Звонок на рассвете - Леонид Медведовский

- Миша, к вам товарищ из милиции. Вы сможете говорить?

Носков с усилием открыл глаза, в них застыла неутолимая боль.

- Спрашивайте, - едва слышно прошептал он.

Я понял, какого труда стоит ему каждое слово, и растерялся, забыв заготовленные вопросы. И тогда он начал рассказывать сам. Шептал он быстро, бессвязно, спотыкаясь на трудных буквосочетаниях. Ему, видимо, необходимо было выплеснуть наболевшее, освободиться от навязчивых образов, засевших в воспаленном мозгу.

- Я чинил машину... поломался рядом с домом... а этот, в плаще... приставал к девушке... замахивался... Пьяный такой... злобный... Я хотел помочь... пошел к ним... Они ссорились... он ее обвинял в измене... Потом... потом... они убежали... Я хотел его... в милицию... вытащил из кустов... И тогда... тогда... он...

Лицо раненого исказила мучительная гримаса, он застонал, заскрипел зубами, заново переживая случившееся. Сеглинь встревоженно приподнялся, движением бровей указал на часы.

Я заторопился.

- Скажите, Миша, вы этого парня встречали раньше?

- Нет... кажется, нет...

- Может, запомнили его лицо? Ведь вы шофер, у вас должен быть цепкий глаз. Что вам запомнилось в его внешности?

Он ответил сразу, видно, лицо преступника навечно отпечаталось в его памяти:

- Баки на щеках... И глаза... Холодные, острые... как буравчики...

Михаил сцепил зубы, подавляя готовый вырваться стон. Сеглинь поднялся, сказал сердито:

- Все! На сегодня хватит!

- Последний вопрос, доктор! Миша, быть может, во время ссоры было названо какое-то имя. Вспомните...

Носков закрыл глаза, и было не понять: то ли он снова впал в забытье, то ли обдумывал мой вопрос.

Между тем Сеглинь тормошил меня:

- Идемте, идемте, ему нужно отдохнуть.

Я медлил. Я все еще надеялся получить ответ на очень важный вопрос и клял себя за то, что задал его так поздно. Врач вежливо, но твердо взял меня за руку и повлек к выходу. У дверей я оглянулся: Михаил слабо шевелил пальцами, как бы подзывая к себе. Я вернулся почти бегом.

- Вспомнили?

- Девчонка повторяла: "Не надо, не надо..." Имя называла... - Тонкая морщинка пролегла на гладком юношеском лбу. - Не помню... забыл...

Я легонько пожал вялую ладонь.

- Припомни, Миша, это очень важно. Вспомнишь, скажи доктору, я ему оставлю свой телефон. Счастливо, Миша, выздоравливай!

Он обхватил мою руку холодными негнущимися пальцами, прошептал:

- Увидите маму... передайте... пусть не волнуется... И Алле... ей нельзя... скоро маленький будет... А я... я... выбак... выкаб... выкарабкаюсь...

Наша работа не для слабонервных, но к подобным сценам иммунитета у меня еще не выработалось. Да и вряд ли это когда-нибудь случится. Сострадание к страданию, злость против зла. Если нет в душе этих чувств, трудно, даже невозможно работать в милиции...

2

Я выхожу из отделения реанимации в преотвратнейшем настроении. Что толку хитрить с самим собой? Я могу играть роль многоопытного сыщика перед погруженным в больничные заботы Сеглинем, но сам-то я в тихой панике, внутри у меня все дрожит и трепыхается. Ну где, где мне искать этого подлого юнца?..

- Куда поедем, товарищ лейтенант? - спрашивает меня Спирин, открывая дверцу машины. - В отдел?

- Что нам там делать? Рули на Гончарную!

- Есть на Гончарную! - четко повторяет сержант, круто забирая влево.

Мы мчимся, обгоняя троллейбусы, по безлюдным в этот ранний воскресный час улицам Задвинья. По дороге Геннадий снова коротко рассказывает все, что знает. Кроме дежурного следователя, на происшествие выезжали участковый инспектор Алексей Волков, эксперт-криминалист, кинолог с собакой. Однако по горячим следам преступника найти не удалось. Ничего существенного не дал и осмотр места происшествия.

Машина останавливается напротив деревянного двухэтажного дома с застекленной верандой.

- Мы сейчас стоим на том месте, где таксист ремонтировал свою "Волгу", - говорит Спирин, - а само происшествие произошло вон там, - и он показывает на кусты неподалеку от уличного светильника.

Я распахиваю дверцу, выпрыгиваю из машины.

- Сержант, я остаюсь здесь, а вам нужно доставить сюда участковых Волкова и Рябчуна. Срочно!

Геннадий смотрит на часы, говорит:

- Девять ноль пять. Наверно, еще ухо давят. Воскресенье все же...

Машина срывается с места, а я направляюсь к кустам на противоположной стороне улицы. Трава на газоне в темных пятнах - действительно много крови потерял Носков. Круглые, звездчатые пятна переходят на асфальт, по ним можно четко проследить путь Михаила к дому. Вначале он еще шел, дальше капли стали принимать форму эллипса - значит, побежал...

По узкой, завитой спиралью лестнице я поднялся на второй этаж. Дверь мне открыла женщина с глубоко запавшими от бессонной ночи глазами. Ошибиться немыслимо - это могла быть только мать Михаила Носкова. Те же, что у сына, волнистые, вразлет брови, тот же тонкий острый нос.

- Агеев, инспектор уголовного розыска, - представился я.

- Проходите, пожалуйста, - тихо сказала женщина и первая пошла по коридору.

В комнате я увидел невысокого худощавого парня, который стоял у придвинутого к стене стола и выкладывал из авоськи бутылки с соками. Оглянувшись на звук шагов, он вежливо со мной поздоровался, сказал:

- Ксения Борисовна, вот все, что было в магазине. Взял каждого сорта по паре: две - сливы, две - абрикосы, две - персики, две - вишни, две "Мичуринки", две - грушевый нектар. Всего двенадцать бутылок. Виноградного, правда, не было.

Ксения Борисовна вынула из сумки кошелек.

- Пока хватит, Рома, спасибо тебе за хлопоты. Сколько ты потратил?

Парень смущенно взлохматил старательно уложенную прическу.

- Пять шестьдесят, но мне не к спеху. Виноградного достану, тогда и рассчитаемся... Я пойду, Ксения Борисовна, если что понадобится, передайте через Ивана Николаича, ладно?..

Парень попрощался и вышел из комнаты.

- Друг вашего сына? - спросил я.

- Нет, что вы, он даже незнаком с Мишей. Это Рома Фонарев, они с моим мужем в одном цехе работают. И куда столько соков накупил? Да их за месяц не выпить!

С чего начать разговор? Как найти верный тон? Убитая горем мать единственного сына, и она же единственный пока свидетель... Сейчас все ее мысли заняты Михаилом, вопросом: "Выживет ли?" Она явно не ждала моего прихода. Вон и сумка с продуктами приготовлена, и сама она украдкой поглядывает на часы. Нет, нет, в таком тревожно-нетерпеливом состоянии нужного разговора не получится. Если сейчас сразу спросить ее об обстоятельствах происшествия, она в спешке может упустить многие важные детали. А мне нужны именно детали, общее представление о том, что здесь произошло, у меня есть.

- Вчера со мной уже беседовал один следователь. Вряд ли я смогу добавить что-нибудь новое... - наконец говорит она.