Украденное детство - Вера Юдина

Мила в ожидании села за стол. Скоро приведут Ника, и они займутся своим привычным делом.

Прошел час. Наступал второй. Мила начала волноваться. Никогда еще ее брат так долго не задерживался. Она решила пойти и уточнить у сестер на какие процедуры увели мальчика.

Поймав в коридоре первую попавшуюся медсестру, Мила решительно схватила ее за руку, зная что обычно эти женщины не склонны к общению и спросила:

— Никита Немиров, из 13 палаты. На каких процедурах?

Тучная медсестра внимательно посмотрела на девушку, и выдернув руку грубо ответила:

— Не знаю. Не назначали. Ищите лечащего врача.

— А где он?

— Да не знаю я. — раздраженно буркнула медсестра. — На обходе он.

Мила взглядом проводила неприятную женщину, и направилась в сторону кабинета доктора Тройкина.

Тройкин уже пять лет был лечащим врачом Никиты, и всегда слишком трепетно относился к несчастному. В его речи и интонации было столько участия к мальчику, что Мила в какой-то момент приняла доктора как члена своей семьи. Только он один мог подсказать, как правильно уловить настроение Ника, когда с ним можно разговаривать, а когда лучше промолчать. Он знал Никиту как ни кто другой.

Мила застала доктора в кабинете, за изучением карты одного из пациентов.

— Извините, Сергей Александрович, я вам не помешаю. — поинтересовалась Мила, просунув голову в дверь.

Тройкин поднял голову, бросил взгляд из-под очков и узнав Милу растянулся в широкой улыбке.

— Здравствуй Милочка. Проходи конечно. Что-то случилось?

— Здравствуйте. — Мила вошла. — Я думаю ничего не случилось. Но сегодня Ника забрали на процедуры, и я уже час его жду. Можно мне узнать где он, и как его найти?

Тройкин удивленно нахмурил брови и погладил свою седую бороду.

— Процедуры? Но я не назначал мальчику утренних процедур. Он должен быть в палате.

— Его там нет. — встревожилась Мила. — А где он может быть?

Тройкин поднялся, положил увесистую папку в шкаф.

— Пойдемте посмотрим.

Они вернулись в палату, Тройкин осмотрелся и удивленно пожал плечами.

— Ничего не понимаю. Он должен быть здесь.

Он вышел в коридор и громко окрикнул медсестру. Не ту которая попалась Миле, а другую.

Она подошла.

— Леночка, где больной из 13 палаты? — строго спросил Тройкин.

— Не знаю, Сергей Александрович. Должен быть на месте.

— Что значит не знаю? Как это возможно, что больной свободно покидает свою палату и начинает самостоятельно бродит где-то без вашего ведома. Что за халатное отношение к пациентам?

— Но Сергей Александрович, вы же знаете, я одна на все отделение. Лида ушла за анализами и уже час не возвращается. Разве за всеми усмотришь?

— Уволю. — проворчал Тройкин.

Мила стояла в стороне и внимательно слушала разговор. Услышав, что никто толком не знает где может быть ее брать, она заметно разволновалась.

Она вернулась в палату и только тут заметила то, что должна была заметить сразу же. Тяжелая штора, обычно глухо задвинутая, слегка отходила от стены и еле заметно колыхалась словно от ветра.

Мила бросилась к окну и распахнула шторы, оно оказалось открытым.

Никита сидел на парапете, обняв руками колени, и плакал. Так тихо, что услышать его практически было не возможно.

— Ник. — тихо, чтобы не спугнуть брата позвала его Мила.

Никита обернулся и посмотрел на сестру. Впервые за долгие годы, взгляд его был осознанным. Мила словно увидела своего прежнего брата. Он смотрел на нее несколько мгновений, затем прошептал одними губами:

— Помоги мне.

В палату вошел Тройкин и медсестра, увидев девушку, торчащую из окна, Тройкин грозно рявкнул:

— Почему оно открыто!

Медсестра жалобно что-то промяукала.

— Санитаров! Быстро! — гремел Тройкин.

Он бросился к окну, а женщина побежала за помощью. Мила продолжала висеть в окне.

— Родной мой. — прошептала Мила. — Не шевелись, пожалуйста.

Парапет, на котором сидел мальчик был достаточно широким. Вероятно, влекомый одному ему известными темными мыслями Никита сумел выбраться наружу, но не сумел самостоятельно вернуться обратно. Это и напугало его, решила Мила.

Сколько он так сидит? Милу бросило в озноб от мысли, что он мог сорваться вниз, с высоты четырех этажей.

В мгновение, Мила выбралась из окна, не давая доктору возможности поймать ее и двинулась по парапету на встречу к юноше.

Никита внимательно следил за действиями сестры, во взгляде его блестело любопытство. Когда Мила подошла к нему, он неожиданно выпрямился и сделал шаг в сторону от нее.

Мила замерла.

— Ник. Малыш. Не шевелись. Я помогу тебе.

Но Никита замотал головой.

— Никто. Никто мне уже не поможет! Только я сам. Столько мыслей. Столько мыслей. Они жужжат, жужжат, мешают спать. Я пытался забыть…

До Милы дошел смысл его слов.

— Ник. Ты не виноват. — с последней надеждой прошептала Мила и сделала шаг навстречу брату.

В тот же момент, он улыбнулся и шагнул вперед.

— Нет. — закричала Мила, падая на парапет.

Она протянула руку вниз, словно пытаясь вернуть Никиту обратно. Но увы! Она отчаянно пыталась поймать его, спасти, не дать сорваться вниз. Но было слишком поздно.

Мила издала истошный, отчаянный крик, разрывающий тишину окружающего клинику леса. С деревьев с карканьем взлетели вороны. Небо потемнело и шум от дьявольских птиц заполнил всю округу. Внизу под окном, разлилась багрово-красная лужа. Больше Мила ничего не осознавала.

Глава 2

Прошел год.

Мила проснулась, потянулась и села в постели. Уже год ее держат в больнице, где прежде лежал ее брат. В том же отделении, на том же этаже, в той же палате. Почему-то врачи решили, что ей нужна помощь, отчего-то все вдруг решили, что она могла тронуться умом, и вопреки здравому смыслу поместили ее в палату, где она так много времени проводила с братом.

Мила не понимала этой злой шутки, но все же никак не выдавала своего внутреннего дискомфорта. Она боялась, что как Никита, может стать вечной заложницей этой проклятой палаты.

Доктор Тройкин, после того как случилось несчастье с его пациентом, ушел на заслуженный отдых по старости, и вот уже год как занимается разведением собак породы хаски. Первое время он приходил навещать Милу, сочувственно смотрел на нее и постоянно вздыхал. Затем его посещения стали все реже, и реже и вскоре он вовсе забыл о девушке. Просто пропал и больше не появлялся.

Теперь у Милы был другой доктор — Волков Илья Константинович. Этот был молодой, общительный, амбициозный. Он был главврачом этой больницы, и после случившегося решил вести девушку сам. Он заходил к Миле часто. Наверно даже слишком часто. И постоянно спрашивал:

— Ну как ты?

Зачем он это спрашивал? Мила не могла понять. Он пугал ее. Пугал своей широкой улыбкой, пугал своим приветливым взглядом. Люди не могут быть так добры ко всем. Скорее всего это просто игра. А он, он же психотерапевт, значит он самый лучший в мире игрок. Мила не доверяла ему, и каждый раз отвечала холодно:

— Со мной все в порядке.

— Это хорошо, — говорил Волков.

— А когда я смогу поехать домой?

На этот вопрос он грустно покачивал головой, и Мила понимала: «Никогда».

Так продолжалось целый год, и лишь накануне, на обычный Милин вопрос, Волков ответил с широкой улыбкой:

— Думаю уже скоро.

Мила была на седьмом небе от счастья. Он впервые дал ей надежду. Впервые он разговаривал с ней как с нормальным человеком. Надо было только держать себя в руках, и стараться не выдать волнения, тогда может быть скоро она сможет вернуться к своей привычной жизни.

На это утро ей назначено последнее обследование, и если результаты будут отличными, ее выпустят на свободу. Мила ждала. Она верила, что скоро все закончится.

Точно по расписанию к ней в палату вошла Лида. Тучная медсестра, которая Миле никогда не нравилась. Без особых эмоций, она сделала девушке укол и с той же безразличной миной вышла. После нее в палату пришел Волков. Он сел на стул возле койки и заботливо спросил:

— Ну как ты себя чувствуешь?

Мила решила отступить от ритуала. Она посмотрела в окно и задумчиво сказала:

— За окном снег. Вы видели?

Он кивнул.

— Так рано, еще только начало октября, а снег уже выпал. И его так много.

— Очень много, но завтра он растает.

— Откуда вы знаете?

— Я смотрел прогноз. — рассмеялся Волков.

— Это грустно. — печально сказала Мила. — Я всегда любила зиму. Мне нравится когда мороз обжигает щеки, я люблю вдыхать свежесть зимнего дня, этого не забыть.

И вдруг она посмотрела на Волкова с невыносимой тоской и болью.

— Вы ведь отпустите меня домой.