Индекс страха - Роберт Харрис

«Когда страх достигает высшей точки, человек издает пронзительный крик ужаса. На коже появляются крупные капли пота. Все мышцы тела расслаблены. Вскоре наступает полная прострация, отказывают умственные способности. Страх действует и на кишечник, мышцы сфинктера перестают выполнять свою функцию и больше не удерживают содержимое тела…»

Александр поднес книгу к носу и понюхал ее, почувствовав смесь запаха кожи, библиотечной пыли и сигарного дыма, такого резкого, что, казалось, его можно потрогать рукой, и еще чего-то химического — возможно, формальдегида или угарного газа. Хоффман представил себе лабораторию XIX века или лекционный зал и на мгновение увидел бунзеновские горелки на деревянных столах, бутыли с кислотой и скелет обезьяны. Он положил в книгу закладку из магазинного чека и закрыл ее. Затем отнес к полке и осторожно, двумя пальцами освободил для своего нового сокровища место между первым изданием «Происхождения видов», которое он купил на аукционе «Сотбис» в Нью-Йорке за сто двадцать пять тысяч долларов, и переплетенным в кожу изданием «Происхождения человека», когда-то принадлежавшим Т. Г. Хаксли. [2]

Позже Хоффман попытается вспомнить точную последовательность своих действий после этого. Он проверил «Терминал Блумберга» [3]у себя на столе, чтобы узнать последние цены в Америке: индексы Доу-Джонса, [4]Эс энд Пи 500 [5]и Насдак [6]— все ползли вниз. Хоффман написал электронное письмо Сасаму Такахаши, дежурному брокеру, отвечавшему за ВИКСАЛ сегодня вечером, который доложил, что все в порядке, и напомнил ему, что Токийская биржа откроется меньше чем через два часа после трехдневного праздника «Золотой недели». [7]Естественно, по нижнему уровню, чтобы компенсировать неделю падения цен в Европе и США.

И еще одно: ВИКСАЛ предлагал продать еще три миллиона акций «Проктор энд Гэмбл» по шестьдесят два доллара за штуку, в результате чего они получат шесть миллионов долларов — отличная сделка, и поддерживает ли ее Хоффман? Он ответил: «О’к», выбросил недокуренную сигару, поставил перед камином решетку из мелкой сетки и выключил в кабинете свет. В коридоре проверил, заперта ли входная дверь, затем выставил четыре цифры кода противовзломной сигнализации: 1729.

Число возникло из разговора двух математиков Дж. Х. Гарди и С. А. Рамануджана в 1920 году, когда Гарди отправился в такси с таким номером навестить в больнице своего умирающего коллегу и пожаловался, что это «довольно скучное число». На что Рамануджан ответил: «Нет, Гарди, нет. Это очень интересное число. Оно самое маленькое из тех, которые можно выразить как сумму двух кубов двумя разными способами».

Хоффман оставил внизу включенной всего одну лампу — он был в этом совершенно уверен, — затем поднялся по винтовой лестнице из белого мрамора в ванную комнату. Там снял очки, разделся, помылся, почистил зубы и надел голубую шелковую пижаму. Будильник на мобильном телефоне он поставил на половину седьмого, обратив внимание на то, что уже двадцать минут первого.

В спальне Александр с удивлением обнаружил, что Габриэль еще не спит и лежит в черном шелковом кимоно на спине на стеганом покрывале. На туалетном столике в окутанной тенями комнате мерцала одинокая ароматизированная свеча. Габриэль скрестила руки за головой так, что острые локти смотрели в противоположные стороны, а ноги положила одну на другую. Одна худая белая ступня с ногтями, накрашенными темно-красным лаком, делала в благоухающем воздухе нетерпеливые круги.

— О господи, — сказал он. — Я забыл о нашем свидании.

— Не волнуйся. Зато я никогда не забываю, — сказала она, развязала пояс халата, распахнула его и протянула к нему руки.

Александра что-то разбудило примерно без десяти четыре. Он с трудом выбрался из глубокого сна и, открыв глаза, увидел ослепительно яркое белое сияние. Оно имело геометрическую форму, точно граф, с горизонтальными линиями, расположенными на крошечном расстоянии друг от друга, и широко расставленными вертикальными колоннами, но без данных внутри — сон математика, но на самом деле никакой не сон, сообразил он, прищурившись и разглядывая диковинное видение несколько секунд. Это сквозь щели в жалюзи пробивался свет восьми пятисотваттовых вольфрамовых и галогеновых прожекторов системы безопасности, которых хватило бы, чтобы осветить маленькое футбольное поле; он уже давно собирался их поменять.

Прожекторы были установлены на тридцатисекундный таймер, и, дожидаясь, когда они погаснут, Хоффман раздумывал, что могло потревожить инфракрасные лучи, которые пересекали весь сад, чтобы их активировать. Кот, наверное, или лиса, или, может быть, с дерева упал листок. Через несколько секунд свет действительно погас, и в комнате снова стало темно.

Но Александр уже полностью проснулся и потянулся к своему мобильному телефону. Тот был из небольшой партии, изготовленной специально для хеджевого [8]фонда, и мог кодировать некоторые, не предназначенные для посторонних звонки и электронные письма. Чтобы не потревожить Габриэль — которая ненавидела эту его привычку даже больше, чем курение, — Хоффман включил его под одеялом и быстро проверил экран прибылей и убытков на Дальнем Востоке. В Токио, Сингапуре и Сиднее рынки, как и предполагалось, падали, но ВИКСАЛ-4 поднялся на 0,3 процента, а это, по его подсчетам, означало, что он заработал три миллиона после того, как отправился в постель. Довольный, Хоффман выключил телефон и положил его на тумбочку у кровати, когда услышал какой-то шум: едва различимый, необъяснимый и одновременно на удивление вызывающий беспокойство, словно кто-то ходил внизу.

Глядя на маленький красный датчик пожарной сигнализации на потолке, Александр осторожно протянул руку под одеялом к жене. Раньше, после того как они занимались любовью, она, если не могла уснуть, спускалась в свою студию поработать. Его ладонь скользнула по мягкому матрасу, и пальцы наткнулись на теплую кожу бедра. Габриэль тут же пробормотала что-то неразборчивое и повернулась к нему спиной, закутавшись в одеяло.

Хоффман снова услышал тот же шум, приподнялся на локтях и прислушался. Ничего особенного — едва различимый стук, и не более того. Это вполне могла быть система отопления, к которой они еще не привыкли, или сквозняк, открывший дверь. В этот момент Александр ощущал абсолютное спокойствие.

В доме была установлена исключительная система безопасности, что явилось одной из причин, по которой он его купил несколько недель назад. Территория обнесена трехметровой стеной с тяжелыми электронными воротами, а сам дом защищала стальная дверь с цифровым замком, пуленепробиваемые окна на первом этаже и система безопасности, настроенная на движение. Александр совершенно точно помнил, что он включил ее, когда шел спать. Шансы того, что злоумышленник прошел мимо всех систем и проник внутрь дома, практически равнялись нулю.

Хоффман находился в отличной физической форме и давным-давно пришел к выводу, что высокий уровень эндорфинов позволяет ему лучше думать. Он много тренировался и бегал. Атавистический инстинкт защищать свою территорию проснулся и поднял голову.

Хозяин дома выскользнул из постели, умудрившись не разбудить Габриэль, надел очки, халат и тапочки. Несколько мгновений он колебался, оглядываясь в темноте, но не смог припомнить, есть ли в комнате что-нибудь, что хотя бы отдаленно может сойти за оружие. Потом засунул мобильник в карман и открыл дверь спальни — сначала чуть-чуть, затем распахнул ее. На площадку лестницы падал тусклый свет лампы, горевшей внизу. Хоффман постоял на пороге, прислушиваясь, но звуки — если они вообще были, в чем он уже начал сомневаться — прекратились. Примерно через минуту он направился к лестнице и начал очень медленно спускаться.

Возможно, причина заключалась в том, что он читал Дарвина перед сном, но на лестнице Александр обнаружил, что отмечает с отстраненным научным интересом собственные симптомы страха. Он начал задыхаться, сердце забилось быстрее, доставляя ему определенные неудобства; волосы, казалось, стали жесткими, точно мех животного.

Он добрался до первого этажа.

Дом представлял собой особняк в стиле Прекрасной эпохи, [9]построенный в 1902 году для французского бизнесмена, который нажил состояние, добывая нефть на участках, где раньше разрабатывали уголь. Внутреннее убранство — следует заметить, чрезмерное — осталось от прежнего владельца, так что они смогли сразу сюда въехать, но, возможно, по этой причине Хоффман не чувствовал себя здесь дома. Слева от него находилась входная дверь, а прямо впереди — дверь в гостиную. Коридор по правую руку уходил внутрь дома: в столовую, кухню, библиотеку и викторианскую оранжерею, которую Габриэль использовала в качестве своей студии.