Unknown - Unknown

– По! Как ты? Давно не заходил. Ладо, привет дорогой. Что привело? Ведь не праздное любопытство?

– Ты нам нужен сегодня вечером, – отозвался Ладо. – Ты не дашь нам скатиться во мрак. Мы сегодня после семи собираемся у меня на Мойке. Будут все, кого найдём, Константа занимается обзвоном. Знаю, как ты относишься к моему непритязательному хобби, но сегодня под куполом всё пошло не как обычно. Сегодня есть последствия. Исчезло слово. Начисто. Мы проверили и перепроверили, и это так, но для тебя мы можем разыграть сценку исчезновения ещё раз.

– Любопытно, у меня пять минут, больше не могу сейчас.

– Мы уложимся в три. Вопрос: в какую группу, творческое объединение входили Хармс, Введенский, Бахтерев, Заболоцкий?

– Думаю, что сдаюсь, – почти не раздумывая, ответил Белов, – сейчас не помню, но в своё оправдание могу перечислить вам декабристов. В чём подвох?

– В том, что никто не помнит и в интернете ноль.

– Но все помнят, что ещё вчера знали, – добавил я.

– Да, это любопытно, – заторопился Белов, – теперь я побежал, работа, в любом случае буду рад увидеть всех наших вечером.

Он махнул рукой и мгновенно исчез за широким бюстом дамы в шляпе с длинными полями, которая беспардонно вторглась на первый план нашего разговора, крича неведомой Тане, что больше никуда её с собой не возьмёт и что зарекалась, но нет, она добрая душа. Мы тоже пошли.

– Вот как у него получается быть таким надменным и занудным и одновременно быть нашим другом? – спросил Ладо.

– Я с ним учился ещё в школе, он всегда был таким, но и всегда выручал меня в трудные времена, – ответил я, – и даже деньгами. Белов – надёжный человек.

– Но, занудный.

– Но, занудный, – подтвердил я.

Мы свернули на Мойку, вошли в знакомое парадное, поднялись на мансардный этаж, где жил Ладо. И осели в ожидании гостей. Шёл пятый час. Уже через полчаса пришла Наташка Волхонская, следом вернулась со своих дневных брожений Дашка. Ровно в 19:05 пришёл Белов, потом Божена, Римас, Кука… Квартира заполнилась знакомыми лицами, все шумели, радовались друг другу. Константа заявился одним из последних, уже ближе к десяти, Дашка выходила из кухни, в руках она держала тарелку с бутербродами.

– Костя, это ты? Да, это ты, – она легко улыбнулась, подняв уголки губ к небесам, и Константа перестал быть неизменной величиной.

В гостиной, и в кухне, и на выходе из окна, поддержанном плоской крышей, все говорили и, несмотря на повисший в воздухе вопрос, разговоры шли на самые неожиданные темы, слышались любимые голоса. К одиннадцати тридцати я обнаружил, что Ладо исчез из квартиры.

Ладо приближался к собору, привычно перемахнув через ограждения, он прислонил ухо и стал слушать. Всё было как всегда, шум, неразбериха, но уже через полчаса что-то сильно бухнуло о врата изнутри, удар был такой силы, что в створках образовался небольшой проход – худой человек мог бы войти туда – Ладо не стал оборачиваться в поисках того, кому впору эта хрустальная туфелька, и протиснулся внутрь. Внутри было темно, звуки битвы ветром носились вокруг его головы. Чьи-то цепкие руки сразу подхватили, оторвали его от земли, потянули вверх и вдруг как-то буднично, без нервотрёпки, деликатно отпустили. Падение. Удар обо что-то мягкое, которое замедлило его полёт, чертыхнулось и шмякнулось об пол. Сверху упал Ладо. С трудом поднявшись, он потянулся навстречу полоске света, оставленной фонарями с улицы. Буквально вытолкнув себя наружу, набрал полную грудь воздуха, закружил голову и кубарем скатился вниз на мостовую. Позади надменно захлопнулись врата.

В полвторого ночи группа поздних туристов из Ахтубинска склонилась над неподвижным человеком. Девушка, больше похожая на богиню плодородия, держала голову пострадавшего у себя на коленях, прикрывая его от возможных ещё больших невзгод своим тёплым бюстом. Ладо открыл глаза:

–Об-эри-уты, – еле слышно прошептал он. – Обэ-ри-уты! – повторил он по слогам.

– Обэриуты – негромко пробурчал под нос Белов. – Что вы мне голову морочите?

И ничего никому не сказав, отправился спать домой: уже полвторого, а завтра в шесть. Много работы.

Все были заняты друг другом, когда в гостиную ввалился потрепанный Ладо, поддерживаемый милой, обширной незнакомкой.

– ОБЭРИУТЫ! – провозгласил он. – Всё хорошо! Это Маруся!