Сестричка - Анатолий Григорьевич Петровецкий

с лихо закрученными пейсами в своих черно-белых одеждах напомнили ей пингвинов. Почти все из них смотрели на окружающих через очки и шторки незыблемых устоев. Группа религиозных хасидов возвращалась домой в Израиль. И ничего в этом особого не было, если бы ни одно обстоятельство. Лиза ехала на учебу в религиозную школу. Она вдруг отчетливо представила себя среди этих людей и испугалась. Лиза не была готова к таким «коленцам» и «па» танца её судьбы.

– Папа, я не хочу ехать в религиозную школу, – растерянно обронила она.

Отец успокаивал Лизу:

– Ты едешь в не очень религиозную школу. Там хорошо заботятся о детях. Лучше, чем в светских школах.

Его доводы не утешили Лизу. С этими чувствами она села в самолет и всю дорогу думала о том, что еще ее ждет впереди.

Поздней ночью ребят и девочек, прилетевших на учебу в Израиль, забрали с аэродрома и начали развозить по школам. Вместе с Лизой в Бней-Брак приехали десять девочек. Из ее города в школу попала только Наташа. Они почти не были знакомы. Несколько раз встречались в Сохнуте и пару раз перед отъездом. Наташа не нравилась Лизе. Она была шумная, неуклюжая и смешная. Влезала в чужие разговоры и мешала полностью отдаваться печали и грусти по оставленным родным. Лиза тогда не могла знать, что Наташа станет одной из самых близких и преданных ей подруг на всю жизнь. Во всяком случае, до настоящего времени.

Девочек разместили по комнатам. Расстрелянные гвоздиками стены сжимали и без того маленькую комнату. Мебель, косо смотрящая на новых обитателей, стонала и опасно раскачивалась под легкими телами девочек. Одна полуслепая лампочка и слезящийся кран в умывальнике навевали тоску. Темное здание школы, полутемные комнаты напомнили Лизе «черно-белых пингвинов». Она тихо проплакала на кровати до утра. Впрочем, девочки тоже плакали, не обращая внимания друг на друга. Громче всех всхлипывала Наташа, еще больше раздражая Лизу.

А утром все выглядело по-другому. Девочек перевели в отремонтированные и очень уютные комнаты огромного общежития. Оказалось, что завхоз не оставила ключи от этих комнат, так как детей ожидали только утром. Поэтому девочек разместили на ночлег в пустующем блоке старого каравана.

Белое здание школы светилось на голубом небесном покрывале. Солнце нежно ласкало чистенькие окна, распадаясь на миллионы живчиков-светлячков, летающих от глаза к глазу изумленных девчонок. Конечно, это радовало. Но грусть по родным не уменьшало.

Девочки по-прежнему плакали по ночам, думая о мамах и папах, сестричках и братиках, бабушках и дедушках, подружках, соседях. И даже об учителях. Хороших и плохих. Это было не важно. О ком только не вспомнишь в такие минуты?! Грусть и тоска сближали и постепенно переходили в девичью дружбу на долгие годы.

А еще спасали письма. Их писали и получали почти каждый день. Читали друг другу, не стесняясь и не задумываясь о том, что весточки из дома могут быть кому-то не интересны. Недавно Лиза нашла у родителей свои письма тех лет, перечитала, всплакнула и с удивлением отметила, как изменялся их тон. Тогда, в школе, она этого не замечала. А сейчас картина вживания вырисовывалась крупными светлыми мазками. Экскурсии, история народа, новый язык, литература и несносная математика перемешивались на тетрадных листочках яркими красками детских эмоций с поездками к родным, подработкой на уборке квартир, вечерами и спектаклями к праздникам в школе и многим другим. Насколько быстро формировалось отношение ко всему и всем, настолько же быстро оно изменялось. «Положительное» становилось «отрицательным», «доброе» – «злым», и наоборот. Но главное прорисовывалось в другом. Тоненькой кисточкой жизни выписывалась важная черта характера – самостоятельность. Обо всем нужно было думать самой и принимать решения. Лиза проросла нежным красивым цветком с крепким молодым стебельком на палитре ее школьных лет…

Тамаре становилось хуже. Давление падало. Дышала с трудом. Кислородная маска не помогала. Вызвали заведующего отделением. Началось сильное кровотечение. Решили повторно оперировать. Но прежде необходимо было сделать переливание крови. У Тамары оказалась вторая отрицательная. В банке крови этой группы было недостаточно. Некоторое замешательство повисло в воздухе.

Лиза была настолько взволнована, что совсем забыла о своей группе. Она полностью совпадала с Тамариной.

Быстро взяли кровь у Лизы и отправили на проверку в лабораторию. Через короткое время Тамара получила новую струйку жизни. Её забрали в операционную.

На тумбочке остался лежать личный жетон солдатки. Лиза взяла в руки железную пластиночку и вспомнила свою армейскую жизнь. Еще в школе она приняла решение идти в армию. Ей нравилась форма. Стройные фигурки израильских солдаток восхищали её. Правда, выпускницы религиозной школы проходили альтернативную службу. Это немного смущало. Но желание было настолько велико, что заставляло нарушить незыблемые устои. Директор не сомневался, что и этот выпуск ничем не будет отличаться от прежних. Но все оказалось не так. Шесть учениц во главе с Лизой изъявили желание служить в боевых частях. Он вызвал девочек на беседу и спросил в недоумении:

– Почему вы нарушаете традицию?

Девчонки молчали, опустив голову. Лиза шагнула вперед и сказала:

– Мы хотим быть такими же, как и большинство солдаток страны.

Она смотрела прямо в глаза директору школы. Он вышел из-за стола, подошел к непокорным ученицам и тихо сказал:

– Да благословит вас Б-г!

В боевые части девчонок не взяли по разным причинам. Каждой предложили окончить армейские курсы. Кто-то попал в авиацию, а кто-то стал воспитателем молодых солдат. Другие изучали компьютерное обеспечение в различных родах войск. Лиза окончила курс помощников зубного врача и почти два года прослужила в военном госпитале.

Многие девочки по-прежнему оставались солдатками-одиночками. Лизе повезло. Перед самым уходом в армию родители с сестрой и племянницей репатриировались в Израиль. Она могла приезжать домой, видеть родных, кушать мамину еду и привозить с собой подружек на выходные. Какое это было счастье после трех лет самостоятельной жизни в общежитии школы!.. А Тамара…

Операция еще продолжалась. В комнату для ожидания перед операционной вбежали сослуживцы Тамары. Они были напуганы, но очень сдержаны. Расположившись прямо на полу, через каждые пять минут спрашивали, чем могут быть полезны. Не получив никаких ответов, продолжали упорно ожидать новостей. Солдат призывали быть терпеливыми. Но их терпение, сжимая кулаки, сливалось с ненавистью. Нет, не сливалось, а тонуло в ней. Каждый из них мог оказаться на месте Тамары. Каждый из них ощущал в себе осколки того шального снаряда, выпущенного убийцами наугад. Разница была только в том, что Тамара сейчас умирает под скальпелем хирургов, а они пронесут не в теле, а в памяти эти осколки через всю жизнь…

Лиза не