Палата No 6, или Модель реальности - Эмиль Гасанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это Борис Ямпольский, сам побывавший "под колпаком" и ежедневно ожидавший ареста, мог писать:
"Или просто заберут с улицы, вдруг, посреди солнечного дня, в праздник, подъедут впритык к тротуару, и из машины приветственным голосом окликнут по имени и отчеству и по-приятельски пригласят сесть для разговора, и увезут туда, где со звоном раскрываются железные ворота. Или заберут из театра, во время антракта. И так бывало. Подойдут вдруг, возьмут под локоток, по-приятельски, с улыбкой, и поведут для выяснения некоторых обстоятельств в дирекцию, и через час "Спящая красавица" кажется сказкой, виденной в далеком детстве. Или снимут с поезда, это они особенно любили, гордились своей выдумкой"
Это Солженицын мог, обобщая широчайшую практику и репертуар эмгэбэшников, писал в своей эпопее о механизме арестов, о том, где, когда и как могут арестовать любого гражданина. А произойти это могло...
"...в заводской проходной, из военного госпиталя с температурой, прямо с операционного стола, во время свидания с осужденной матерью, в "Гастрономе", арестовывает странник, остановившийся у вас на ночь Христа ради, монтер, пришедший снять показания счетчика, велосипедист, столкнувшийся с вами на улице; железнодорожный кондуктор; шофер такси; служащий сберегательной кассы; киноадминистратор... и с опозданием вы видите глубоко запрятанное бордовое удостоверение.
Иногда аресты кажутся даже игрой - столько положено на них избыточной выдумки, сытой энергии, а ведь жертва не сопротивлялась бы и без этого. Ведь кажется достаточно разослать всем намеченным кроликам повестки - и они сами в назначенный час и минуту покорно явятся с узелками к черным железным воротам "органов", чтобы занять участок пола в намеченной для них камере.
И когда Чеховский Иван Дмитрич сердито говорит:
"Страдание презираете, а небось прищеми вам дверью палец, так заорете во все горло!" многие ли сегодняшние "интеллигентные читатели" вспомнят десятки примеров из воспоминаний бывших зэков, которые на себе испробовали этот способ добиться признания в несуществующих преступлениях?
"... зажимают руки в специальном устройстве - так, чтобы ладони подследственного лежали плашмя на столе, - и тогда бьют ребром линейки по суставам - можно взвопить!"
Кто из читателей "Палаты N 6" мог, хотя бы в страшном сне, представить, что вышеуказанная экзекуция станет одним из многих десятков "методических приемов", которые будут использовать палачи нашего времени? И называться все это будет "истинтаг".
"Если бы нам, все гадавшим, что будет, ответили бы, что в свободном Азербайджане будет пыточное следствие, невыносимыми избиениями будут доводить людей до самоубийства, будут "опускать" человека, голого и привязанного пытать хлорными испарениями, загонять бутылки и резиновые дубинки в анальное отверстие, медленно раздавливать сапогом половые части, а в виде самого легкого - пытать по неделе бессонницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, ни одна бы чеховская пьеса не дошла до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом".
"Стены здесь вымазаны грязно-голубою краской, потолок закопчен, как в курной избе,- ясно, что здесь зимой дымят печи и бывает угарно. Окна изнутри обезображены железными решетками. Пол сер и занозист. Воняет кислою капустой, фитильною гарью, клопами и аммиаком, и эта вонь в первую минуту производит на вас такое впечатление, как будто вы входите в зверинец.
В палатах, в коридорах и в больничном дворе тяжело было дышать от смрада. Больничные мужики, сиделки и их дети спали в палатах вместе с больными. Жаловались, что жить нет от тараканов, клопов и мышей. В хирургическом отделении не переводилась рожа. На всю больницу было только два скальпеля и ни одного термометра, в ваннах держали картофель".
Бабель как-то говорил: "Жизнь изо всех сил старается походить на литературу". Наша же действительность в своем неуемном стремлении к подобному подражанию может потрясти самое необузданное воображение.
Андрей Ефимыч убеждал Громова:
"Вы спрашиваете, что делать? Самое лучшее в вашем положении - бежать отсюда. Но, к сожалению, это бесполезно. Вас задержат. Когда общество ограждает себя от преступников, психических больных и вообще неудобных людей, то оно непобедимо. Вам остается одно: успокоиться на мысли, что ваше пребывание здесь необходимо".
Иван Дмитрич насмешливо-патетически возразит:
"Пусть я выражаюсь пошло, смейтесь, но воссияет заря новой жизни, восторжествует правда, и - на нашей улице будет праздник! Я не дождусь, издохну, но зато чьи-нибудь внуки дождутся. Приветствую их от всей души и радуюсь за них! Вперед! Помогай вам Бог, друзья!"
В этой связи как-то по-другому начинаешь воспринимать знаменитые раздраженные строки из письма Чехова к И.Орлову. Вышедший из мещанской купеческой среды, по капле выдавливающий из себя раба, он имел право быть недовольным:
"Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям интеллигенты они или мужики, - в них сила, хотя их и мало". По моему глубокому мнению эти слова абсолютно совпадают и с нашей жесточайшей действительности. Только ситуация еще хуже, все меньше и меньше надежды на таких людей, их попросту, скоро, может вообще не остаться.
Мандельштам , относительно Советского Союза, говорил:
Палатой N 6 действительно стала вся страна. И хозяйничают в ней те, кто был обличен хоть самой малой властью. Что же говорить о тех, кто обладает властью беспредельной!
"Всем лагерным начальникам свойственно ощущение вотчины. Они понимают свой лагерь не как часть какой-то государственной системы, как вотчину, безраздельно отданную им, пока они будут находиться в должности. Отсюда - и все самодовольство над жизнями, над личностями, отсюда и хвастовство друг перед другом.
Не нужно быть особенно проницательным, чтобы понять что по большому счету ничего не меняется. С маленькими и не очень князьками мы встречаемся на каждом шагу в ЖЭКе и в паспортном столе, в больнице и в отделении полиции. И считаем, что все в порядке если полиция избивает людей а их начальник вышивает погоны золотом, когда врачи не оказывают необходимой мед помощи и т д. Ложь, подхалимство и лицемерие окружает всю нашу ужасающую "жизнь".
Не праздным авторским воображением создан сторож Никита, отнимающий нищенскую милостыню у сумасшедшего Мойсейки. Он позволяет себе это потому, что кроме него
"Смотритель, кастелянша и фельдшер грабили больных, а про старого доктора, предшественника Андрея Ефимыча, рассказывали, будто он занимался тайной продажей больничного спирта и завел себе из сиделок и больных женщин целый гарем".
Тут мне вспоминаются слова Орхана Фикрет оглу "Интеллект ишыгынызы сондюрмейин"
Герой произведения Горина, Барон Мюнхгаузен, призывая к голосу совести, говорит :
- Вы прежде всего умный человек. Думаю имеется неразрывная связь между интеллектом и совестью.
Нельзя уповать только на высшие силы, потому как будет поздно, когда нам только останется смириться, осознав свое ничтожество и бессилие перед "Никитами", подобно Андрею Ефимычу
- Никогда нас не выпустят! - продолжал между тем Иван Дмитрич. Сгноят нас здесь! О господи, неужели же в самом деле на том свете нет ада и эти негодяи будут прощены? Где же справедливость?
Нам рано или поздно придется иметь дело с совестью, "но совесть, такая же несговорчивая и грубая, как Никита".
20.01.2004