Культ сала - Андрей Диченко

— Весна… пора любви! — сказал Саша, натягивая штаны. — Только бы все было хорошо!

Он надел черную гимнастерку и куртку, заправил штаны в берцы и, громко хлопнув дверью, вышел в подъезд. Там мыла серую площадку седая бабушка в больших круглых очках.

— Здрасьте, тетя Дуся! — бодро сказал Саша и спортивным шагом начал спуск на первый этаж, легко семеня по мрачным бетонным ступенькам. Бабушка в ответ лишь кивнула головой и принялась дальше ворочать старой тряпкой по лестничной площадке.

Выйдя на улицу, Саша первым делом глубоко вдохнул свежий весенний воздух. Он издавал ароматы талой воды и выхлопных газов городского транспорта.

Саша сделал первые шаги по мокрому, совсем недавно расконсервированному от сурового зимнего льда асфальту. Навстречу ему шла соседская девочка с маленькой глупой собачкой, тявкающей на все подряд.

— Здрасьте, дядь Саш! — звонко сказала первоклашка. Парень кивнул в ответ головой, а собака слегка зарычала, но через секунду опять начала что-то вынюхивать в мокрой земле.

А тем временем Саша двигался, набирая обороты. Его ждало сегодня великое дело.

Как раз подъехал нужный автобус к остановке, и слегка пробежавшись, Саша вбежал в последнюю дверь привычного средства передвижения. Металлические двери резко захлопнулись, издав приглушенный скрип, и, дав газу, транспорт двинулся с места. Саша слегка пошатнулся, но вовремя схватился за поручень. Он начал рассматривать людей, заполонивших маленькую площадку движущейся металлической коробки.

Сзади сидели пенсионеры, укутанные в столетние тулупы и державшие в руках матерчатые сумки, набитые доверху продуктами советской действительности в виде молока, хлеба и колбасы. Чуть ближе стояли девочки и о чем-то громко говорили… Еще ближе — молодые люди, и тоже со своими беседами. Ехать было около десяти минут, и поэтому Саша решил послушать людей, их мнения о делах простых и глобальных.

«Работать нужно там, где тебе нравиться, от работы нужно получать удовольствие…» — говорили парни между собой и были совершенно правы. Саша на миг задумался о том, любит ли он свою работу, и тут же дал ответ: конечно же, да! Ничего на свете лучшего для него просто не существовало, и поэтому он был абсолютно счастлив по жизни.

«Боже мой, как ты одета! Это тебе школа, а не дискотека!!!» — с хихиканьем говорила девочка своей подружке о прошедшем школьном дне и конфликтами с учителями. Девочки громко засмеялись и, дав характеристики своим учителям, вышли на следующей остановке. Саша продолжал на них смотреть из окон автобуса. Одна из девочек это заметила и в ответ на его улыбку показала средний палец. Саша улыбнулся еще больше.

Еще несколько остановок, шумных городских улиц, строгих трехцветных светофоров, и Саша был на нужном месте. Он вышел из автобуса и зашел в невзрачное кирпичное здание преклонного для города возраста.

Там, в широком зале с запотевшими стеклами, сидели такие же молодые люди, как и он. Атлетического телосложения, с грубыми ладонями, выбритыми головами и волчьими глазами. Со ртами, выдающими нецензурную брань и неприятный запах. Саша сел на свободную лавочку. Он пришел как раз вовремя. Их инструктаж вот-вот должен был начаться. Так оно и произошло.

В другом конце зала — там, где располагалась доска для писанины, а на стенке висели портреты каких-то людей — появился седоватый дядя с круглым животом и слегка кривым грубым носом.

— Приветствую вас, бойцы! — сказал, а точнее, промычал он гнусавым голосом. — Сегодня у нас очень важный приказ: следует пресечь антигосударственный митинг, который будет проходить на одной из площадей столицы…

Саша не стал дальше дослушивать. Он был настолько рад взяться вновь за любимую работу, что на несколько минут погрузился в мечты о предстоящем задании…

— На экипировку, бойцы! — услышал он последнюю фразу тучного офицера внутренних войск в поношенном берете.

Он поднялся вместе со всеми и побрел со скоростью толпы на экипировочный пункт. Там его ждал жилет из углеводородной нити с несмываемой надписью «ОМОН» на спине, номерная телескопическая дубинка — «гуманизатор» — и, конечно же, шлем образца космических путешественников из золотого периода американской кинофантастики.

За несколько минут Саша экипировался и опустил на свои бегающие тревожные глаза тонированное забрало шлема.

Они все выстроились в очередь, словно получать хлеб по карточкам где-нибудь в умирающей провинции десятилетней давности… Постепенно они наполняли собой черные ревущие машины, рассекающие громом своих моторов привычное щебетание легковушек.

И они поехали… Саша сидел в машине, держа в руках резиновую дубинку и слегка постукивая ей по коленной защите. За стеклом шлема не было видно его глаз и бешеной улыбки человека, заставшего второе пришествие.

Они вышли в одном из дворов. Саша ступил в своем новом обличье на твердую землю, огляделся на пустые гниющие деревянные беседки, покосившиеся двери подъездов и исписанные всякой ересью стены. Затем они все встали в один ряд и строем пошли к тому самому месту, где было очень много общественно-полезной работы. Этим местом оказалась площадь с небольшим скоплением людей, в основном молодежи и отдельными личностями с мегафонами. Эта толпа не сразу заметила, что их окружили солдаты в черном, внушающие страх. Так себя, наверно, чувствовали немцы, взятые в кольцо в холодных руинах Сталинграда. Только у людей на площадях был вполне мирный вид, и цели воевать у них не было. Вероятно, они просто хотели лучшей жизни. А, может, и еще чего-то. Сашу это не волновало. У него были теперь другие цели, сугубо личные. Он крепко сжал в руках дубинку, встав за спиной очередного бойца со щитом, стоящего ровно перед ним. И тут вся их полицейская команда двинулась на людей, отбивая ритм дубинками по щитам. Шаг за шагом, первые визги и крики… Первая кровь. Саша резко поднял руки и бегом ринулся в толпу молодежи, прикрываемый своими товарищами. Он махал дубинкой налево и направо. Он бил по лицам парней и девушек. Ему нравилось, когда рука чувствовала, как в нее переходит энергия боли очередной жертвы. И член его постепенно начал принимать эрегированное состояние, а голосовые связки напрягались при каждом вскрике удовольствия, вызванного систематическими ударами по людям.

Чуть позже в атмосфере всеобщего хаоса Саша выбрал свою последнюю жертву. Возбужденный и в состоянии эйфории он легкими шагами помчался за девушкой, бегущей прочь в глубину дворов в образовавшуюся брешь оцепления.

Когда они забежали за первый дом, Саша резонно метнул в нее дубинку, точно попав между хрупких лопаток. Девушка издала слабенький писк и тут же упала ладонями и лицом вниз на мокрый асфальт. Этот писк Саше сразу же не понравился. Он ожидал чего-то большего. Крика, разрывающего кромешную тьму человеческого страха.

Он подбежал к девушке, по пути подняв дубинку, и со всего размаха ударил ее по ноге. Нога девушки дернулась в болезненной судороге, а на голове показалась гримаса боли. Ее красивое бледное лицо сморщилось, а из зажмуренных глаз покатились слезы.

— Не бейте меня, — прошептала она сквозь боль и отчаяние.

Она обхватила руками место ушиба на ноге — но не тут-то было! — Саша начал со всей силы бить ее по рукам, чувствуя хруст тонких костей и приятное тепло между ног. Чуть позже он ударом ноги перевернул девушку на спину, и начал покрывать ее ударами от живота до лица… И с каждым новым ударом его дыхание становилось все тяжелее, а ощущение дрожи по телу все приятнее…

— Оааах… — произнес он, вдруг остановившись, и поднял вверх дубинку, крепко зажатую в ладонях. Перед ним лежала кровавое месиво, бывшее несколько минут назад прекрасной девушкой. Месиво дергалось в конвульсиях и издавало хриплые звуки. Саша посмотрел на нее уже без интереса, затем пощупал мокрое липкое пятно на униформе у себя между ног и спокойным шагом вернулся к площади. Там уже не было ничего интересного. Он слегка помахал дубинкой, побегал за митингующими и все же вернулся в машину. Когда они все ехали обратно, на лице его читалась удовлетворенность и радость жизни. А еще бесконечная любовь к своей работе и безразличие ко всему остальному. Саша был счастлив. Он это понимал и продолжал улыбаться…

Бомж

Он был грязный, и пахло от него, точнее выразиться, воняло. Дети, когда видели бродягу, брали камни и кидали ему вслед, выкрикивая ругательства и тут же убегая. А он лишь оборачивался и провожал малолетних паршивцев своим печальным взглядом мокрых голубых глаз. Он собирал пивные бутылки из темного стекла и сдавал их в обмен на деньги в синий ларек с треснувшим стеклом, что находился на окраине города. Он проходил мимо площади Свободы в нижний парк — местечко, в котором по вечерам проводились дискотеки и молодежь оставляла пустые бутылки. И он ходил в одиночестве с фонариком, подбирая бутылку за бутылкой… Многие, кто его видел, мог предположить, что мужик всю свою жизнь пахал на заводе, а после кончины Совка просто-напросто спился, как большинство выгнанных с рабочих мест людей с девятью классами образования.