Капуста без кочерыжки - Ант Скаландис

- Нет, - сказал Ветров, - не обидно. Знаете, что сказал Рогалевский, когда мы уже обо всем договорились?

- Интересно, что же?

- Он сказал: "А теперь, Сергей, признайтесь честно, чья это идея подсунуть мне ваши рассказы". И я признался. А он сразу поверил. Вот за что я люблю писателей-фантастов.

- Ничего не понял, - сказал я.

- Вы уже прочли рассказ "Стеклянный гвоздь"?

- Это где пришелец предлагает землянину свою повесть "Стеклянный гвоздь"? Он мне как раз меньше всего понравился. Идея слишком банальна: рассказать землянам о другой цивилизации под видом фантастической повести. Подсчитайте на досуге, сколько раз уже писали об этом.

- Да-а, - протянул он, нарочито бася. - Идея банальна, очень банальна. Как сама жизнь. Вы никогда не задумывались над тем, как банальна жизнь? Рождение, смерть, любовь, ненависть и ни черта нового. Герой рассказа "Стеклянный гвоздь" - это я сам, и пришелец действительно разговаривал со мной и действительно передал мне свою повесть.

С этого момента его исповеди я окончательно перестал ему верить, но слушать было интересно.

- Он подарил мне свою повесть на родном языке в виде книжки и на русском (он сам перевел) - в виде машинописной копии. И, представьте себе, в обоих вариантах автором значился не он, а известный в его мире фантаст, согласившийся за половину гонорара издать рукопись под своей фамилией. А когда я без всякой задней мысли поинтересовался, как это пришла ему в голову такая идея, он сообщил зловещим шепотом, что это не его идея, и в одной из глав повести "Стеклянный гвоздь" он пишет об этом. Способ публикации произведений начинающих авторов под фамилиями знаменитостей поведал ему житель далекой планеты Флагиатор, и негуманоидный этот писатель тоже признался, что позаимствовал идею из другой части вселенной.

- Так кому же она все-таки принадлежит? - не выдержал я наконец, задавленный этим потоком информации.

- Никому, - голос Ветрова тоже превратился в зловещий шепот. - Эта идея не принадлежит никому. Она вечна, как сама Вселенная. Вам знакома концепция вложенных миров? Вот и здесь нечто подобное. Бесконечная матрешка. Капуста без кочерыжки. Понимаете?

И я понял. Я представил себе эту странную идею, уходящую вглубь эонов и закрученную в вихрь беспрестанно дробящихся наносекунд, идею, охватившую всю чудовищную ширь пространства и проникшую в самые потаенные уголки микромира. И это был абсурд и глупость. Капуста без кочерыжки. Но я помню, как мне стало жутко, словно вселенский реликтовый холод прокрался в сердце. И в отместку за это ощущение я решил напугать или хотя бы удивить Ветрова.

А наш поезд, громыхнув на стрелке, вдруг взвыл надсадно и жалобно, и мне показалось, что я видел, как его металлический крик долго висел в морозном воздухе над полями.

- По поводу концепции вложенных миров, - заметил я небрежно. - Слышали такую гипотезу, будто самый маленький мир это и есть самый большой? Замкнутая система. Она всегда легче воспринимается человеком.

- Но ведь это же бред, - сказал Ветров. - Особенно в приложении к нашему случаю.

- Отнюдь, - сказал я. - Как раз к нашему случаю легче всего приложить эту гипотезу. Человек, который откажется использовать идею плагиата, и будет ее автором. Круг замкнется.

На мгновение в глазах его мелькнула искорка испуга, но он тут же улыбнулся:

- Дурака валяете, да? Вы же мне не верите.

- Конечно, не верю. Где ваша инопланетная повесть?

- У Рогалевского, - быстро ответил он. - Скоро выйдет в "Молодой гвардии".

- Ну вот, - проговорил я с издевкой, - а я-то надеялся поглядеть на рукопись, отпечатанную инопланетными пальцами. Или чем он там печатал псевдоподиями?

- Бросьте, - сказал он. - Конечно, рукопись - не доказательство. Книжка - доказательство. Но она у меня дома, в Харькове. Так что уж и не знаю... Э-э-э! - он вдруг невероятно обрадовался. - У меня же с собой письмо Рогалевского!

Вот это уже было интересно. И особенно интересно потому, что в моем сборнике был автограф знаменитого фантаста. Я мог сличить почерки, а Ветров не знал об этом.

Он лихорадочно рылся в своих карманах и все мрачнел и мрачнел. Потом перерыл чемодан и небольшую дорожную сумку, и бормотал себе под нос: "Где же оно? Куда же оно пропало?", и был огорчен не на шутку, и все это было так натурально, что трудно было не поверить.

Но я не поверил ему.

Утром он сошел в Харькове. У меня появились новые соседи. С ними разговор не клеился, и весь день я читал Рогалевского. Шикарные у него все-таки рассказы. А я, когда читаю хорошую литературу, всегда неудержимо хочу писать сам. И мне явилась идея написать о моем странном попутчике и попросить Ерохина напечатать это как свое, и я сидел и думал, как здорово все получится, а за окном уже было море, и летняя голубизна неба, и пальмы вдоль шоссе, и в открытом настежь купе гулял свежий, но теплый ветер, и поезд приехал в Адлер.

Послесловие Алексея Ерохина

Когда я уже подготовил к печати этот рассказ, я вдруг понял, что мы с Трубицыным невольно стали очередным звеном той бесконечной цепи, очередным листом той капусты без кочерыжки. И стало страшно, словно чья-то гигантская незримая рука, ведомая чужой непреклонной волей, направила меня не по мной избранному пути. Признаюсь, я не сразу сумел отмахнуться от этого навязчивого, хотя и нелепого кошмара. Но потом все же взял рассказ и отнес в редакцию.

Послесловие Анта Скаландиса

Рассказ, который вы только что прочли, написан инженером Константином Мушкиным из города Урюпинска. Константин попросил меня пристроить этот опус где-нибудь в Москве. Условий он не оговаривал, и я счел возможным переписать его и напечатать как свой. Однако ведь я упомянул и фамилию автора, более того весь гонорар я отправляю ему. Поэтому мне кажется, что я как раз тот человек, который отказался от использования идеи плагиата, и значит, по замыслу (смотри выше) являюсь ее автором.