Белокурая девушка Джейн - Валерий Веларий

И вот посреди этого двора, полного тайн, призывно и воинственно вопил от полноты чувств тощий мальчишка, а двор казался ему бесконечно огромным. Наверное, потому, что сам мальчишка был маленьким - время отстукало ему восемь лет. Мальчик мучил дедушку дурацкими вопросами: если восемь лет, то это ведь не то же самое, что восемь годиков, потому что где же ещё восемь зим и веснов... или весен и зимов?! Если мерять годами, то тогда получаешься старше, если мерять летами! От этой новой теории относительности дедушка забывал, что растет во дворе - акация или шелковица. Забывшись, дедушка звонко лупил ладонью Толика пониже спины и взвывал от боли, потому что этот мальчишка состоял из одних костей, а зад его был словно деревянный...

Посреди двора Толик стоял почти что голый, одетый в немыслимый парик из свалявшейся пакли. Поверх черных трусишек талию Толика охватывала набедренная повязка из той же пакли пополам с ветками акации. Или шелковицы. Кто их разберет... на ногах - стоптанные сандалии. Боевую раскраску заменяли ссадины на локтях и пятна зеленки на сбитых коленках. Так вот, этот мальчишка вопил насчет того, чтобы некая Джейн вышла скорей на балкон.

Сейчас уже, за давностью лет, трудно сказать долго ли он так орал. По крайней мере, рыжая толстая кошка с глазами ведьмы проснулась и стала подпевать. Кошка - ничейная. Вернее - общая. Или, как её обозначали, всехняя. Она уселась возле ног мальчишке, наслаждалась его воплями и вылизывала шерстку. Временами она переставала прихорашиваться и подпевать и осторожно зубами отрывала с тощих толиковых лодыжек облезшую от загара кожу.

Когда все обитатели двора, от самых юных до самых убогих, включая всех домашних животных, выставили в окна разъяренные физиономии... Да ведь было всего пол-седьмого утра! Один бог ведает, какого черта этому дрянному крикуну не сталось так рано в воскресный день. Вот уже все окна, выходившие во двор, являли собой галерею портретов, отразивших все степени ярости и гнева. Тут во втором этаже распахнулось последнее окно, и из его туманных глубин вынырнула девчачья мордашка. Глазенки хитрые, косички в разные стороны, надо лбом - челочка, нос - пуговкой, переносицы совсем нет. На лбу написано, что девчонке тоже не больше восьми годочков. Звать её, понятно, Ленка. "Ага, наконец-то!"... или что-то в этом роде сказала всехняя кошка. А Ленка свесила вниз голову.

- Эй! Ты кому орешь?

- Тебе, - ответил Толик. - Джейн! Выходи!

- Уже ревную. Я не Джейн. Я Ленка. С кем вчера ел мороженое, предатель?!

- Дура. Ты теперь моя Джейн, - провозгласил Толик. - А я твой Тарзан!

Уже две недели в городских кинотеатрах крутили фильмы о Тарзане с незабвенным Джонни Вайсмюллером в главной роли. Дедушка и бабушка Толика тогда были ещё не очень старенькими, но им повезло посмотреть первые послевоенные показы этих фильмов. Теперь они вновь поддались всеобщему помешательству и во второй раз прикоснулись к тарзаньей киножизни. Неосмотрительно они взяли с собой Толика. Разве они знали, какие беды навлекут на свой дворик, все джунгли которого состояли из старой акации и ещё более древнего нужника, мир с ними обоими...

Что именно вынес Толик с просмотров тарзаньих фильмов, осталось тайной. Но ему понравилось, как голый человек лучше всяких обезьян скачет с ветки на ветку. Чем больше Толик об этом думал, тем больше понимал: такое скакание по деревьям - это что-то!...

К тому времени, когда пересеклись жизненные дороги Тарзана и Толика, дворик уже напоминал пороховую бочку. Сюда, к бабушкам и дедушкам, к теткам и дядям слетелись на летние каникулы внуки и племянники. Там, в своих городах и поселках на западе, севере и востоке им жутко надоели школьное занудство и обычные уличные игры. Теперь эта дикая орда томилась в ожидании свежей идеи. Это был прекрасный взрывчатый материал. Назревал бунт. И тут бабушка с дедушкой открыли Толику правду о тарзаньей жизни.

- Йя-а-а-а-у-ую-юй! Джейн, за мно-ой! - летел дикий вопль над двором.

Вослед по верандам и крышам мчался восьмилетний Тарзан Толик. С веранд он перескакивал на нужник, там кто-то потрясенно вскидывался, но Толик уже перескакивал на сарай... Рядом мчалась верная Джейн - курносая Ленка. Впереди неслась огненная пантера, то есть, прошу прощения, не узнал всехняя кошка Мурка. А позади поспешала стая орущих обезьян. Обезьяны были бесхвостые - зимой, в своих далеких, укутанных снегом городах обезьяне мирно сидели за школьными партами, как вполне богобоязненные дети. Но теперь они стали тарзаньим племенем. И оно с воплями носилось по двору. Не все его обитатели мирились с этим нашествием. Нервная и образованная дама, мама Лорки из квартиры у ворот, то и дело причитала:

- Надо отвлечь мальчика от Тарзаньих подвигов? Пожалуй, я дам ему индийскую сказку про царя обезьян Ханумана...

- Не надо, - через четверть часа отзывался очень флегматичный дядя Витя-сварщик, он мог спать даже, когда на его пузе плясали все обезьяны мира. - Хануман и его обезьяны были летучие, если Толик это оценит...

А вот тюремного сторожа Василия эта орда раздражала. Пять раз в день, как по расписанию, Василий ругался и дрался со своей женой Ксенией, такой же тощей от пьянства и обладавшей трубным, прокуренным голосом. Из-за воплей тарзаньего племени Василий не слышал, какими словами поносит его жена, терял нить беседы и страшно злился.

- Йя-а-ай! - вопила громче Тарзана белокурая девушка Джейн.

Поддав ногой, она отправляла в небо резиновый мячик. Он летел высоко-высоко, так что дядя Витя-сварщик, следя за его полетом, машинально засыпал. А мячик пронзал облака, сбивал налету мошкару, но обратно, полей не возвращался. Почему-то он всегда застревал в ветках шелковицы. Или акации. Рыжая пантера Мурка бросалась спасать мячик, но тоже пропадала в густой листве. Видимо, путала вороьев с мячиком.

- Хочу мячик! Где мой мя-а-чи-ик? - капризно тянула светская дама Джейн.

Тарзан вслед за мячиком и Муркой оказывался на дереве. Повиснув на ветке, он тряс её совсем как Джонни Вайсмюллер. Первыми вылетали воробьи. Потом выпадала всехняя кошка Мурка. С вытаращенными глазами она шлепалась наземь и вопила "Йя-ай!". То есть, она вопила "Мя-ау!" А "Йя-а-яй!" орали хором тарзаньи соплеменники, когда мяч вываливался из ветвей и падал прямо в разверзтый рот храпящего дяди Вити-сварщика.

Дядя Витя-сварщик выплевывал мячик и сонно говорил:

- Я её все же спилю, весь свет застит... - и флегматично смотрел на акацию.

Гвалт поднимался до небес. Из дома выскакивал взбешенный вконец Василий и матерился первыми и последними словами. Только что в самый пик скандала с женой он трахнул об пол стопку старых тарелок. Но обезьяний гвалт лишил его удовольствия послушать звон расколовшейся посуды.

- Дядь Вась, а сколько времени? - ничем не смущаясь, спрашивал Тарзан.

- А что? - мгновенно настораживался любопытный пьяница Василий.

- Да так, - неопределенно тянул обезьяний царь. - Дядь Вась , вы посторожите тут, как тетя Маруся выйдет - крикните.

- Ладно, - соглашался тюремный страж. - Караулить - мое дело.

Тут вся ватага во главе с Тарзаном и белокурой девушкой Джейн запиралась в дощатом туалете, прихватив с собой таинственный предмет.

В предназначенный свыше час появилась тетя Маруся. В окрестных дворах и на базаре она была знаменита необыкновенной толщиной. В гостях ей для удобства предлагали два табурета. Она лучше всех во дворе пекла пироги с повидлом. А в нужник всегда ходила со своим аппаратом. Переваливаясь, тетя Маруся двинулась к нужнику, неся перед собой ночной горшок и, несмотря на ясный день, свечку.

Дядя Вася подал сигнал. Тарзаны спешно покинули нужник и попрятались в сараях. Тетя Маня-поперек себя шире скрылась за ветхой дверью, а Василий остался во дворе. Ждать ему пришлось недолго.

Что-то хлопнуло. Затем раздались треск, грохот - и тетя Маруся с воплем выпорхнула из тихой обители, высадив дверь.

Над двориком повисла мертвая тишина. Дверь распростерлась на земле, тетя Маня сидела на двери, а из разоренного нужника вился сизый едкий дымок. Дядя Вася тонко пискнув "Это не я!", юркнул в дом. Из другой двери выскочила дочка тети Маруси, длинная шкидла Нюрка. Она до четырнадцати лет ходила по двору в одних узеньких трусиках. Это совершенно не смущало мужчин, потому что то, для чего женщины покупают бюстгалтеры, появилось у Нюрки после пятнадцати. Нюрку такая задержка весьма огорчала, так как с малолетства она готовилась выйти замуж. Убедившись, что мать жива, а горшок цел, Нюрка потянулась, провела ладонями по голому телу, медленно и вдумчиво поправила трусики и скрылась. Тарзаньи радости её не влекли.

Последним высказался дядя Витя. Он не спеша подошел к дымящемуся нужнику, принюхался и сообщил:

- Стервецы! Карбид в банке в очко бросили!

Он вынул из-под тети Мани раненую дверь и стал водружать на её законное место.

Дня три в джунглях... пардон, во дворе было спокойно. Заживали основательно выпоротые задницы, и обезьяны вели себя скромно. Но в конце недели белокурая девушка Джейн заявила "Хочу мороженого!"