На Пятой авеню - Януш Гловацкий

Олек. На музыке легче выбиться в люди, чем на ремонте. Когда играешь, акцента не слышно.

Витек. Когда Мачек шесть лет тому назад сюда приехал, у него было пять долларов в кармане и — ни слова по-английски. А теперь — сам знаешь как он здорово говорит. Все думают, что он родился на Гринпойнте. (Наконец заканчивает заклеивать дыру.) Теперь закрась. Только делай с душой.

Олек закрашивает с душой.

Витек. А теперь Мачек — very important person. Неделю назад я пришел к нему домой за заказом. А у него сидело двое гостей. Оба в белых костюмах, черных рубашках, белых галстуках, черных шляпах, белых носках, красных ботинках, часы «Ролекс» и на каждом пальце по золотому перстню. Абсолютная элита из Верхнего Манхэттена. И как думаешь, о чем они разговаривали?

Олек. О чем?

Витек (с гордостью). Что в «Конкордах» стали хуже кормить.

Олек. А что, правда, хуже?

Витек. А мне откуда знать? Я что, летаю на «Конкордах»? И знаешь, кого я там встретил?

Олек. Кого?

Витек. Мою жену, Касю.

Олек. Твою жену?

Витек. А как же!

Олек. Я думал, она тебя бросила.

Витек (с гордостью за жену). Конечно же, бросила. Что она, дура, чтобы оставаться со мной? Мачек познакомил ее с самыми богатыми миллионерами. Вот с ними она теперь и водит компанию.

Олек. Говорила с тобой?

Витек. Что она, дура, чтобы со мной разговаривать? У нее теперь «мерседес». И все — благодаря Мачеку.

Олек. Давно она тебя бросила?

Витек. Год назад. Все из-за моей проклятой мамаши. Она каждый вечер после ужина запирала Касю в спальне на ключ. А один раз забыла. Ну, девка и дала деру. Но любила меня как безумная. Особенно, когда я приехал за ней в Польшу. И сказал, что у меня апартаменты с привратником.

Олек. Зачем было врать?

Витек. Зачем? Зачем? Затем, что любил ее. Без привратника она не поехала бы.

Олек. Может, она тебя бросила, когда узнала, что ты педик?

Витек. Что? Я? Педик?

Олек. Но меня-то ты того…

Витек. О, господи. Ведь то было недоразумение, мы уже выяснили. Я подумал, что это ты педик, ну и не хотел тебя обижать. Ты же сам начал ко мне подбираться.

Олек. А я — из-за того, что в Варшаве мне говорили, будто в Нью-Йорке все голубые. Не хотелось отличаться от других. Не то ты бы подумал, что я какой-то примитив, деревенщина или что-нибудь в этом роде… А знаешь что?

Витек. Что?

Олек. Я на прошлой неделе встретил Зосю. У нее красивые ноги. Изогнутые, как железный обруч. Она может этими своими ногами собаку задушить.

Витек. Это та, что живет на Гринпойнт-авеню напротив костела? Рыжая такая?

Олек. Нет, она живет немного дальше, у реки и лысая, как американский орел. Она из Закопане. А в Закопане большинство женщин лысые. Говорят, что это имеет какую-то связь с Лениным.

Витек. Почему?

Олек. Сам не знаю, почему.

Витек. Ага. Пройдись здесь кистью еще немного.

Олек. И еще она совсем не хотела, чтобы я надевал то на это. (Жестом показывает, что речь идет о презервативе.)

Витек. Не хотела?

Олек. Нет.

Витек. А если подзалетит?

Олек. То же самое я спросил у нее вчера.

Витек. И что она?

Олек (с гордостью). Сказала, что утопится в реке Гудзон.

Витек. Да, такие женщины по мне.

Олек. А знаешь, как она меня обхаживает? Когда я у нее сплю, она каждый раз вечером ставит у кровати два стакана воды. Один полный, если мне захочется пить. И один пустой, если мне не захочется. У меня здесь две ее фотографии. (Показывает Витеку.) Вот здесь она в шляпе, а здесь лысая.

Витек. В шляпе мне больше нравится. Ладно, давай начнем следующую.

Олек открывает дверь в следующую комнату и на что-то натыкается. Спустя мгновение становится видно, что это болтающиеся в воздухе ноги висельника.

Олек. Думаю, я должен на ней жениться.

Витек. Ну так женись.

Олек. Есть, правда, одно «но».

Витек. Какое?

Олек. Ее мать. Она на меня не согласится. (Безразлично.) Тут кто-то висит.

Витек. Вижу. Почему она может не согласиться?

Разговаривают, разглядывая висельника.

Олек. Ее мать как-то показали по телевидению, ну и она возомнила о себе. Считает, что теперь она дама. А Зося совсем не такая. (О висельнике.) Как думаешь, что это за тип?

Витек. Я-то откуда могу знать?

Олек. Ее мать показывали по Си-Би-Эсу, как единственную женщину, которая по Центральному парку катается на дрожках.

Витек. Да-да. Помню.

Олек (мрачно). Вот видишь. Она — знаменитость.

Витек. Но ее же показали только из-за того, что она кнутом забила насмерть коня.

Олек (с оттенком гордости). Ну вот. Значит, сильная. Думаешь, это поляк?

Витек. Какой там поляк.

Олек. Может, еврей?

Витек. Скажешь еще — еврей!

Олек. Мексиканец?

Витек. Почему вдруг мексиканец? У него же волосы светлые и вьются.

Олек. Я только так сказал. Мне это помогает сосредоточиться.

Витек. А вообще-то, какая разница?

Олек. Большая разница. Вот вчера на Гринпойнте наши побили индуса — по ошибке. Думали, что цыган.

Витек. А-а.

Олек. А потом ему все объяснили и он прекрасно понял. Сказал. что на их месте поступил бы точно так же. (Указывая на висельника.) Как он сюда пробрался?

Витек. А ты посмотри как он одет. Чистая рубашка, галстук, пиджак. Ботинки почищены. Понятно, почему его портье впустил. Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты лучше одевался. А знаешь, какая часть одежды в Нью-Йорке самая важная?

Олек. Ну?

Витек. Ботинки.

Олек. Ботинки?

Витек. Ботинки. Мачек говорит, что в Нью-Йорке смотрят прежде всего на зубы и на ботинки.

Олек. Ты прав. Ботинки у него в порядке. Может, я их у него одолжу, когда пойду вечером к Зосе.

Витек. А как по-твоему, зачем он это сделал?

Олек. Этот мексиканец?

Витек. Да не мексиканец он.

Олек. Сам знаю. Может, у него ноги болели. У меня как-то раз так ступни болели, что готов был на все, только бы не стоять.

Витек. Не пори чушь. А ты знаешь, что если мы не покрасим всю квартиру, нам ничего не заплатят?

Олек. Ну, знаю. Знаю. В этом сучьем мире нет справедливости.

Витек. Вот тут ты прав.

Олек. А я знаю, что сделаю.

Витек. Что?

Олек. Пошарю у него по карманам.

Витек. Лучше не надо.

Олек (обыскивая висельника). Это первая обязанность того, кто найдет висельника. Мне рассказывали про одного мужика, который повесился с пятью тысячами долларов в кармане. (Опечаленно.) Это не тот. Тут руки себе обрываешь, а такой вот тип имеет право забраться в чужую квартиру и повеситься. Проклятая страна свободы.

Витек. Заткнись. Дай подумать.

Олек. В Желязовой Воле, если кто хотел повеситься, то шел себе аккуратненько домой, надевал петлю, толкал стул. И все дела. Для того и есть свой дом, правда?

Витек. Знаешь, Олек, ремонт квартиры, это как с тигром трахаться — и страшно, и смешно.

Олек. Ты это серьезно, ну, насчет тигра?

Витек. Я же выражаюсь метафорически. Неужели я должен все тебе, гаду, растолковывать. Иной раз как с тобой поговоришь, так хоть сам вешайся.

Олек. Лучше не надо. Вот, смотри. (Шевелит пальцами руки.)

Витек. Ну и что?

Олек (указывая на висельника). Он уже так не сможет.

Из-за сцены шум падающей мебели.

Олек. Ты можешь мне объяснить почему этот долбаный писатель не возьмет и не вернется в Польшу?

Витек. Кажется, его бабка со стороны первой жены была наполовину еврейка.

Олек. Вот оно что. Бедный мужик. Так вот почему он такой смурной. Ужасно.

Олек берет ведро, кисти и входит в комнату, где висит покойник.

Витек. Ты можешь мне сказать, что ты делаешь?

Олек. Крашу. Я человек труда и не позволю, чтобы мне мешал какой-то висельник.