Хор больных детей. Скорбь ноября - Том Пиччирилли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ДЖОНАС ВЛЮБИЛСЯ В САРУ, которая снимает студенческий документальный фильм о нашей семье.
Уже пару недель она живет в доме вместе со своим оператором, Фредом. Сара пытается взять у меня интервью, но думает, что я очередной тупоголовый болотный крысеныш из Кингдом Кам, у которого все мозги отшибло от восьмидесятиградусного самогона. Она – типичная американо-еврейская принцесса; взяла старт прямо с золотого берега Лонг-Айленда, но ей нравится выдавать себя за богему Ист-Виллиджа.
На бедре у нее есть татуировка, которую можно заметить, когда Сара встает на цыпочки, чтобы вкрутить дешевые галогеновые лампочки и поправить алюминиевые отражатели, но мне не удается разглядеть, что там изображено. Контуры обведены нечетко, а цвет потускнел. Пирсинг в ее пупке я нахожу довольно сексуальным. Вокруг него – шрам, который выглядит воспаленным. Сара из тех девушек, которые могли бы провозить контрабандный гашиш в переплете книги Д. М. Томаса «Белый отель». Она хочет быть эксцентричной, но для этого кишка у нее тонка.
Мои братья приводят ее в ужас, и ей не сдержать подступающей тошноты. Себастьян фыркает, когда Сара внезапно бледнеет в их обществе, изо всех сил пытаясь не сблевать, но все равно приобретает нежно-зеленый цвет, сглатывая желчь. Она говорит о кинофестивале «Сандэнс», повторяя слова как мантру.
Себастьян тоже повторяет эти слова, и все их языки приходят в движение. Мои братья говорят будто одно существо – каждый рот работает как органчик, проигрывая свою часть общего высказывания. Так работает их мозг. «Ч» досталось Себастьяну, как и гортанные звуки, «а» и «о», названия других стран и местоимения; все слова, для произнесения которых зубы смыкаются.
Джонасу принадлежат шипящие, звук «ф» и оргазмически длинное «е», названия мелодий и сериалов, все поэтические строки.
Коулу достались «р» и твердые согласные, наречия, числа после десяти, ругательства, цвета, нежности и все предлоги.
Пытаясь справиться со своими страхами, Сара употребляет неслабое количество кокаина и оставляет платки с каплями крови в мусорной корзине и на ободке унитаза. Ей приходится быть осторожной, когда она лезет в свою сумку, чтобы не порезать пальцы о лезвие бритвы. Время от времени она так имплозивно шмыгает носом, что раздается громкий свист. Кстати, часть ее носа осталась на полу какого-то хирурга на Манхеттене, но нельзя сказать, что она получила то, за что заплатил ее отец.
Фред устанавливает камеру и развлекается со своим экспонометром, делая замеры по всей гостиной. Он использует светофильтр «Тиффен Блэк Про Мист № ½», чтобы смягчить блеск латуни и стекла, слюнявые зубы и отталкивающий внешний вид братьев. Я смотрю на него с легкой улыбкой, на которую он отвечает, закатывая глаза и отворачиваясь к эргерному окну, чтобы настроить жалюзи. Он произносит «гребаная деревенщина» достаточно громко, чтобы я услышал, поскольку думает, что я слишком глуп, чтобы принять это за оскорбление.
Я и впрямь не собираюсь принимать это за оскорбление, но внутри меня разгорается пожар, и я готов сломать ему руку в двух местах.
Джонас, который полон сожалений, хмурится и раздвигает губы, вкладывая обиду в каждый выговариваемый слог. Он заставляет Себастьяна и Коула катиться колесом все дальше, чтобы подобраться ближе к Саре. Он чертовски старается. Слышно, как хрустят их суставы, какие странные звуки издают почти атрофированные мышцы, задевающие друг за друга. Руками они обняли один другого за талии, словно готовясь начать странную пляску а-ля рус.
Джонас трется о Сару, как животное, кем она его и считает, как и все остальные, включая меня. Она еле сдерживает рвотный позыв. Обычно мы не утруждаем себя замечанием, но отвращения не скрываем, и когда Сара закончит то, что считает фильмом, будет мечтать утопить нас в реке.
Я сижу на диванчике и стараюсь выглядеть тупо, но не совсем идиотически. Это дается легче, чем должно бы. Сара ставит цифровое записывающее устройство прямо в середине комнаты, а миникассетник – на столе, точно между нами. Она постоянно задает одни и те же вопросы, надеясь, что, если я буду говорить достаточно долго, – даже не дав адекватного ответа, скажу достаточно, чтобы ей удалось смонтировать на основе записи что-то имеющее смысл.
– Расскажи мне, Томас, каково жить с сиамскими тройняшками?
Конечно, так их не называют – так говорить неправильно, и то, что она употребила именно такой термин, говорит о ее полном невежестве в этой области. Но я не могу ее винить. А понять, каково это, невозможно даже нам самим.
– Отлично.
– Не могли бы вы выразиться немного яснее?
Я наклоняюсь поближе к магнитофону.
– Отлично!
На ее лице застыла улыбка, а верхний ряд зубных коронок выглядит так, словно они в любой момент могут развалиться на куски. Волосы в ее ноздрях выжег кокаин.
– Нет, Томас, – говорит она сквозь зубы. – Яснее не значит громче, это значит – рассказать поподробнее.
– О чем?
– О жизни с вашими братьями.
Я наклоняюсь вперед:
– Мы ладим отлично!
Маленький магнитофон тихо жужжит, а Сара натужно сглатывает. Жилка под ее левым ухом пульсирует так яростно, что длинные золотые сережки начинают раскачиваться. Я должен признать, что она довольно привлекательная девушка, и понимаю, почему Джонас влюбился в нее, несмотря на такое ее отношение. Не понимаю я лишь того, почему это же не произошло с Себастьяном и Коулом.
Хорошо, что Фред использует туманный фильтр, потому что язык Сары выглядывает наружу, а он очень слизистый.
– Почему вы спите с ними в одной спальне?
– Это моя комната.
– У вас такой очаровательный старинный особняк, достаточно большой, чтобы разместить под одной крышей пять семейств.
Я киваю и говорю:
– Да, это хорошо.
– Вам не нужно личное пространство? Почему вы спите в одной спальне с братьями?
– У меня всегда есть личное пространство. Это наша комната. Мы присматриваем друг за другом.
Последние мои слова – чистая правда.
Края ее ноздрей пронизаны лопнувшими сосудиками розового цвета, что одновременно и отвратительно, и слегка возбуждает. Волосы Сары выкрашены в темно-фиолетовый цвет, а груди великоваты – как раз как любит Джонас. Колени идеальны – не слишком белые и не слишком большие, а кончик языка постоянно касается блестящих губ. Ее лицемерие сейчас хлещет через край. Джонас, пользуясь боковым зрением, глазеет на Сару и старается как-то выразить
