Найти в Нью-Йорке - Колин Харрисон

Но все это было несколько часов назад, а сейчас ночная работа уже сделана и девушки смеются, слушают радиостанцию, передающую латиноамериканскую музыку, и чувствуют соленое дыхание тумана, который поднимается от воды. Парковка на пляже в этот час обычно пуста. Девушек никто не беспокоит, а если кто и попытается — какой-нибудь чокнутый ублюдок, какой-нибудь наклюкавшийся хулиган, — на этот случай у них в сумочках имеются перечные баллончики. Этой ночью они пьют дешевое вино из пластиковых стаканчиков и, не вставая с сидений, танцуют под радио. Мексиканки расспрашивают Мизаджин про ее белого дружка. «Он мне нравился! Для белого парня он такой мачо!» — «И что случилось?» — спрашивает одна из девушек, извиваясь на сиденье, залатанном клейкой лентой. «Да знаешь… — Цзин Ли смеется, но тут же снова смотрит вперед, на воду. — Понятно было, что ничего не выйдет». Но она не развивает эту мысль, хотя сама четко понимает причину. Она вынуждена была положить этому конец. Она слушала послания, которые он оставлял у нее на автоответчике, прося позвонить. И ненавидела себя за то, что не перезванивает. А что он проделывал с ней в постели… Конечно, она будет расстраиваться при мысли, что этому больше не бывать. У нее и раньше случались романы с белыми — с британцами, немцами, итальянцами. Они ей нравятся больше, чем китайцы, а этот был лучше всех. Может быть, поэтому она сейчас и здесь — просто чтобы забыть его.

Цзин Ли чувствует, что вино добралось до ее мочевого пузыря, и выскальзывает из правой дверцы, чтобы облегчиться на травке. У нее с собой сумочка, а в сумочке завернутый моток туалетной бумаги, и вот она перешагивает через бордюр парковки и идет по грязной дорожке, чтобы найти укромное местечко. Укромное, но мерзкое. Те, что здесь отдыхают, обычно курят крэк или занимаются сексом, так что она ведет себя очень осторожно, пока не скроется среди прибрежной травы. Здесь надо остерегаться разбитых бутылок, использованных презервативов, тампонов, гниющих куриных крылышек. Девушки в машине больше ее не видят, и какое-то время она прислушивается, чтобы убедиться, что никто не крадется за ней в траве. Она ничего не слышит, хотя поднимается ветер, несущий с собой дождь. Она отважно движется по темной тропинке и наконец находит место, где можно присесть на корточки.

Она уже натягивает свои розовые трусики, когда слышит где-то поблизости низкий вибрирующий звук дизеля. Что это? Она поднимается по тропинке и, дойдя до середины, припадает к земле, прячась в траве; повыше видна стоянка. И на нее заезжают две машины: одна — большой пикап, снабженный противотуманными фарами и украшенный сделанными на заказ хромированными деталями; другая — огромный грузовик, размером с муниципальную мусорную машину, но другой формы. Слишком темно, чтобы различить, какого они цвета. Машины резко тормозят рядом с маленькой «тойотой». Пикап останавливается сразу за ней, прижимая ее к бордюру стоянки, а другая машина замирает слева, в каком-то дюйме от «тойоты», так что водительскую дверцу открыть нельзя. Что это они делают? И что они хотят сделать? Из каждой машины вылезает дюжий мужчина, оба бегут к свободной двери маленького автомобиля.

Она стоит среди травы; начался дождь, и она щурится; Цзин Ли видит, как две мексиканки поднимают окна и кричат — там, внутри автомобильчика.

Один из мужчин разбивает молотком стекло в крыше «тойоты» и ставит ногу на пассажирскую дверцу, на случай, если девушки попытаются, толкнув, открыть ее. Одновременно второй мужчина прицепляет что-то к заднему бамперу «тойоты» (цепь, так ей кажется) и заводит мотор той машины, что побольше. Быстрыми движениями он вытягивает огромный шланг из катушки на грузовике и тащит его к пробитой крыше. Он засовывает конец шланга в машину, нажимает рычаг и держит толстый шланг, пока его содержимое с бульканьем извергается вниз, на девушек. Шланг дергается и брыкается, внутрь течет вязкая жижа.

Крики за стеклами машины все громче.

Как ей поступить? Машина быстро наполняется, через стекла видно, как поднимается уровень этой темной дряни. Убежать можно только через парковку, но там Цзин Ли увидят. Позади нее — колючая прибрежная трава и песок. Мобильный заряжается в ее квартире на Манхэттене. Она намеренно никогда не берет его на работу: мобильный позволяет силам правопорядка отслеживать все передвижения его владельца. В сумочке у нее лежит рация, по которой она связывается с другими группами «Корпсерв». Но ее радиус действия не больше мили: подходит для центра Манхэттена, но не для Бруклина…

Одна из девушек бьется в водительскую дверь, ударяя ею о борт большого грузовика, тесно прижатый к машине. Но приоткрывается лишь узкая щель. Потом из окна с пассажирской стороны высовывается рука, бешено распыляя перечный аэрозоль. Мужчина, удерживающий эту дверцу, шлепает по руке, и баллончик летит на асфальт.

— Ричи! — кричит сквозь дождь тот, что повыше. — Хватит!

Цзин Ли нашаривает в сумочке рацию и включает. Не слышно ничего, кроме атмосферных разрядов. Все же она пытается. «Алло? Алло?» — говорит она по-английски. Тишина.

Между тем у «тойоты» включаются фары и заводится мотор. Качнувшись, машина рвется к бордюру парковки, сотрясая стоящий сзади грузовик. Но ее удерживает цепь, прикрепленная к бамперу. Задние колеса машины бешено вращаются, резина загорается, резкая вонь плывет над прибрежной травой. Потом мотор, словно капитулируя, сбавляет обороты. Видимо, там, внутри машины, нога девушки, жмущая на газ, слабеет. Что-то сочится из правого окна, капает на траву.

— Ричи, ублюдок, двигаем! — кричит один из мужчин.

Тот, что держит шланг, не шевелится.

— Вырубай!

Тот, кого назвали Ричи, тянет за рычаг и бросает шланг. Из разбитой крыши «тойоты» тоже вытекает вязкая жижа. Легковушка полна до краев. Он снова помещает шланг на грузовик, потом отвязывает цепь.

— Живей!

Маленький стодвадцатипятидолларовый автомобиль не движется, хотя фары у него по-прежнему горят и двигатель на малых оборотах работает вхолостую. Тот, что повыше, снимает ногу с пассажирской дверцы и отскакивает назад, когда она открывается достаточно широко, чтобы наружу хлынул поток жижи. Потом он делает странную вещь. Перегнувшись, он запирает дверь, наваливаясь на нее всем весом, чтобы наглухо ее захлопнуть; затем проделывает то же самое с водительской дверцей.

Он запер обе дверцы, думает Цзин Ли. Зачем?

— Сматываемся!

Каждый из мужчин бежит к своей машине. Все произошедшее заняло минут шесть. Большой грузовик движется задним ходом, делает полукруг и вылетает с парковки. Пикап сдает назад аккуратнее, разворачивается и следует за большим грузовиком. Они едут, не зажигая фар, едут быстро.

Десять секунд — и их уже нет.

Цзин Ли бежит к машине. Влажный ветер сменил направление, и до нее доносится предупреждающий запах. Она помнит этот запах еще по Китаю, она может узнать его повсюду. Так в маленьких городках пахнут общественные уборные с выгребными ямами. Дыры в земле рядом с громадными стройками Шанхая, где рабочие приседают над досками, в которых проделаны отверстия. Неочищенные сточные воды, извергающиеся в реки. Да, она узнала этот запах.

Она подбегает к машине и дергает за дверцы — просто чтобы убедиться, что они заперты. Кажется, внутри она видит какое-то движение — за стеклом, в темной жидкости, слабо шевелится чья-то рука. Она озирается, пытаясь найти, чем разбить стекло, мчится к краю стоянки и, как безумная, роется в траве, под руки лезут пластиковые пакеты, старые газеты, банки из-под пива, — попадается все, что угодно, кроме того, что ей нужно. Вдруг она находит тяжеленный кусок асфальта. Прошло уже слишком много времени! Верно? Разве кто-нибудь смог бы?.. Она с трудом волочет глыбу асфальта к машине и с четвертой попытки разбивает правое переднее стекло. Оттуда вырывается толстая струя нечистот, обдает ее, она чувствует мерзкую вонь. Фекальные газы. Зловонная моча. Ее вот-вот вырвет, в горле у нее клубится жгучая желчь. Она снова и снова бьет в стекло, чтобы в дыру можно было залезть рукой. Наконец-то. Она бросает кусок асфальта и запускает руку в холодную, густую сырость, пытается нашарить замок, разбитое стекло обдирает ей запястье. Найдя фиксатор, она тянет его вверх, дергает дверцу — та распахивается, и толстый бурый язык жидкой мерзости растекается по стоянке.

— Ну же! — визжит Цзин Ли по-китайски. Тошнотворная вонь выедает глаза. Засунув руку внутрь, она нащупывает одну из девушек. Та не шевелится! Прошло слишком много времени! Семь, или восемь, или даже девять минут! Она тянет руку на себя, и тело девушки, облепленное дерьмом, шлепается на асфальт. Цзин Ли протирает девушке лицо. Рот у той полон жижи, черные волосы спутались и стали мокрыми от той же мерзости. Она не дышит. Цзин Ли переворачивает ее на живот, освобождает рот от жижи, давит на спину. Не помогает! Она бежит к другому боку машины, разбивает там стекло, пропитавшись при этом дрянью; открывает дверцу, нечистоты с бульканьем вытекают из салона. Вторая девушка — мертвее не бывает, она сидит, привалившись к рулю; тем не менее Цзин Ли вытаскивает и ее, пытается заставить ее дышать. Но та не отзывается на ее усилия. Цзин Ли плачет от страха и разочарования. «Давай же, давай!» — кричит она, нажимая девушке на спину; изо рта у той вытекает жижа. Не помогает. Цзин Ли даже не может заглянуть ей в глаза: они залеплены той же мерзостью. Девушки перепугались и рефлекторно вдохнули, затянув жижу глубоко в легкие. Они теряли сознание, а нечистоты затекали им в горло и текли вниз, удушая их. Все равно как если бы их несколько долгих минут держали под водой. Теперь обе лежат ничком на асфальте, мертвые, неподвижные, и черная жижа расползается по парковке, по мере того как машина опустошается; дождь усилился, и дождевая вода, смешиваясь с этой жижей, образует ручьи, стекающие в дренажную канаву у дальнего края стоянки.