Последние узы смерти - Брайан Стейвли

себя человеческие оболочки, ходили по миру. Тан-из сумел захватить и убить двоих, но остальные выжили и не давались в руки. Благодаря этому выжили и смертные.

– Нет, – сказала Акста.

Сос вопросительно выгнул бровь.

– Это человеческие тела, – пояснила Акста, – жившие в них боги ушли.

Воин убрал в ножны и второй меч.

– Куда? – спросил он.

– Туда, откуда появились. – Она всмотрелась в безжизненные хрупкие тела. – Странно. Ведь они почти победили.

– Нет, они не почти победили, – покачал головой Сос.

Акста повернулась к нему:

– Они захватили все главные крепости, держат все дороги. Нас осталось несколько сотен. Кто-то из людей научился даже использовать кента.

– Они не почти победили, – сказал Сос. – Они уже победили. Вот почему ушли их боги.

Они победили.

Акста искала доводы против и не находила.

Уродливые тела у ее ног, носившие этих уродливых богов, просто мясные туши, уже подгнивали на ярком солнце.

1

Человек ростом с гору по пояс в воде пересекал Мировой океан. На солнце блестели начищенные клинки – каждый мог одним ударом сровнять с землей город. Сапоги крошили в щебень хрупкую линию побережья с рыбацкими поселениями, проминали кратеры в мякоти зеленых полей Сиа и Креша.

«Вот и конец света», – подумалось созерцавшему катастрофу с высоты Кадену.

Что ни говори, город – всего лишь камни, лес – пропитанная соком древесина. А что такое речные русла, как не порезы на земле? Приложи достаточное усилие – мир исказится. Хребты и долины ничего не значат. Приложи достаточное усилие, и ты расколешь утесы, снесешь горы, сорвешь и рассыплешь по волнам каменные основания материков. Наноси побольше воды – будет потоп. Потоки изменят линии берегов и те жалкие границы, которыми люди обозначают свои царства, свои крошечные империи; наводнения разом уничтожат целый свет.

«Нет, – тут же поправил себя Каден. – Это не целый свет. Просто карта».

Огромная карта, что правда, то правда – размером с небольшой воинский плац, – самая дорогая карта на свете, заказанная тщеславной Аннурской Республикой для палаты совета, но всего лишь карта. Легионы ремесленников круглосуточно трудились над ней долгие месяцы: каменщики обтесывали горы и прибрежные скалы, садовники высаживали бесчисленное множество трав и искусно искривленных крошечных деревьев, инженеры-гидравлики направляли по руслам реки, ювелиры гранили сапфиры для горных озер, стекло и алмазы для ледников.

Карта раскинулась на всю длину зала: около двухсот футов от края до края. Гранит для Костистых гор доставили из Костистых гор, красный камень для Анказа – из Анказа. Скрытые под поверхностью насосы наполняли великие реки Вашша и Эридрои – Ширван, Вену, Агавани и Черную – и еще десятки потоков, которых Каден не знал поименно, направляя их между высокими берегами, разгоняя по старицам, заполняя миниатюрные пропасти, заливая луга из мягких зеленых мхов и сливая наконец в маленькие моря и Мировой океан, воды которых хитроумное устройство заставляло вздыматься и отступать в такт движению луны.

Проходя по проложенным сверху мосткам, можно было разглядывать изумительные копии больших городов: Олона и Сиа, Домбанга и Изгиба. Сам Аннур растянулся на длину руки Кадена. Он различал искрящиеся грани храма Интарры, широкую дорогу Богов с фигурками изваяний, совсем крошечные канальные лодки в водах Пруда, крутые красные стены Рассветного дворца и копьем взметнувшуюся выше мостков, так что вершины можно было коснуться не нагибаясь, башню Интарры.

Карта напоминала людей, день ото дня сходившихся над ней: такая же роскошная и такая же мелкая. До сего дня она служила лишь одной цели – позволяла восседающим над ней почувствовать себя богами. Для того они и хранили ее, словно мир грез, не позволяя замарать знаками своих поражений.

На северных границах не ярились пожары. На юге не горели города. Никто не топтал копытами травы Гана и не блокировал изнемогающий порт Кеон-Канг. Крошечные фигурки, изображавшие легионы изменницы Адер и более многочисленную республиканскую гвардию, подчиненную совету, стояли, воздев мечи в позах вызова или торжества. Они, эти поддельные человечки, всегда держались на ногах. Они не истекали кровью. Бедствия войны не касались карты. Видно, не нашлось в Аннуре ремесленников, чтобы изобразить голод, опустошение и гибель.

«Не нужны нам ремесленники, – думал Каден. – Нам нужны солдаты в тяжелых сапогах в напоминание о том, что мы натворили, как втоптали в грязь наш маленький мир».

Внезапное вторжение сделало картину вернее и точнее, но солдаты не для того ворвались в зал, чтобы придать правдоподобия изысканнейшей из карт. Каден перевел взгляд с разрушений внизу на группу вооруженных людей, заполонивших мостки. Эдолийцы. Охрана властителей Аннура.

Монашеская выучка не помогла – у Кадена свело живот. Ясно, что-то стряслось. Иначе Маут Амут – первый щит гвардии – не приказал бы своим людям прервать закрытое заседание совета. Это не учения. На каждом солдате была сверкающая броня в половину его веса, и каждый обнажил широкий клинок. Гвардейцы, перекликаясь, растекались по залу, оцепляли его, загораживали двери, чтобы никто не ворвался… или не вырвался?

Половина членов совета вскочила на ноги, заполошно спотыкаясь о полы длинных мантий, заливая вином шелковые одеяния, громко вопрошая или испуганно вскрикивая. Другие приросли к креслам, округлив глаза и разинув рты в усилии найти смысл в разворачивающейся перед ними безумной картине. Каден не думал о них, следя за эдолийцами.

За этими воинами в памяти Кадена вставали другие эдолийцы: те, что беспощадно прорубали себе дорогу через Ашк-лан, убивали монахов, а самого Кадена гоняли по горам, как охотничью добычу. После возвращения в Рассветный дворец он несколько месяцев перебирал дела оставшихся гвардейцев, выискивая в их прошлом намек на измену, на связь с Адер или с ил Торньей. Всю гвардию отстранили от службы, пока сотни клерков вгрызались в историю тысяч солдат, и наконец совет, уволив более сотни, вернул доверие остальным. Каден напоминал себе об этих предосторожностях, но плечи все равно сводило от напряжения.

«Должно видеть мир, – напомнил он себе, медленно вдыхая и выдыхая воздух, – а не свое представление о мире».

Две дюжины эдолийцев, пробежав по мосткам, окружили стол совета.

Каден, вставая, усилием воли отстранил страх.

– Что происходит?

Голос, вопреки всему, прозвучал твердо.

Вперед выступил Маут Амут. Эдолийцы, яростным штурмом захватив зал, замерли по местам. У берегов на карте плескались волны – крошечные цунами. В высокие окна беззвучно вливались теплые солнечные лучи, играли на доспехах и на клинках. Члены совета разом замолчали, замерли статуями в тех позах, в которых их застали врасплох.

– Вторжение, первый оратор, – угрюмо ответил Амут, шаря глазами по дверям и стенам. – Вторжение во дворец!