Того же и вам — вдвойне! - Роберт Шекли

Эдельстайн поджал губы и покачал головой.

— Конечно, это не мое дело, но не кажется ли вам, что вы, ставя подобные условия, рискуете пробудить в клиенте самые низменные свойства человеческой натуры?

— Мы действительно рискуем, мистер Эдельстайн, но риск этот основан на двух предпосылках и тонком расчете. Условие, которое мы ставим, это тщательно продуманный психологический способ поддержания гомеостаза с обратной связью.

— Простите, не вполне понимаю…

— Иными словами, оно сдерживает неограниченную в противном случае силу желаний. Ведь чем-то надо их ограничивать, не так ли?

— Представляю. А вторая предпосылка?

— Я полагал, вы и сами догадаетесь. — Губы Ситвелла сложились в подобие улыбки, на мгновение обнажив два ряда поразительно белых зубов. Для нас важно, чтобы клиент не усомнился, что имеет дело с подлинным адским продуктом.

— Ясно, — кивнул Эдельстайн. — В принципе я согласен. Но прошу дать мне время подумать.

— В вашем распоряжении тридцать дней. — Ситвелл встал с кресла, Когда задумаете желание, произнесите его вслух — громко и четко. Остальное — моя забота.

Он направился к двери.

— Минутку, — остановил его Эдельстайн. — У меня еще один вопрос.

— Слушаю, — учтиво промолвил Ситвелл.

— Дело в том, что у меня, к сожалению, нет злейшего врага. Боюсь, у меня вообще нет врагов.

Ситвелл выпучил глаза и дико расхохотался.

— Ну вы и весельчак, — выдавил он потом, утирая слезы розовым платком. — У него нет врагов! А ваш кузен Сеймур, которому вы отказались ссудить пятьсот долларов на приобретение собственной химчистки? Он что, после этого воспылал к вам нежной любовью?

— Про Сеймура я не подумал, — признался Эдельстайн.

— А миссис Абершам, которая плюется при упоминании вашего имени, поскольку вы не взяли в жены ее дочь Марджори? Она же готова глаза вам выцарапать. А Том Кассиди, который спит и видит, как подстережет вас в темном закоулке… Эй, что с вами?

Побледневший Эдельстайн откинулся на спинку дивана, судорожно стиснув пальцы.

— Никогда бы не подумал, — прошептал он.

— Пустяки, заурядная история, — попытался утешить его Ситвелл. — Не расстраивайтесь, полдюжины смертельных врагов — ерунда. Поверьте моему опыту — это гораздо меньше среднестатистической нормы.

— Кто еще? — тяжело пыхтя, спросил Эдельстайн.

— С вашего позволения, я не отвечу. — Ситвелл слегка поклонился. Накалять страсти не в наших интересах.

— Но должен же я знать, кто мой злейший враги — настаивал Эдельстайн. — Кассиди?

Ситвелл отрицательно помотал головой.

— Кассиди — слегка чокнутый, но совершенно безобидный малый. Он и мухи не тронет, помяните мое слово. Вашего злейшего врага зовут Эдвард Самюэль Манович.

— Вы уверены? — Эдельстайн вытаращил глаза. — Манович — мой закадычный друг!

— И ваш злейший враг, — терпеливо повторил Ситвелл. — Обычное дело. До свидания, мистер Эдельстайн. Не прогадайте с желаниями!

— Постойте! — крикнул Эдельстайн. В голове его крутился целый рой вопросов, но от смятения он задал такой:

— Чем объяснить, что ад настолько переполнен?

— Бесконечен лишь рай, — уклончиво ответил Ситвелл.

— Откуда у вас такие сведения?

— Мы их дочерняя фирма, — пояснил гонец Сатаны. — Извините, но у меня нет времени. Удачи вам, мистер Эдельстайн.

Он поклонился, и вышел сквозь запертую дверь.

Полчаса Эдельстайн сидел ошарашенный. Эдвард Манович — его злейший враг?! Это не укладывалось в голове. Нелепость! Наверняка секретные службы ада допустили промашку. Он знает Мановича много лет, видится с ним почти каждый день, играет в шахматы и кункен… Они вместе ходят на прогулки, в кино, раз в неделю ужинают.

Конечно, иногда Мановичу изменяет чувство такта.

Порой он позволяет себе грубые и оскорбительные высказывания.

Случалось, и не единожды, что он поступал откровенно по-хамски.

А бывало… Эдельстайн прервал поток воспоминаний. Чувствовал-еще чуть-чуть, и ом просто возненавидит Мановича.

— Но ведь мы друзья, — попытался убедить себя Эдельстайн. — Мы друзья, не так ли?

Впрочем, проверить это нетрудно, сообразил Эдельстайн. Достаточно пожелать миллион долларов. Тогда Манович разбогатеет сразу на два. Ну и что? Стану ли я, миллионер, завидовать еще более богатому другу?

Да! Еще как стану, черт побери! Проклятье! Лучше повеситься, чем позволить этому пройдохе Мановичу разбогатеть за мой счет!

— О, Боже! — воскликнул Эдельстайн. — Всего час назад я был бедным, но беззаботным и жизнерадостным. Теперь у меня на шее три желания и один злейший враг!

Эдельстайн заметил, что его пальцы непроизвольно сжались в кулаки, и сокрушенно покачал головой.

Со следующей недели Эдельстайн взял отпуск и проводил теперь день и ночь за блокнотом. Первое время его одолевали мечты о замках. Обойтись без замка было никак невозможно. С другой стороны, размышлял Эдельстайн, содержание даже средних размеров замка, обнесенного толстой каменной стеной с башенками и бастионами, дело дорогое. Прислуга, отопление… Эдельстайн прикинул, что приличный замок потребует от него тысяч десять в неделю.

А мерзавец Манович станет обладателем двух таких замков… Пока жив Эдельстайн, этому не бывать!

Когда пошла вторая неделя, Эдельстайн вдруг вспомнил, что всю жизнь мечтал путешествовать. Не заказать ли кругосветный круиз? Или махнуть на все лето в Европу? Да что греха таить, его вполне бы устроил двухнедельный отдых на флоридских пляжах.

Но в таком случае (эта мысль сводила его с ума) подлый Манович ухитрится отдохнуть дважды!

Нет! Лучше всю жизнь голодать, чем позволить этому кровопийце наживаться за чужой счет.

Впрочем, лучше ли?

В течение всей последней недели осунувшийся, издерганный, потерявший сон и аппетит Эдельстайн впадал то в гнев, то в апатию. Идиот, говорил он себе, вдруг это просто розыгрыш? Ситвелл проходит сквозь запертые двери что из этого? Может, он иллюзионист? И все эти терзания — впустую?

Неожиданно для себя Эдельстайн вскочил на ноги и визгливо крикнул:

— Хочу двадцать тысяч долларов! Сию же секунду!

Ощутив легкое прикосновение к бедру, Эдельстайн запустил руку в карман, выудил бумажник и обалдело заморгал, увидев заверенный чек на двадцать тысяч.

Отправляясь в банк, он был втайне убежден, что его схватит полиция. Однако кассир как ни в чем не бывало выдал деньги, и Эдельстайн положил их на свой счет.

Выходя из банка, он едва не столкнулся с растерянным и счастливым Мановичем и, поспешно отвернувшись, зашагал прочь, прежде чем гнусный негодяй успел открыть рот. Домой Эдельстайн пришел разбитый, в отвратительном настроении, остаток дня у него сосало под ложечкой.