Лилит - Лидия Обухова

Лилит расшатала колья, вслед за головой в дыру протиснулись узкие плечи. Не замечая царапин, она вырвалась на волю, подобно зверьку из силка.

Глаза ее скоро привыкли к темноте; она с удивлением убедилась, что различает все вокруг так же отчетливо, как и днем.

Неизмеримое пространство лесов, окружающих ее, кишело ночными страстями, погоней сильного за слабым. Пламя костра было похоже на открытую рану.

Ощутив холод росы, Лилит опомнилась. Костер светил ближе, изгородь осталась за спиной. Ей казалось, что множество глаз уставилось на нее: глаза деревьев, глаза травы, пламени... Она задержала дыхание: сейчас на затылок должна обрушиться карающая лапа зверя. Девочка ждала возмездия; дрожь пробегала по ее коже, как по шкуре перепуганного волчонка.

И все-таки Лилит поступила так, как до нее и после нее делали миллионы людей: она не позволила страху поработить, себя! Инстинкт самосохранения в одинаковой мере плодит трусов и толкает к смелости: избежать опасности можно двояко - убегая от нее или же идя ей навстречу, чтобы убедиться, есть ли она.

Лилит поползла вперед.

А табунда гудел и гудел, и запах жареного мяса, которым угощались взрослые после удачной охоты, мирно витал над поляной.

Когда Лилит вступила в возраст, предшествующий взрослости, любой шаг ее стал опутан самыми стеснительными запретами. Она уже не спала с детьми за изгородью, но в некотором расстоянии от стойбища оставался очерчен как бы невидимый круг, который ей запрещалось переступать. Правда, с каждым переходом круг этот расширялся все больше и больше.

Люди племени Табунда шли уже так долго, что их кожа от постоянного сырого полусвета сделалась бледной. Но зато они сызмала хорошо разбирались в следах кабанов и лесных антилоп, безошибочно различали деревья с мягкой древесиной и с твердой, годной для дротиков, обламывали молодые побеги, ловко подстерегали съедобных насекомых и доставали птичьи яйца. Они жили, как все люди в те далекие времена: искали пищу и равнодушно проходили мимо железных руд.

В начале лета женщины племени отправились к дальней речной заводи, поросшей камышом. Им предстояло переворошить целые поля вязкой грязи, отыскивая съедобные клубни и луковицы. Во время их отлучки об оставшихся детях заботились подростки. Лилит, самая старшая, с рассвета уходила бродить по окрестностям и возвращалась к полудню. Ее плетеный мешок почти всегда был набит мелкими плодами со светлой кожурой; их пекли на угольях, обложив кусками коры. Приносила она и черные волокнистые корни, которые тут же жарили, и дети, хорошенько разжевав их, глотали клейкий сок. Иногда ей везло: она подшибала ящерицу или находила больших белых гусениц. Приходилось довольствоваться любой пищей, пока не возвратятся сборщицы клубней и не напекут лепешек, а дротики мужчин не настигнут дичь.

Хотя дневной лес был пронизан нитями солнечного света, Лилит не углублялась в чащу. Она знала, что лес, подобно водной глади, готов безжалостно поглотить неосторожного. Суша была еще не подвластна человеку, как до сих пор людям чужды моря и океаны: ведь даже жизнь обыкновенного стоячего пруда идет уже по собственным законам!

Лилит шла, становясь на всю ступню, и все-таки шаг ее казался бесшумным, словно ноги обладали умом и сами выбирали дорогу, пока она озиралась по сторонам.

Неожиданно перед нею упала тень человека. Мгновение понадобилось ей, чтоб скользнуть взглядом от длинных голеней и узких бедер к выпуклой груди, мускулистой шее, на которую была посажена голова с плотно прижатыми ушами, что придавало всему облику и нечто звериное, настороженное и в то же время человечески благородное. Выцветшие рыжевато-коричневые пряди, стянутые лубяным обручем, падали на лоб.

Тень еще касалась босых ступней Лилит, а напряжение уже оставило ее. Она вздохнула с облегчением: ведь это был Одам, с которым они росли рядом, и лишь последний год разъединил их - Одам вступил в сообщество охотников, а Лилит оставалась под присмотром матерей.

Несколько мгновений они в смущении стояли друг перед другом. В травяном мешке Лилит поверх собранной снеди лежало два круглых плода с глянцевитой кожурой. Они были незрелы, узкое кольцо мякоти вязало язык, но все-таки годились в пищу. Лилит исхитрилась сбить их с самой макушки дерева. Солнечное пятно сквозь густые листья упало на кожуру, которая засверкала, подобно блику огня.

- Дай мне их, - сказал Одам. - Твое лицо приятно и красиво. - Это была обычная формула вежливости. Помедлив, он добавил: - Ты стала совсем большая.

Он протянул руку к мешку. Лилит сердито отстранилась. Неужели он мог забыть, что девушкам ее возраста предписывается молчание?

Одам продолжал смотреть на нее с улыбкой, но она отскочила, как распрямившееся деревце, и пошла прочь, на ходу стянув мешок ивовой веткой, потом вскинула его себе на голову и шла дальше, уже подобная кувшину - с двумя поднятыми и изогнутыми руками.

- Хэо! - недоуменно окликнул ее он. И повторил нетерпеливее: - Хэо?!

Тогда Лилит с обидой крикнула, не оборачиваясь:

- Я не прошла обряда взрослости, разве ты не помнишь об этом? Нам нельзя говорить!

За ее спиной наступило растерянное молчание. Одам и сам-то совсем недавно сделался взрослым охотником; обычаи племени были для него святы, а теперь он нарушил одни из них! Это привело его в замешательство. Однако он продолжал брести за девушкой, понуря голову.

- Мы ведь можем идти рядом молча, - пробормотал он, глядя в сторону.

Она не разжала губ. Ее взгляд, всегда ускользающий, диковатый, теперь упрямо устремлялся вперед. Одам шел, отступя на полшага, как и положено мужчине, прикрывающему женщину от неожиданной опасности сзади.

Лес размыкался перед ними и смыкался вновь. Цепкие стебли плюща и лиан образовали узорные стены между стволами. На зеленом мху загорались солнечные искры. Каждое упавшее дерево давало приют бесчисленным племенам насекомых; снуя по поверхности мертвой коры, они взблескивали металлическими панцирями, стрекотали и жужжали в ненасытном желании быстрее прожить свою короткую жизнь. Бледные гроздья хищных цветов раскрывали липкие зевы. В верхнем ярусе зеленого здания перекрикивались птицы:

- Граль-кор!

- Варр!

- Вик-вик!

Голоса были так громки, что на мгновение оба остановились, с детским любопытством задрав головы. Птицы продолжали неистово бить клювами. Одам прищелкнул языком, повторяя птичий звук. Лилит искоса одобрительно глянула на него.

- Возьми, - сказал вдруг Одам, ловя этот взгляд и срывая с плеча связку мелкой дичи. - Ешь.

- Твоя рука щедра и добра, - прошептала она, потупившись.

Молодой голод охватил обоих с такой силой, что они тотчас остановились и, присев на корточки, разожгли огонь. Лилит обложила его пучком сухого мха, похожего на бледно-зеленый мех.