Судьба китайского Бонапарта - Владилен Воронцов

На деле «регулирование отношений» в условиях феодального Китая приводило к тому, что 32,6 млн человек — членов семей господствующего класса, включая служилую бюрократию, с их челядью — пребывало в роскоши, восседая на шее крестьян — ведущей производительной части общества. Конфуцианская идеология способствовала консервации феодальных форм общественного устройства и производственных отношений в Китае, стала довольно эффективным в руках государственно-бюрократического аппарата средством, которое тормозило общественный прогресс в стране.

Китайские мыслители оставляли новым поколениям в основном метафизическое, одностороннее восприятие явлений в природе и в обществе: хорошее или плохое, черное или белое, жестокое или доброе и т. п. Молодого Чана, как и его сверстников, учили мыслить не самостоятельно, а в русле вековых традиций, в соответствии с высказываниями «совершенного мудреца». «Радость, гнев, печаль, страх, любовь, ненависть, желание — вот семь природных велений человеческого сердца. Отец должен быть ласков, а сын — покорен; муж должен быть верен, а жена — послушна; старший должен быть снисходителен, а младший — послушен, государь должен быть человеколюбив, а чиновник — предан»— таковы справедливости. Чан Кайши мог прочесть на каждом семейном храме табличку с перечнем того, что следует почитать: «небо, землю, государя, родителя, учителя».

Традиционное мировоззрение китайцев мало чем отличалось от религии. Предки Чан Кайши веками преклонялись перед неодолимыми силами природы. В их воображении укоренялась передаваемая из поколения в поколение схема: все жизненные несчастья вызваны кознями духов, обрушившихся на смертного дьявольскими напастями. В семье знали много способов ограждения очага от злодейства и несчастий — заклинание бесов, приношение Будде и даосской троице[2]. Мать Чана надеялась, что душа ее сына будет «водворена на светлый путь» (на языке буддистов — войти в «праведный плод») и жизнь его будет озарена священным светом Будды.

Судьба готовила Чан Кайши военную карьеру. Пренебрежительное отношение к военным всегда довольно четко прослеживалось в китайском обществе («военные — придурковаты»). Старшее поколение, испытавшее тяготы разрушительных войн и опустошительных нашествий, пыталось поднять авторитет военного мундира, передать своим слушателям в школах знания о войне. Учителя с усердием проповедовали безусловную необходимость изучения военных наук, прежде всего трудов о военном искусстве древнего китайского мыслителя Сунь Цзы. Военные постепенно продвигались к высшим слоям общества, ущемляя позиции владевших землей гражданских чиновников — шэньши.

Первое знакомство Чан Кайши с военным искусством состоялось еще в школе Восточного Чжэцзяна. Шел 1905 год. Японский милитаризм, одержав внушительные победы на Дальнем Востоке над армией царской России, пожинал реальные плоды от этой войны. Русская армия потерпела поражение на территории Китая, Япония завладела Порт-Артуром и Дальним, Южно-Маньчжурской железной дорогой, установила свое господство в Корее.

В это время в военных кругах Китая с уважением стали поговаривать о профессионализме, высоком уровне организации японской армии. Если в первых военных училищах в Тяньцзине и Кантоне (Гуанчжоу), открытых в 90-х годах XIX в., обучение строилось в основном по немецкой модели, то к началу XX в. наметилось преобладание японского влияния. Мечты японских милитаристов, осуществлению которых могла в конце XIX в. как-то препятствовать Россия, теперь претворялись в жизнь.

Японская военная мощь вдохновляла китайских националистов, стимулировала к заимствованию японского опыта. К тому же учеба у японцев обходилась гораздо дешевле, нежели у европейцев; стоимость поездки в Японию не шла ни в какое сравнение со стоимостью затрат на путешествие в Европу, китайцам было легче изучать йпонский, нежели какой-либо европейский язык.

Мыслями молодого Чана, как и многих его сверстников, не могла не завладеть идея поездки в Японию, в страну, перед экономическими и военными успехами которой уже всерьез преклонялось немало его просвещенных соотечественников, усматривая в этих успехах пример для подражания. Мать собрала деньги, пожитки, и сын отправился в дорогу, сопровождаемый родительским напутствием.

Настал наконец тот день, когда молодой Чан, сгораемый от нетерпения и восторженных ожиданий, высадился на японском берегу. Какой он встретил Японию в 1905 г.?

Японцев буквально захлестнула волна шовинистических настроений, они толпами стекались на поклонение к новым мемориалам и храмам, в которых воспевались подвиги японских солдат. Адмирал Того представал воплощением истинно самурайской доблести. С именем этого адмирала связано нападение японского флота на русский флот в Порт-Артуре и Чемульпо в феврале 1904 г. Того, будучи еще капитаном, вероломно атаковал и китайский флот в 1894 г.

Прибывшего в Японию Чан Кайши ждало разочарование: в военную академию принимали лишь по рекомендации военного ведомства китайского правительства. Но о такой рекомендации можно было лишь мечтать. Оставалось одно — пойти в школу изучать японский язык. Наиболее важным событием, как упоминал нередко сам Чан Кайши, стало его знакомство с Чэнь Цзимэем — политическим дельцом, известным среди денежных тузов и королей подпольного мира Шанхая. Чан Кайши попадает, по существу, под влияние Чэня, который был старше его на 10 лет и имел опыт деятельности в тайных обществах и бизнесе. Встреча с Чэнем заронила в душу молодого чжэцзянца семена надежды на удачу в поиске своего места в жизни.

Чан Кайши, возвратившись из первой поездки в Японию, не оставляет надежд на продолжение военной учебы. 1906 год стал важной вехой в биографии Чан Кайши. Военное ведомство объявило набор кадетов на краткосрочные курсы при Баотянской военной академии. Два обстоятельства, казалось, должны были охладить пыл молодого Чан Кайши, мечтавшего попасть в стены этой академии. Он был представителем не маньчжурской национальности, а хань, что в пору господства маньчжурской династии существенно ограничивало продвижение по службе. Перед поездкой в Японию Чан расстался со своей косой. Простят ли это?! Ведь со времени утверждения династии Цинов мужчины сбривали часть своих волос, а остальные заплетали в свисавшую назад косичку, что означало лояльность подданного к правящей династии. Один из маньчжурских лозунгов, отражавший жестокость тех времен, звучал так: «Либо ваши волосы, либо ваши головы». В ответ сторонники тирании слышали: «Берите наши головы, но не волосы». Долго и упорно сопротивлялись ханьцы такого рода стилю, но, увы, вынуждены были принять его. Те же, кто отрезал косичку, совершали по тогдашним общественным нормам акт неповиновения.