В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Владимир Обручев

— Знаю, знаю, — ответил консул. — Но я думал, что вы поправились к лету и сможете поехать. Не так ведь далеко, — в соседние горы.

— Я на коня-то уже не взберусь, Сергей Васильевич! Даже на заимку, совсем близко от города, в тарантасике езжу. В горы в нём не поедешь. И спать могу только на тёплом кане, в палатке не усну, всю ночь буду охать и стонать! Где уж мне ездить, наездился!

— Очень жаль, Фома Капитонович! Теперь бы ваши знания здешних гор очень пригодились. А ваш компаньон Лобсын не вернулся ли из Урги? Он ведь тоже знаток нашего края.

— Нет, ещё не вернулся. Зимой с паломниками прислал мне письмо. Ещё на год решил остаться в Урге, — он для нашего консула тибетские книги переводит.

— А кого вы могли бы указать профессору из здешних бывалых людей в качестве проводника и переводчика?

Кукушкин задумался. — А вот, татарин Мусин подойдёт. Он по нашим горам много ездил, подряды у русско-китайской компании брал, уголь, лес, муку возил на их рудники.

— А как он насчёт языков?

— По-киргизски хорошо объясняется, монгольского, правда, не знает. Но в наших горах больше киргизы живут.

— Я уже послал его к профессору помочь в покупке лошадей. А вы не сможете ли профессору указать, что знаете про здешние богатства, про золото, уголь, асфальт, про древний город. Он этим очень интересуется.

— С удовольствием, всё, что смогу. Вечерком зайдите ко мне, господин учёный, я приготовлю записку и покажу вам свою рукописную карту. А Мусин знает дороги ко всем этим местам.

Соков поговорил ещё с Кукушкиным насчёт его заимки и сада, затем мы простились и вернулись в консульство. Вечером я посетил ещё раз кладоискателя, получил список известных ему месторождений золота, угля и асфальта и даже с их оценкой, довольно фантастической, как мне показалось. Он показал мне и свою карту. Горы были нанесены на ней по китайскому методу в виде маленьких конусов друг возле друга по направлению их длины. Были показаны и дороги, и месторождения, но масштаба не было, и расстояния указаны приблизительно вдоль дорог в вёрстах. Эту карту он согласился дать мне до следующего утра, и я успел её скопировать. В дополнение к списку она была полезна для ориентировки.

Консул во время наших свиданий по делам и за обедами сообщил мне следующие сведения о Кукушкине.

Фома Капитонович был родом с Алтая, куда его отец был сослан по делу декабристов, менее видных и потому не удостоенных ссылки на каторжные работы в Нерчинский край. Поселившись в живописной долине реки Бухтармы, он женился на торгоутке монгольского племени, от которой его сын унаследовал монгольский облик и знание языка. Отец завёл там пчельник и маральник, оставлявшие ему много свободного времени для чтения и размышлений. Он дал своему единственному сыну хорошее образование, приучил его к чтению книг по естествознанию и о путешествиях, которые получал с родины. Мальчик помогал ему в работах, в уходе за пчелами и маралами, осенью сопровождал его в Семипалатинск, куда они сплавляли по Иртышу партию мёда и маральих рогов, привык к передвижению, к наблюдению явлений природы. Когда отец умер, Фоме было лет около 20; его мать с двумя дочерьми продала пчельник и маральник и уехала на родину, к озеру Маркаколь, вернулась к кочевой жизни, по которой тосковала в деревне.

Фома нашёл место приказчика в Усть-Каменогорске у купца, торговавшего красным товаром в Монголии, сделался у него подручным и привык к путешествиям. Но сидение в лавке в течение весны и лета оставляло много свободного времени, и он продолжал заниматься чтением книг, которые брал в библиотеке, а у купца вёл всю переписку и отчётность. Несколько лет спустя он перебрался в Чугучак, где служил также переводчиком в консульстве при разборе торговых дел между монголами и китайцами.

— Поэтому я его хорошо знаю, — заметил консул Соков. — Он образованный человек, берёт у меня газеты и журналы, которые я получаю, а сам покупает книги, когда ездит в Семипалатинск за товарами, даже выписывает их из Москвы. На старом руднике в горах он откопал золото, забытое во время дунганского восстания, построил себе домик, который вы видели, сам развозил товары по монгольским улусам и монастырям с помощью молодого монгола[2], сбежавшего в детстве из буддийского монастыря, куда отец отдал его в науку к ламам. Фома его воспитал и обучил даже русскому языку, вдвоём они совершили уже много путешествий, во время которых занялись также поисками разных кладов в развалинах древних городов. При моей помощи Фома отправлял свои находки в музеи Петербурга и Москвы и сделался знатоком этих древностей буддийского культа и китайской старины вообще.

Через несколько дней я снарядил свой караван и уехал в горы на юг от Чугучака, вернулся оттуда в июле и направился через северные горы в Зайсан, где и закончил в этот раз экспедицию, не побывав ещё раз в Чугучаке. Список и карта Кукушкина почти не касались той части Джунгарии, которую я изучил в этом году.

В начале лета 1906 г. я снова приехал в Чугучак, чтобы продолжать исследования и в этот раз в той части гор, которые были на карте Кукушкина. У консула я спросил, как он поживает.

— Кукушкин умер нынче весной, — сообщил Соков. — Перед смертью он вызвал меня и передал толстую тетрадь с описанием своих путешествий. Последние годы он всё время писал их, вспоминая старое.

«Возьмите это сочинение, — сказал мне старик, — жена моя по-русски неграмотна, и у неё тетрадь пропадёт. А вы, может быть, найдёте в ней интересные вещи, поправите и напечатаете рассказы о том, как Фома Кукушкин в пустынях Азии искал и находил клады. Ведь я больше искрестил глубину Азии, чем генерал Пржевальский, хотя не побывал в Лхасе, столице Тибета, куда и Пржевальского не пустили. А разных кладов я вывез немало, как вы хорошо знаете».

Записки Кукушкина заинтересовали меня, я взял их у консула, просмотрел и нашёл, что после литературной обработки они могут быть опубликованы. Они содержали много сведений о природе, людях и приключениях кладоискателя в разных частях обширной Внутренней Азии.

Возможно, что он кое-что присочинил, кое-что приукрасил, восстанавливая по памяти встречи и события за двадцать лет своих путешествий.

Я сообщил Сокову своё мнение о записках Кукушкина.

— Возьмите их с собой, — сказал он. — Вы опытный путешественник и умеете описывать свои наблюдения, как показывают ваши труды. А я, кроме консульских донесений в министерство и протоколов по разбору торговых тяжб и мелких преступлений, ничего никогда не писал и писать не умею. Вы обработаете эти записки, и какое-нибудь ученое общество напечатает их.