Научная журналистика как составная часть знаний и умений любого ученого. Учебник по научно-популярной журналистике - Карл Левитин

Понятно, скажете вы, значит, поэтому и надо воспитывать молодежь, ведь ученых уже не перевоспитать… И здесь вас подстерегает ошибка! Предполагать, что автор заложил лишь два слоя смыслов в своей работе, значит принципиально недооценить как мастерство автора, так и сложность и многоликость самой проблемы, которой посвящена данная книга. И в книге скрыт еще не один подтекст.

Прежде всего это обращение к самой широкой аудитории – ведь «люди, даже крайне далекие от науки, но объединенные в социум, пропитанный волнами информации, чувствуют приближение чего-то важного, революционного, способного изменить их жизнь кардинальным образом, и тянутся к пониманию происходящего, испытывая интеллектуальный дискомфорт от недостатка знаний…» Удовлетворять эту общественную потребность, этот голод и призвана профессия научного журналиста. И это притом что с каждым новым открытием сфера непознанного расширяется! «Поэтому труд и талант тех, кто способен вернуть миллионам ощущение стабильности – иллюзию понимания окружающего мира, его устройства, действующих в нем механизмов и сил, – неминуемо будут востребованы» – вот оценка автора. Но речь вновь идет об иллюзии – на этот раз иллюзии понимания. И вновь множество смыслов начинают играть с нами в прятки – речь пошла о самих ученых, которые должны понимать ограниченность своего знания, и о тех людях, которые, будучи авторами научных очерков или художественных произведений – не важно, должны стремиться понять других, сами быть понятыми и, наконец, поделиться своим пониманием с читателем.

И тут возникает проблема языка, который ограничивает возможности понимания. Неужели язык надо менять? И автор преподносит очередной урок. В 1866 году Парижское общество лингвистики запретило все исследования в области эволюции языка как пустое времяпровождение и пустословие! Не прошло и века после того, как в 1775 году Парижская академия наук отказалась принимать на рассмотрение любые проекты вечных двигателей, как был сформулирован фундаментальный закон, который запрещает нам даже надеяться, что мы и в будущем получим больше возможностей объясниться с новыми поколениями изобретателей вечных двигателей. В этом смысле библейская легенда права – проклятие Вавилонской башни действует и в наши дни. Расшифровка «мертвых языков» так же, как формул, требует определенной интерпретации, например, в виде Розеттского камня. Поиск интерпретаций напоминает разгадку головоломки – не потому ли автор не устает загадывать нам загадки или «подбрасывает» их образ в картинах Эшера? Игра облегчает взаимопонимание – так понимают друг друга дети.

Искусство также сближает людей, облегчая взаимопонимание, но преодолеть рубеж между человеком и природой одному искусству не по силам. На этом рубеже рождаются великие произведения искусства и великие религии. В наше время здесь идет непрерывной штурм – в борьбу за «истинное» понимание включаются все новые и новые бойцы, одни из них пополняют армию ученых и стремятся понять природу, а другие в занятиях искусством ищут выражение природы человека.

Сегодня, как и во все предыдущие века, понимание природы, и в том числе природы человека, – задача, требующая огромного напряжения духовных и физических сил. Плоды этого труда – знания – часто воплощаются в инновации, которые не только меняют жизнь общества (как было с изобретением печатного станка Гутенбергом), но меняют и саму природу, создавая проблемы опустынивания, сведения лесов, исчезновения множества видов животных на Земле. И это еще одна причина, по которой без научной журналистики сегодня не обойтись: плоды прогресса не могут быть лишь уделом посвященных, ведь они не только в буквальном смысле касаются всех без исключения, но и служат объектом разделения усилий общества. На что эти усилия будут потрачены, нам отнюдь не безразлично. Штурм тайн ядра атома и полет человека в космос – все эти героические прорывы науки и техники сегодня достигли полувекового рубежа, за которым возник вопрос – зачем? И на этом рубеже ни науке, ни обществу не обойтись без людей, которые умеют ориентироваться в джунглях проблем, порождаемых прогрессом, и могут служить нам проводниками, – без научных журналистов, которым и посвящена эта книга.

Вступление

Лекции, которые на самом деле учат, никогда не могут быть популярными; популярные же лекции не могут обеспечить подлинного обучения.

Но, вообще говоря, лекции могут дать много пищи уму.

Прежде чем вы начнете чтение, я прошу вас обратить внимание на зрительный и словесный эпиграфы. Они относятся ко всей книге о научной журналистике. Что касается зрительного, то есть гравюры знаменитого голландского художника Маурица Корнелиса Эшера «Лента единства», то смысл его полностью станет вам ясен чуть позже, а пока просто полюбуйтесь изящной работой. А вот в известное высказывание Майкла Фарадея, великого английского физика, благодаря трудам которого мы пользуемся благами, несомыми электромагнитными полями, я прошу вас вдуматься и оценить содержащийся в нем парадокс.

Я очень надеюсь, что к тому моменту, когда мы с вами расстанемся, вы не будете согласны с первым предложением в эпиграфе Фарадея и, напротив, согласитесь со вторым. Именно на достижение такого результата и нацелена вся книга.

Это краткое вступление есть, по сути дела, мой символ веры. И если вы хотите узнать нечто новое и, поверьте мне, важное и нужное в любой профессии, а в журналистской в особенности, то вот он я – перед вами.

«Лента единства». Мауриц Эшер

Глава 1

Цели и задачи научной журналистики

Курица есть не что иное, как устройство, используемое яйцом для производства другого яйца.

«Рисующие руки». Мауриц Эшер

Научная журналистика, понимаемая как доступный широкой аудитории рассказ о достижениях науки, ее истории, нынешнем состоянии, перспективах развития и, быть может, проблемах, переживает сегодня не лучшие времена. Каких-то двадцать лет назад тиражи научно-популярных книг не опускались ниже 50 тысяч экземпляров, а журналы и вообще выходили миллионными тиражами: «Наука и жизнь» – 2,5 миллиона, «Техника молодежи» – 1,5 миллиона, «Знание – сила» – 700 тысяч, и сотнями тысяч расходились «Химия и жизнь», «Наука и религия» и многие другие издания. Отдел науки обязательно был в любой уважающей себя газете или толстом, то есть самого широкого профиля, журнале, был он на радио и на телевидении, и отделы эти считались ведущими, готовившими наиболее интересующие читателей, слушателей и зрителей материалы. Вдобавок работало не покладая рук несколько студий научно-популярных фильмов – в Москве, Ленинграде, Свердловске. Одним словом, профессия научного журналиста была весьма почитаемой и очень востребованной.

Сегодня тиражи изданий, касающихся научной тематики, упали в сотни раз, журналы и газеты уделяют науке так мало места на своих полосах, что научный журналист даже очень высокой квалификации рискует оказаться на бирже труда, и золотые перья потянулись в рекламу, PR и прочие хлебные в настоящий момент края.

Тот факт, что маятник общественных предпочтений прошел точку минимума по отношению к науке и очень медленно, но столь же верно, начал двигаться вверх, еще не стал руководством к действию для журналистской братии, которая, надо честно сказать, в своей всегдашней профессиональной погоне за сиюминутностью никогда не грешила слишком большими прогностическими способностями. Они не привыкли думать о том, что будет завтра. Да, тиражи упали, но ни одно научно-популярное издание не исчезло, более того, появились новые. Например, журнал «Ломоносов», выпускаемый совместно с «New Scientist», «Популярная механика», «Древо познания», «Что нового в науке и технике», «Парадокс», «Экология и жизнь» и даже выходящий в Воронеже журнал «Человек и наука». Кроме того, один за другим появляются научно-популярные интернет-издания – например «Мембрана», которая выходит также в печатном виде как приложение к сугубо мужскому роскошному глянцевому журналу «Максим» (что само по себе симптоматично в смысле понимания важности популяризации науки в различных слоях нашего общества), «Универсум», «Практическая наука» и др.

В то же время, то есть одновременно с возвращением интереса к науке и параллельно ему, подняли голову паразитирующие на авторитете точных знаний и никогда окончательно не умирающей тяге к ним разного сорта оккультные науки и ремесла – хиромантия, астрология, ясновидение, гадание. Гороскоп стал частью обязательного джентльменского набора даже для серьезных изданий, не говоря уж о чисто развлекательных. Объявления о приворотах, снятии и наведении порчи, предсказании судьбы, чудесных исцелениях, мгновенных обучениях языкам, музыке и менеджменту, воинственные в своей антинаучности, стали столь же частыми и откровенными, как соседствующие с ними предложения «досуга», массажа и саун, тоже не прикрытые даже фиговым листком благопристойности. Иными словами, возникла общественная потребность в отпоре, разъяснении истины, наведении порядка в умах и душах. Потребность, которая счастливым, хотя и вполне естественным образом совпала с тем, что люди уже почти насытились неожиданно обретенной свободой интересоваться и заниматься чем угодно, кроме действительно важных, интересных, волнующих и вечных вещей.