что змеились по стене черного храма. Кали выставила перед собой две руки и с видимым усилием раздвинула ими пространство перед собой. Открылась кромешно-черная щель, откуда хлынула тьма. Солнце почти погасло. Богиня засунула в щель все оставшиеся руки, что-то там нащупывая.

— Нет, — твердо сказал Шива. Быстрым движением рук он вырвал Кали из черного пространства. Неодолимая сила подняла ее в воздух, щель с треском захлопнулась. Крик богини затих, словно все рты одновременно лишились воздуха. Однако она не сдалась — на ее теле повсюду начали открываться глаза. Их пронзительный горящий взгляд высасывал силы и вбирал в себя свет.

Шива напрягся, его мышцы вздулись, он пытался свести ладони, закрыть страшные глаза, но Кали не поддавалась. Изогнувшись, она пыталась ускользнуть. Небо потемнело, солнце начало превращаться в пылающий косматый черный круг.

Снизу, из долины, вертикально вверх ударил сноп света, отсекая тьму и оберегая от нее меркнущее солнце. Тело Кали дернулось так сильно, что она едва не вырвалась из пут, наложенных Шивой, однако тому удалось с нею совладать. Тяжело дыша, он проделал несколько движений, словно завязывая узел; тело Кали обмякло, быстрое волнообразное движение стерло с него лишние рты и глаза. Через несколько секунд она неподвижно вытянулась в воздухе. Все четыре руки Шивы взметнулись вверх, его ступни оторвались от растрескавшихся камней; тело Кали наоборот мягко опустилось на землю. Вернее на заляпанный чем-то красным ковер, торопливо подсунутый Ганешей.

— Сын мой, — голос Шивы медленно обретал былую легкость.

— Да, папа, — гулко ответил слоноголовый бог. Его белоснежную рубаху густо заляпала кровь, большие уши были в нескольких местах рассечены, один из бивней надломлен.

— Там внизу…

— Да, там дядя Митра.

Шива склонил голову.

— Передай ему спасибо и пусть остается там, внизу. Я спущусь.

Ганеша внимательно посмотрел на отца, потом грустно прошептал:

— Внизу, да. Я передам.

Шива начал безмолвный танец вокруг распростертого тела Кали. Его легкие движения завораживали, в воздухе сама собой зазвучала музыка. Тело многорукого бога словно перетекало из одной позы в другую, иногда настолько быстро, что превращалось в размытое пятно.

Сделав три круга вокруг тела жены, Шива замер перед ней на одной ноге. На его шее билась жилка, но дыхание было легким.

По узкой тропе спустились безликие слуги в белых одеждах. Шива распорядился перенести тело Кали в храм. Танец затянул некоторые трещины на его стенах. Вода в бассейне снова стала прозрачной.

— Оставьте это на ней, — тихо сказал он, увидев, что слуги замерли, не решаясь прикоснуться к страшному ожерелью. Повинуясь взмаху его руки, оно само собой скрутилось и улеглось между ее грудей. Проследив, как тело жены скрывается за дверью, Шива глубоко вздохнул — так, что в окрестных горных вершинах поднялся ветер. Но он не пугал, скорее успокаивал. Сила ветра была такова, что беспорядочно валявшиеся повсюду камни перекатились и сами собой встали на положенное им место.

Внизу, в густой тени, у широкого ручья, протекающего по дну долины, тяжело опираясь на посох, стоял тщедушный старик в грубой пастушьей овчине.

— Ты вовремя появился, Ткач, — прошелестел голос появившегося словно из ниоткуда Шивы. — Сегодня было особенно тяжело.

— Если нужна моя помощь…

Шива отрицательно покачал головой. Его взгляд был устремлен куда-то вдаль.

— Тебе лучше уйти, Ткач.

Митра глубоко вздохнул и просительно посмотрел на него.

— Можно мне подняться… туда?

— Нет, — снова покачал головой Шива. — Не сегодня.

Митра горестно наклонил голову, морщины на его лице проступили резче.

— Я понимаю. Основатель, я слышал, что говорила Шакти.

— Кали, Ткач. Это говорила Кали. А то, что говорит Кали лучше сразу забыть.

— Но, может быть…

— Уходи, Ткач. Так будет лучше. Наступает плохое время. Береги себя.

Отступив на шаг, Митра склоняется в низком поклоне.

— Хорошо. Я ухожу, Основатель.

— Тебя проводит Ганеша. Я благодарен тебе за помощь, Ткач.

Великий бог исчезает. Митра с тоской смотрит наверх, на освещенную солнцем кромку окаймляющей долину горной цепи.

По извивающейся по крутому склону тропе громко топая сбегает Ганеша.

— Дядя Митра!

— Да, Ганеша. Не надо меня провожать. Я знаю дорогу.

— Я… — слоноголовый бог опасливо оглядывается по сторонам, большие уши шлепают его по щекам. — Я просто… Вот, возьмите.

Он передает Митре небольшой бурдюк, наполненный чуть больше, чем на половину.

— Я больше не смог найти, — виновато говорит Ганеша. — И времени мало было.

— Спасибо тебе, дорогой, — Митра крепко обнимает его. Ганеша осторожно кладет огромную короткопалую ладонь ему на плечо.

— Вы и вправду берегите себя, дядя Митра. Там у вас все сложно как-то.

— Спасибо, — повторяет Митра. Вскидывает на плечо принесенный бурдюк и уходит.

Через несколько минут он покидает серый туман и выходит на старую дорогу. Ее окаймляют потрескавшиеся камни, на которых начертаны почти стершиеся письмена. За ними, за пределами дороги — торчащие кое-где большие валуны, похожие на облака, пучки травы и кустарника. Все это подрагивает и колышется, порой то там, то сям открываются дыры, через которые видна далекая земля.

Из узкой щели в одном из камней вылетает Галга, почти тут же Митру, стуча по камням копытами, догоняет осел.

— Что там у вас стряслось? — грубовато спрашивает первый. Митра лишь машет рукой, потом развязывает бурдюк и делает большой глоток. Оторвавшись, глубоко вдыхает. На его лбу разглаживаются морщины.

Осел тычется лбом ему в руку, Митра подносит отверстие бурдюка к его вытянутым губам. Осел шумно прихлебывает, как-то умудряясь не пролить ни капли.

Митра завязывает горлышко бурдюка и забрасывает его на спину. Галга заглядывает ему в лицо.

— Совсем плохо, да?

Ответа нет. Галга вздыхает и неловко пытается погладить Митру по руке. Митра усмехается, снимает бурдюк и снова начинает его развязывать.

— Глотни и ты. Дела и вправду не очень. Ну… тем больше у нас работы.