Водоворот чужих желаний - Елена Михалкова

– А-а-а, – проскрипели в ответ, – сама-то не видишь, да? Я-то уж привыкла, что как ни войдешь – все темнотища. Ох, поганцы, сколько раз говорено – вставьте нормальную лампочку…

Женщина безошибочно стукнула по невидимой кнопке, и где-то наверху вздрогнул и поехал лифт. Когда двери открылись, выпуская свет, Катя увидела полную одышливую соседку с пятого этажа – пожилую, неопрятную.

– Заходи, заходи, – недовольно сказала та. – Чего стоишь-то?

Катя зашла, затащила сумки. И почувствовала странное облегчение, когда двери закрылись, отсекая от нее первый этаж, которого она почему-то боялась с тех пор, как переехала в этот проклятый дом.

Дверь в квартиру открыла недовольная полусонная Седа, от которой пахло сладковатыми дешевыми духами.

– Не стой, заходи, – сказала она, не делая ни малейшей попытки помочь Кате с сумками. – Чего так поздно-то? Артур уже спать лег.

Катя хотела было ответить, что на нее свалилось много заказов, и заметить, что воспитанные люди сначала здороваются, а потом уже задают вопросы, и еще попросить Седу перестать, наконец, душиться этой невыносимой мерзостью… Но промолчала, потому что сестра мужа уже шла по коридору, виляя бедрами в спортивных штанах.

– Катерина пришла? – донесся с кухни сочный голос Дианы Арутюновны, и Катя подумала, что та опять курила в форточку, хотя она много раз просила свекровь не делать этого. – Что-то припозднилась сегодня…

В ответ раздался смешок Седы и тихое бормотание женщин. Катя стащила сапоги, бросила взгляд на натекшую с них грязную лужу и опустилась на табуретку, борясь с желанием закрыть глаза и уснуть прямо здесь, в прихожей.

– Добрый вечер, Катенька! – Свекровь выплыла в коридор, солнечно улыбаясь. – Артурчик уже спит, что-то устал он сегодня.

– Добрый вечер.

– Ой, грязи-то сколько! – свекровь заметила расплывающуюся на полу возле Катиных сапог лужу. – Сейчас тряпку принесу. Дом, Катенька, должен быть чистым, меня этому еще бабушка учила! Самое важное в доме – чистота!

Катя покорно кивнула. Она никогда не видела бабушку своей свекрови, но от всей души ненавидела эту почтенную особу. Судя по рассказам Дианы Арутюновны, при жизни старушка только и делала, что поучала внучку по любому поводу. Разнообразием в поучениях бабушка не отличалась, а потому к концу первого года знакомства с Артуром Катя знала, что самое важное в доме – это чистота, сытный ужин и довольный муж, опрятные вещи, вымытые окна… Стоило свекрови заметить что-то, нарушавшее ее представление о прекрасном, как тут же всплывал призрак ее бабушки с наставлениями о том, что самое важное в доме – это… «Нужное подставить», – говорила в таких случаях Катя. Про себя, естественно.

– Вот тебе тряпочка, Катенька, – промурлыкала свекровь, и к табуретке спланировала половая тряпка. – Не буду мешать.

И удалилась, шурша шелковым подолом.

Час спустя в квартире спали все, кроме Кати. Диана Арутюновна с дочерью храпели так, что было слышно из-за закрытой двери. Артур негромко посапывал в спальне. Катя зашла к мужу в комнату, включила ночник, постояла, глядя на его безмятежное лицо. Спит. Как там сказала Диана Арутюновна? «Устал сегодня». Разумеется. Ничего не делал и очень устал.

– Устал, значит, – повторила Катя шепотом, сдерживая желание рявкнуть на всю квартиру и разбудить Артура.

Нет, рявкать нельзя. Один раз соседи уже пригрозили, что вызовут милицию – это случилось после скандала свекрови с Седой. Тогда угроза подействовала на обеих женщин как ушат холодной воды, да и Артур высказал им все, что думает, не стесняясь в выражениях. Нельзя им привлекать к себе внимание, никак нельзя! Появится милиция – и пиши пропало, придется искать съемную квартиру, а где ее найдешь с их-то средствами…

«Так что, милая, никакого рявканья. Радуйся, что есть время посидеть в тишине».

Катя прошла на кухню, уселась на облезлый подоконник. Из пяти фонарей во дворе горел лишь один, и снежинки мелькали в желтом круге. «Завтра опять будет слякотно. Ноги в тонких сапогах уже сейчас мерзнут, а ведь еще только конец ноября. Что же мы будем делать зимой?»

Этим вопросом Катя задавалась уже третью неделю, и он стал постоянным рефреном. «Что же мы будем делать зимой?» – спрашивала она у себя по любому поводу, хотя, откровенно говоря, местоимение «мы» было в этом вопросе неуместным. Сейчас, сидя на холодном подоконнике в кухне чужой квартиры и прислушиваясь к похрапыванию трех людей в соседних комнатах, она окончательно поняла, что вопрос должен звучать иначе: «Что Я буду делать зимой?» Потому что рассчитывать на то, что Артур, его мать и сестра станут помогать ей, не приходилось. Тем более они и так считали, что помогают достаточно – например, Диана Арутюновна готовила ужины, а Седа – обеды. В общем, вносили свой вклад в их совместное выживание.

Катя подышала на стекло и нарисовала на запотевшем круге рожицу. Точка, точка, запятая. Вышла рожица смешная. Смешная, но невеселая, потому что улыбалась рожица как-то криво, одним уголком рта. Девушка вспомнила, как полгода назад перед свадьбой рисовала такую же рожицу на окне в комнате общежития, ожидая Артура. Она любила рисовать на стекле. Вот тогда рожица улыбалась до ушей. Даже мама, озабоченная предстоящей суматохой, зайдя в комнату, заметила:

– Улыбается, прямо как ты. Счастья полные штаны.

И когда Катя обернулась к ней и впрямь с точно такой же улыбкой во весь рот, мама не выдержала и чмокнула дочь в макушку, хотя была против этой свадьбы.

Если с Артуром Ирину Степановну, приехавшую на свадьбу из маленького городка под Ростовом, худо-бедно мирили его внимание и забота о невесте, то мать будущего зятя и его сестру она невзлюбила с первого взгляда. Катя, как могла, убеждала ее, что Диана Арутюновна очень хорошая женщина, сына просто обожает. И Седа тоже хорошая, просто немножко избалованная. «У тебя все хорошие! – сердилась мать. – Глупая ты, Катька, не понимаешь: чужие они нам, чужие! Ладно. Деваться-то некуда».

Эх, могла ли мама представить тогда, что ее дочери придется уехать из Ростова-на-Дону в Москву. И вот уже два месяца повторять «что же мы будем делать зимой». Что-что… Выживать, известное дело.

«Хватит паниковать, – приказала себе Катя, слезая с подоконника. – И ныть. Ничего страшного не происходит. Плохо, конечно, что приходится маме врать, но это для того, чтобы она не беспокоилась. Вот пройдет год, вернемся обратно в Ростов, и тогда…»

Что будет «тогда», Катя не могла представить. Смутно ей виделось что-то хорошее, и, стараясь верить в это, она умылась и легла спать, поставив будильник на шесть утра. Артур негромко посапывал, и лицо его было совершенно безмятежным.

Несколько месяцев назад.

Катя познакомилась с будущим мужем на общей институтской тусовке, на которой оказались и несколько «пришлых парней» – взрослых, уже закончивших институт. Он был высоким, темноглазым и темноволосым, улыбчивым, и ему очень подходило имя Артур. Такую же темноволосую, как он, смешливую Катю парень сразу выделил из остальных девчонок, дружно отплясывавших под незамысловатые попсовые напевы.

Ухаживал он очень красиво, приносил охапки пышных бордовых роз, а в ответ на Катино смущенное сопротивление только смеялся. «Катюша, я же Ашотян! Мы, армяне, по-другому не умеем!» Надписи мелом на асфальте под окнами общежития «Котенок! Ты – единственная!», чтение стихов под луной, ужины при свечах в кафе… «Катюша, я же романтик! Мы, армяне, все немного романтики!»

Очень быстро и неожиданно для Кати последовало знакомство с его родителями – точнее, с мамой, поскольку отец Артура погиб два года назад в автомобильной катастрофе. Диана Арутюновна очаровала Катю. Это была смуглая пышная женщина с гладкой персиковой кожей и нежнейшим пушком на щеках. Слушая ее рассказы, Катя вспоминала: «А как речь-то говорит – будто реченька журчит!» – голос у женщины был мягкий, мелодичный. А вот ее родная дочь Седа – маленькая, с точеной фигуркой статуэтки и глазами газели – говорила грубовато, а когда начинала волноваться, в ее речи явственно слышался акцент.

– Катюша, милая, ты мне будешь, как доченька, – улыбалась мама Артура. – Ты представить не можешь, как же мы рады за Артурчика! Правда, Седа?

Та улыбалась, кивала, перебирала длинные волнистые волосы, посматривала на Катю загадочно. Пару раз подарила ей помаду и тени – дешевенькие, правда, но Кате все равно было приятно.

– Мам, они славные, – говорила она матери, приехав к той на выходные.

– Славные-славные, – кивала мать, и в голосе ее слышался неприкрытый скепсис. – Кем, говоришь, сестренка твоего ухажера работает?

– Продавщицей. То есть консультантом. А что?

– Нет, ты говори как есть – продавщицей. А то придумали всяких консультантов… В бутике, может, консультанты, а на рынке – продавщицы.

– Мама, она не на рынке!

– Универмаг ничуть не лучше рынка, – отмахивалась мать. – А может, и хуже.