Способы думать. История и общество, дискурс и концепт - Андрей Владимирович Курпатов

за одними и теми же знаками (словами означающими) у разных людей скрываются разные значения (означаемые), стало понятно уже после работ Фердинанда де Соссюра и Льва Семёновича Выготского (даже если не причислять этих мыслителей к социальным психологам, подобный вывод из их работ напрашивается). Впрочем, и без всяких теорий ясно, что представители, например, некоей условной «партии власти», с одной стороны, и представители «несистемной оппозиции» — с другой по-разному понимают такие штуки, как, например, «коррупция», «общество», «национальные интересы» и т. д., и т. п. (утверждение не голословное, я проверял). То есть представители указанных групп, даже если бы они и сели за некий виртуальный «стол переговоров», используя одни и те же слова, говорили бы о разном, причём совершенно не отдавая себе в этом отчёта. В результате данный диалог неизбежно привёл бы к тому, что стороны посчитали бы друг друга или лжецами, или дураками, или, на худой конец, «инопланетянами». Допускаю, что и та и другая оценка может иметь под собой веские основания (насчет третьей я почему-то сильно сомневаюсь… впрочем, не всегда), но, по существу своему, перед нами просто разные «способы думать» об одних и тех же вещах.

Проблема очевидна: люди говорят друг с другом, думают, что понимают друг друга, но на самом деле не понимают, что неизбежно приводит к тем или иным конфликтам. Юрген Хабермас, соответственно, разрабатывает теорию «коммуникативного действия», Никлас Луман — «отрефлек-сированной аутологии», Фрэнсис Фукуяма — «уровня доверия», и это только начало длинного списка теорий и теоретиков, желающих что-то с этим сделать. Впрочем, у меня возникает странное чувство, что все эти «попытки решения» никак не учитывают само существо проблемы — её этиопатоге-нез, так сказать. Дело ведь не просто в «игре слов» или «языковой игре», дело в исходной точке, а результат — только следствие: если вы уверены в том, что шизофрения — это заболевание генетической природы, то ваш подход к проблеме прост и незамысловат — сушим весла, приехали (не жди, не бойся, не проси); если вы считаете, что природа шизофрении кроется во внутренних конфликтах пациента, — вы полны надежд и пытаетесь апеллировать к его сознанию и личности; если вы думаете, что это органика (травматическая, инфекционная, биохимическая или какая-то иная), вы сосредотачиваетесь на методах воздействия на мозговую ткань; а если вы думаете, что это бесы, то, понятно, святых выноси.

Иными словами, «способ думать» — это не просто особенность «внешнего взгляда», это особенность исходной точки взгляда. То есть идти, как мне представляется, надо не «сверху», а «снизу», искать не то, в чем фигуранты «коммуникативного действия» сходятся или расходятся, а то, из чего они исходят, каков их, иначе говоря, первый пункт. И это первое.

ВТОРОЕ

Почему я для начала предложил подумать не об «обществе», например, «государстве» или «политике», а именно о шизофрении? Нет, не то чтобы я на что-нибудь намекал, просто если мы говорим о шизофрении, то как-то странно, согласитесь, задаваться вопросом, кто прав, кто виноват — психиатр или шизофреник, священник или простофиля… Хочется просто понять, о чём вообще идёт речь. И это главное в «способах думать» — ошибочно оценивать их в категориях «правильно — неправильно», хотя нам, конечно, необходим наиболее подходящий «способ думать» о том или ином явлении.

Теперь оставим вопрос о шизофрении в стороне и спросим себя — как мы думаем об упомянутых «обществе», «государстве», «политике»? Не что, а как… Зачастую создается впечатление, что мы думаем о них как шизофреник о шизофрении. Понятно, что он знает это дело из «первых уст», «из гущи событий», так сказать. Но насколько мы можем доверять этой его оценке?.. А насколько мы можем доверять своей собственной оценке вышеперечисленных «штук», будучи внутри «общества», «государства» и, не побоюсь этого слова, «политики»? Без малого сто лет назад Жюльен Бенда, автор скандальной книжки «Предательство интеллектуалов», сформулировал своего рода «нравственный императив» для людей, которые вроде как обладают интеллектом и способны «правильно» думать об окружающей их общественно-политической действительности. Вкратце это «требование» сводится к следующему: интеллектуалу не следует окунаться в пучину «исторических событий», он должен сохранять беспристрастность и служить для людей нравственным ориентиром, не зависящим от практических целей[1]. Этот образ рыцаря (в сияющих доспехах, без страха и упрёка — это на выбор), конечно, очарователен. Проблема только в том, что современное общество отказалось от института «нравственных ориентиров», а что такое «сохранять беспристрастность», Бенда и сам не смог убедительно разъяснить. А вопрос важный: как бы так думать «беспристрастно» о том, частью чего ты являешься?

Их всех докторов, если делить их по специализациям, самые беспристрастные, по моему опыту, патологоанатомы и судебно-медицинские эксперты. Во-первых, спешить им уже, прямо скажем, некуда — дело всегда сделано, ставок больше нет, во-вторых, за всю свою профессиональную жизнь они, как правило, столько и такого повидали, что поразить их невозможно в принципе, в-третьих, их ничего не интересует, кроме установления факта — что было, как было и почему (помню, мой преподаватель по судмедэкспертизе очень гордился своей разработкой, которая позволяла определить месторасположение лиц, находившихся в автомобиле, превратившемся после ДТП «в лепёшку»). Впрочем, главное, как мне кажется, всё-таки первое — наличие финала, поставленной точки, неизменности случившегося. Так, может быть, проблема нашей пристрастности (когда мы думаем о том, о чем мы думаем) состоит в том, что наш «клиент» ещё жив? Есть ещё вроде как «государство», какое-никакое «общество», «политика» какая-то тоже имеется… И, поскольку точки нет, поскольку есть ещё ощущение, что что-то можно поменять-изменить, мы и теряем здравость? Но что если допустить, что все они благополучно канули в Лету? Были-были — и кончились, вышли — ни общества нет, ни государства, ни политики, ничего. Не придаст ли нам подобная фантазия здравости, достойной бендавских «интеллектуалов»?

Иными словами, «способ думать» — это не вопрос оценки некоего явления, это вопрос отношения нас к этому явлению («отношения» — в смысле позиции, которую мы в отношении этого явления занимаем). И, безусловно, лучшая точка обзора открывается на явление, когда мы можем охватить его целиком, а чтобы увидеть явление целиком, оно должно подойти к своему финалу. Таким образом, закончилось оно или нет — несущественно, важно, что мы должны смотреть на него как на завершенное, свершившееся, с конца. Это второе.

ТРЕТЬЕ

Изнутри, но с конца. Хороши же два первых пункта, страшно представить, что будет дальше… Я понимаю. Но не будем торопиться с выводами. Конечно, было бы прекрасно для начала дать чёткое определение понятию: «Способ думать — это…» — и никого не путать.