Сказ про Игната-хитрого Солдата (c иллюстрациями) - Борис Привалов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Совсем уже было примерился Савушка куснуть хлеба, но… замер от удивления: среди болотной вязкой тишины откуда-то издали, словно из самой топи, послышалась ему песня.
— Чур меня, чур! — забормотал Савушка и щёлкнул себя по носу: не мерещится ли?
…А родные детки — наши пули метки!Ать-два, ать-два, с ними горе — не беда!
выводил далёкий мужской голос.
«Может, взаправду тут черти водятся? — подумал Савушка и, опустив хлеб в кошель, взял в руки косу. — Кто ж, кроме них, по болоту может ходить, песни петь?»
Песня же становилась всё ближе, всё яснее, всё громче.
А родные сестры — наши сабли остры!Ать-два, ать-два, с ними горе — не беда!
Вот хлюпанье шагов слышно.
Вот уже и фигура певца видна.
Только шагает он как-то странно, не по-человечески высоко поднимая ноги.
Мы лихого ворога били любо-дорого!Ать-два, ать-два, ему горе и беда!..
Савушка убрал хлеб в кошель, встал и, сжимая косу в руках, внимательно и насторожённо смотрел на идущего по болоту человека.
На нём был зелёный кафтан, из-под которого виднелся красный камзол. На ногах — сапоги, а на голове — солдатская шапка.
«Солдат! — чуть не воскликнул Савушка. — Солдат, к нам, в Болотные края? По какой причине? Что ому за нужда?»
Солдат заметил Савушку и, круто повернув, направился к нему. Теперь стало хорошо видно: к солдатским сапогам привязаны сплетённые из гибких прутьев круги, похожие на днища бочек или печные заслонки. Из-за них и приходилось ходоку высоко поднимать ноги, зато «заслонки» не давали проваливаться, держали ходока.
«Ишь занятно надумал! — покачал головой Савушка. — Надо перенять!»
На плече солдат нёс посох — больше у него ничего и руках не было.
«Верно, из наших… Отслужил своё, возвращается, — подумал Савушка, чужой по болоту не пошёл бы нипочём…»
Солдат увидел, как воинственно Савушка держит косу. Светло-бурое, словно кора сосны, лицо солдатское расплылось в улыбке. Мохнатые, ворсистые брови поползли вверх, блеснули острые голубые глаза. Безвольно висящие длинные, как ветки плакучей ивы, усы зашевелились — будто весёлым ветерком подуло.
Солдат ступил на твёрдую землю. Обрывки мха и зелёные нитки тонких водяных трав опутывали круги-плетёнки, привязанные лыком к солдатским сапогам.
— Эй, босой с косой! — усмехнулся солдат и опёрся на посох. — С кем ты воевать-то собрался? Неужто я на ворога похож?
Савушка косу опустил, но продолжал недоверчиво рассматривать неожиданного пришельца.
— Чего тебе в нашем краю Болотном понадобилось, служба? — спросил он. — Что потерял, чего найти хочешь?
Солдат сел под берёзу, принялся откручивать задубевшее лыко с сапог.
— Я, мил человек, — сказал солдат, — двадцать пять годов на царской службе лямку тянул, ружьё таскал. Топором, приходилось, помахивал — струги строил, дома ставил… Сквозь вьюги и жару шёл, через лес прорубался, в горах мёрз, в ста реках тонул, в ста огнях горел… Сто боёв отвоевал яичной скорлупки не выслужил. Теперь, после смерти царя-государя нашего Петра Алексеевича, по прозванию Великого, отпущен на все четыре стороны. Иду, мил человек, в родное сельцо.
Савушка прислонил косу к берёзке, подсел на корточках к солдату:
— А где сельцо твоё, служба?
— Ежели оно ещё на месте стоит, то я уже дома, — улыбнулся солдат, и мохнатые брови его заходили ходуном. — Через речку, мимо мельницы — рукой подать!
Савушка внимательно всмотрелся в лицо солдата, проговорил неуверенно:
— Ты, случаем, не Игнат, Захаровны-травницы сын?
— Верно твоё слово! — Солдат отвязал наконец круги-заслонки от сапог, блаженно вытянул ноги. — Игнатом меня кличут. А вот тебя, мил челоиск, не признаю…
— Я ж Савушка, однолетка твой! Княжеского конюха сын меньшой! Помнишь, тонули вместе в омуте, под мельницей?!
— Сава — на всю деревню слава! Ты?! Не признал, лопни мои глаза! Ах ты чертовщина какая! Сава! — Игнат вскочил на ноги. — Савелий!
Они обнялись.
Белобокая сорока, усевшись на куст, удивлённо крутила головой и смотрела на мужчин, молча сжимавших друг друга в объятиях. Потом сорвались с ветки и помчалась, виляя среди деревьев, видимо, заторопилась рассказать всем птицам о встрече старых друзей, которые не видели друг друга четверть века.
А старые друзья уселись на сухую, выжженную траву и, разделив по-братски хлеб, принялись есть его и рассказывать друг другу о житье-бытье.
— Что мать умерла, я перед самой Полтавской битвой узнал, — сказал Игнат. — Мне наш командир накануне посулил побывку: отпущу, говорит, тебя в деревню на целую неделю. Как шведа разобьём, так и пойдёшь… А тут эта весточка. Ох осерчал я на шведа! Ну чтоб ему пораньше к нам на битву-то явиться, тогда б я, — может, ещё к матери успел. А теперь и побывка-то вроде уже ни к чему… Да, было дело под Полтавой! Дали мы шведам жару!
— Медаль полтавская? — почтительно рассматривая прикреплённый к кафтану серебряный кружочек, спросил Савушка.
— А про что тут писано не разумеешь? — показал Игнат медаль. — За Полтавскую баталию 1709 года!
— Я ж грамоты не разумею, — ответил Савушка. — Во всём селе только два брата — Спирька-Чёрт да Парамон-поп — учёные.
— А тётка моя Ульяна жива ещё?
— В твоей избе живёт, — улыбнулся Савушка. — Как же, егоза-бабка! И травы тоже сушит-варит, как Захаровна. Тебя-то уж Ульяна и ждать перестала. Не иначе, говорит, племянника моего или генералом сделали, или убили.
Потом Савушка рассказал, что княжит теперь в Болотном краю сын старого князя Михаилы Стоеросова — Данила.
— Чудной барин вырос, — усмехнулся Савушка. — Плач от него стоит по всему краю. Нынешний год подати среди лета собирает — где ж это видано? Больше всего любит наш князь кольца да камни самоцветные. Все пальцы в кольцах. А каждое кольцо — это сельцо. Сколько у него колец, столько он сёл сменял-продал. А дворов погубил — не счесть… Худо живём, Игнат, тяжко.
Печальные усы Игната повисли бессильно, мохнатые брови насупились.
Савушка с отчаянием взглянул на сизое, знойное небо:
— На полях скоро будет труха одна. Горит всё как есть. Не только скотине — птице на гнездо соломы не найти. Спасибо тебе за науку надоумил, как по топи ходить…
— Бери мои плетёнки? — Игнат подмигнул старому другу. — Рад я, Савелий, что в родные края вернулся. Не захотелось мне по дороге пыль месить, крюк делать в сорок с лишком вёрст. Что ж, говорю себе, солдат, ты по какому-то Чёртову болоту пройти не можешь? Припомнил: раз в топи тонул — корзинка грибная меня спасла. Вот и сплёл два блина из прутьев. Видишь, помогли. Бери, бери их, ежели нужно!
Игнат бережно ссыпал из одной ладони в другую хлебные крохи, отправил их в рот.
— Наш хлебушко калачу дедушка! — весело молвил он и одним махом вскочил на ноги. — Негоже мне на привал вставать, когда крышу родную, ежели на дерево залезть, приметить можно.
Солнце опустилось ещё ниже, тени на болоте стали густыми, чёрными.
— Да отдохни, устал ведь небось! — попросил Савушка.
— Сапоги у меня самоходные: ать-два — и я в селе! — улыбнулся Игнат.
— Чего же ты в сапогах-самоходах по болоту шагал, кочки месил? усмехнулся Савушка.
Игнат хитро поглядел на друга, покрутил ус:
— А может, и волшебные сапоги устают? Ведаешь, Савелий, сколько им работы-то было меня носить, по всей земле туда-сюда? От Полтавы до моря студёного, а оттуда в степь южную, а оттуда опять же в снега вечные… Притомились сапоги, вот я и дал им отдохнуть, сам замаршировал.
— И посох-то у тебя какой-то чудной, — разглядывая палку, которую Игнат нёс на плече, сказал Савушка. — Ох, тяжёл… Никак, чугунный?
— Не чугун, а железо. — Игнат нежно погладил посох. — Ствол от ружья-фузеи. С ружьём этим я десять лет не разлучался. Жизнь он мне спас от сабли вражеской уберёг. Потом разбило ружьё ядром. Ствол я себе взял вместо клюки. Я ж, Сава, старый да хромой малость… Без третьей ноги уже не обойтись.
Сумерки опускались на лес.
— Раз на привал становиться не желаешь, то надо поспешать, — сказал Савушка. — Уж косить-то я буду завтра, с зари. А сейчас идём, я тебе покажу тропку, короткую, быструю…
Длинноногий, как журавль, Савушка пошёл впереди. Игнату приходилось на два Савиных шага делать три своих.
— Слушай, Игнат, — вдруг остановился Савушка на развилке двух троп. До ночи близко, а до села далеко. Может, заночуем на хуторе у моего кума? Он тут недалече живёт, тоже бобыль, как я.
— Спасибо, мил человек, — ответил Игнат, — Я к ходьбе приучен, ночи не боюсь. Тебе завтра на болото от кума идти ближе. А я хочу домой попасть. Ежели не успею дойти — тоже не беда. Солдат что муха: где щель, там и постель, где забор, там и двор. Чертей болотных я не боюсь. Пусть они меня боятся!