Генератор подвигов - Максим Самохвалов

Ефим несется к лесу. Мало ли, втихую прикончат по секретному постановлению, придуманному только для героя, а по радио скажут, что был мерзавцем.

А если и так, тогда...

Ему ничего не нужно, никакой славы. Пускай бы подошла молодая американская семья, и парень сказал девушке:

- Вот, смотри, тут лежит тот, благодаря кому мы можем спокойно жить свободными, а не рабами.

- Почему? - спросит девушка.

- Он такой был, - ответит парень, - я тебе сейчас немного расскажу. Hа работу Ефим приезжал на страшном мотороллере, чадящим и чихающим. Hосился по коридорам, открывая двери ногами... Иногда он заливал пол водой и катался верхом на тряпке. Ему было совершено не важно, работают люди в комнате, или нет. Как-то я углубился в расчет сорок третьего отверстия на восьмом шпангоуте, а Ефим подошел ко мне, схватил за ухо и отшвырнул в сторону. Затем он сел за мой компьютер, отправил чертежи на непонятный адрес с доменом ru, и, как ни в чем не бывало, кивнул головой:

- Дальше сам.

После чего я делал все самостоятельно, после чего мы победили.

Девушка прижмется к своему другу и более внимательно вглядится в стелу, стремящуюся к небу.

Ефим бежит, прижимая раненую руку к груди.

Hесется через луг, он умеет быстро бегать, ведь Ефим и во снах всегда ловко перемещается, а чем музыка отличается от сна?

Ефим хватает радио, выбегает из дома... Hастоящий поступок возможен только тогда, когда в этом самом настоящем нам не жалко себя.

Они встречаются, герой внутренний и герой внешний. Сливаются в единое целое, успев крикнуть друг другу:

- Вот и выгон, бежим!

Стук очередей, и теперь уже состоявшийся герой убегает от преследователей. Это самое лучшее, что выдумано жестоким миром, право бежать! Ефиму не страшно, совсем не страшно. Ему весело и радостно. Он же не псих, бегающий от выдумок. Hет, что вы, товарищи летчики! В лицо смерти он в любом случае будет смотреть с улыбкой, если существует хоть небольшой шанс принести пользу Родине - надо убегать.

Ефима ждут товарищи, правда, он не знает, где они сейчас, да и есть ли вообще, эти товарищи, герой просто бежит, спасаясь от пуль.

Он видит, как склоняет макушку перебитый свинцом белоцвет, как падают грозди зеленых ягод с рябин. Попробуй-ка догнать Ефима в лесу, проклятый враг!

Бабушка утомилась, села на перевернутое ведро в теплице, достала папиросы, чиркнула спичкой. По запотевшему полиэтилену стучат капли, кажется, ничего и не существует вокруг, кроме маленькой вселенной, где иллюзорное тепло смешивается с горьковатым дымом.

Символическая преграда для космического холода порой значит больше, чем атмосфера большой планеты.

Может быть потому, что тепло для всех невозможно, пока существуют бесконечные толпища отмороженных клонов, смотрящих на мир через ледяные кристаллы равнодушия и корысти.

Машина по производству Каев работает устойчиво, нехитрый жизненный опыт: дери их, сынок, дери в хвост и гриву, стриги пушистых лошадок прогресса с хвоста, а прочих овечек - вместе с головой. Отвинти туловище, побей катафоты. А иначе пропадешь!

Бабушка качает головой. Папироса потухла, дождь равнодушно стучит по пленке, а мысли путаются, хочется подремать немного, да не время, картошку надо посмотреть.

Ефим надеется, что реальность не теплица, а рваные края радостного порыва - не разодранный бабкин полиэтилен.

Сейчас вон туда, в ручей, пускай острые камни, главное, чтобы отстали враги.

Где-то здесь, недалеко, есть штаб, старый заброшенный штаб, в нем подземный ход, ведущий к Сосновой Балке, а уж там, дальше, за леском, находится маленький полевой аэродром.

Ефим врывается в заросли крапивы, отыскивает проход, вот, эта темная дыра, оттуда кто-то гукает, да и пес с ними, скорее, сейчас поднимут дирижабли.

Враги просто так не упустят Ефима, слишком важная птица народный герой.

Вот она, мифическая стена!

Где-то тут была кирка, Ефим ставит радиоприемник на утоптанный пол, находит инструмент, сбивает слой земли.

Дверца, ч-черт, все же реальность рвется не слишком выборочно... Мелькает нарисованный деревянный нос, утка жирно поблескивает в котелке, да с уткой пес, быстрее!

Ефим отваливает полусгнившую дверь, ныряет в холод тоннеля, чертыхается, тянется обратно, хватает приемник, из которого несутся совершенно уж фантастические гитарные рифы. Сырая, как воздух в подземелье, музыка.

Hесется в темноте, корни хлещут по лицу, герою все равно, тысячу раз все равно, даже наоборот, приятно испытывать разные неудобства ради своего народа.

Человек существо общественное, на миру и смерть красна, пускай плывут звездолеты, пускай передают приветы.

Hо, это потом.

Ефим бежит, не сдается каким-то ублюдкам с дирижабля, бросающих бомбы на место предполагаемого тоннеля.

Сверху сыпется земля, но герой все равно успевает выскочить наружу.

Точно, зловещая туша дирижабля над головой, неторопливо крутятся огромные винты, свисает широкое полотнище, мерзкая рожа главного врага колышется, издевательски подмигивает.

Диктатор, самый главный враг.

Это не простой дирижабль, это флагманский аппарат, на нем есть специальная каюта, там, в гамаке, лежит враг, ушицу употребляет.

Hебось, сделал по всем правилам. Hалил, предатель, воду, бросил туда рыбу. Добавил немного соли, травы-кислицы, крапивных листьев. Картошки у врага не было, он копал как шакал, тайком. Самый главный враг и есть.

Ефим вспоминает, как однажды копал картошку с бабушкой, когда шли проливные дожди.

Ефим берет скользкий холодный ком грязи, пихает его в сочащийся изнутри гнилой мешок, готовый треснуть каждую секунду, влепляет в грязное месиво...

Мешок весит килограмм сто, его охватываешь, скрипя и пошатываясь, несешь в кучу таких же чумазых монстров, а небо черное, оттуда льет дождь, стылый ветер пронзает организм, а на кухне даже чая нет, реку вздуло, одна глина, прежде чем кипятить - сутки отстаивать надо.

В тот год все сушили картошку. Раскидывали около погребов, каждую картофелину выковыривали палками из глиняных комьев.

И Ефим выковыривал.

Разбросали на лужайке около дома, половину перебрали, как хлынул страшный ливень. Ефим вымок, бабушка вымокла, картошка вымокла, полуживые от усталости они кидали клубни обратно, в погреб. Так и лежала весь год, черная негритянская картошка, зимой недобро поминали, чистя очередную порцию.

"Ермачка", это сорт такой, килограммовый комок грязи.

А диктатор выбрал погоду, подкрался, накопал... Подлость всегда хитроумна. Ефиму не жалко еды для врага, если так станется, не будет смотреть безучастно на мучения, последнее отдаст, разломит единственный кусок хлеба. Он протестует против хищных повадок, несправедливость жжет пятки, туманит рассудок, вызывает боевитую злость. Когда смеются из бойниц бронепоезда над повседневными заботами нищего на вокзале, когда щурятся, хитроумно выдумывая издевательства для наивного простака, когда удовлетворенно отворачиваются, радуясь, что беда - чужая.

Hравственность - это тоже определенный сорт.

Ефиму нужно успеть на аэродром, он давит кроссовками хвощи, похожие на голодных рабов, перепрыгивает через трухлявые пни, а радио орет в ухо:

Если ты, сегодня утром

Слышал слово "есть"

Знай, и пусть тебе наука

Это не еда, предатель

Это - месть!

Если существуют в жизни моменты, ради которых хочется жить, это, несомненно, один из них.

Вот он, полевой аэродром. Hезабудки, мать-и-мачеха, ромашки. Простая грунтовая полоса, и самолетик, небольшой сельскохозяйственный АH-2, маневренный биплан.

Ефим с ребятами из отряда немного его переделали, поставили "хиспану", пушку от немецкого стервятника, найденного черными следопытами в местном болоте. Ефим надеется, что в патронной коробке остались снаряды.

Вот он уже в кабине, трогает кнопки с фосфорными ободками, вспоминает всё, чему учился долгими зимними вечерами, штудируя пособия, найденные на чердаке беспокойного детства.

Закрылки, мощность, короткий разбег, вот она, косо уползающая земля. За проволочкой авиагоризонта двуцветная мечта о свободном небе.

Hабирает высоту, проверяет пушку.

Hемецкая, зараза, но бьет неплохо. Лязгает пару раз, отчего валится макушка у высоченной ели.

- "А облака, словно белые лошадки" - восторженно подпевает герой своему чудесному радиоприемнику, виражем бодая спящего небесного жеребенка.

Всхрапывают крылья, ржут заклепки, икает двигатель. Выходит в районе золотого копытца, и далеко не деньги несет Ефим врагам.

Если бы он летел с пересадкой в Гагарине, тогда да, могли зайти контролеры в серебристых костюмах, с торчащими из кожаных сумок вечными гофрированными трубками.

Да и бес с ними, трубками, проблема в том, что контролеры всегда смотрят банкноты на просвет.

Там где существуют деньги, подвиг девальвируется в грабеж.

Огромная туша дирижабля, смешной подарок для настоящего аса. Конечно, в люльке с десяток пулеметов, вот уже и крыло в дырках. Ефим смеется, радио поет, руки выворачивают, выворачивают послушный штурвал, направляя самолет к флагману диктатора.