Душа архонта - Анна Кочубей

Бродяг в Готе хватало, но смотрели они не так. Пугливое заискивание и затаенная злоба попрошаек не вызывали сочувствия; их так и хотелось огреть чем-нибудь под зад, пока не стащили деньги или не посеяли заразу. А эта девушка — совсем иное дело. Может, обидели ее? «Ну и взгляд у девки! Будто в могилу заглядывала!» — думал легионер и легонько подталкивал странницу обратно к воротам.

Она нерешительно вернулась, молча кивнула участливому стражу и присела на корточки у деревянной колоды. Чистая колодезная вода, налитая поутру, отразила худое лицо с черными росчерками бровей на высоком лбу, прямой нос…

— … у человека горе случилось… — странница повторила слова легионера шепотом, вдумываясь в их смысл, — у человека…

Стражнику виднее. Разбив хрупкое зеркало воды, странница смыла кровь и грязь. Вглядевшись в отражение снова, она не узнала себя и отвернулась от своего потерянного взгляда.

Ворота с поднятой решеткой предлагали прогуляться по главной улице Готы. Мощеная булыжником, узкая, задавленная потемневшими скатами крыш, она не казалась уютной никому, кроме самих готцев. Дома нависали над странницей ступенями: верхние этажи нагло выдавались над нижними, расхлябанно подбоченясь на деревянные подпорки; потолок из почерневших досок грозил рухнуть на головы прохожих, зато защищал от дождя. Типичный провинциальный город, возможно, чуть более запущенный, чем другие города Эймара.

— С дороги пошла-а-а!

Странница вздрогнула и поспешно уступила путь вознице, опоздавшему на ярмарку. Свернув в сторону и проплутав по зловонным переулкам, она вышла на городскую площадь. Водоворот толпы подхватил ее, как щепку, потащил от подводы к подводе. Голоса, запахи, картины чужой, непривычной жизни обрушились на странницу, оглушили ее: торговки зычно расхваливали овощи, речную рыбу и муку; ругались покупатели, кляня последними словами погоду и высокие цены. Люди толкались, лузгали семечки, сплевывая очистки на разбитую мостовую; мимо проплывали телеги с битой птицей, пахло то глиной, то яблоками, то горячими пирогами…

Доска объявлений в центре городской площади выглядела островком спокойствия. Странница добралась до нее, чтобы отдохнуть от толчеи и съедобных соблазнов. Деревянный щит с важными посланиями прятался от дождей под крышей, занимал драгоценное место и вызывал брань готцев своей никчемностью — зачем нужна грамота, если можно спросить? А язык на что даден?

Разгладив ладонью бурые клочки дешевой бумаги, от сырости свернувшиеся в трубочки, странница прочла о пропаже белой козы, о преступнике под именем «Гервант» и о щедром дварфе, что дает деньги под залог без процентов. Она не удивилась своему умению читать, как не задумывалась о том, как дышит, но привлекла чужое внимание:

— Ты что, умная?

Детский голос обращался к ней. Мальчик лет восьми мял в руках ивовый прутик и смотрел заинтересованно — еда на подводах ему наскучила, а тут нашелся новый объект для изучения.

— Умеешь читать? — продолжал мальчик, не смущенный ее молчанием, — а ты слыхала про злодея, которого «Гервантом» кличут? В его банде куча убивцев, эльфов и коротышек. Страшенные все! Нападают в полночь, как бешеный петух прокукарекает, а потом пьют кровь до рассвета и исчезают! Гервант, завидев дитя, немедля набрасывается и потрошит! Я вечером за порог ни ногой!

Рассказчик вытаращил глаза, пугаясь собственной смелости и перешел к делу:

— Читай! Поймали Герванта? Тут все написано. Вот или вот!

Он поочередно ткнул прутом в несколько случайных объявлений. От щита оторвался лист жесткой гербовой бумаги и упал страннице под ноги. Она подняла.»… высочайшим приказом Императора»… «повышение налога», 20 октября 3223 года. Над ровными строчками алел оттиск орла. Гордо расправив крылья, он скалился злорадно и очень знакомо!

Странницу захлестнула ненависть. Не просто к символу, нет! В мире случилось несчастье, большое и непоправимое, если красный орел висит на доске! Здесь должен быть другой герб, но какой? Размытое изображение ускользало из памяти… Сорвав со щита все бумажки, странница подняла с земли камень и начала рисовать. Ее рука неожиданно оказалась тверда и умела, а подгнившие доски поддавались легко, как масло, и вот уже змея с мечом заняла все пространство доски объявлений.

Отступив на шаг, странница осмотрела дело рук своих, но вспомнить, кому принадлежит символ змеи и меча, так и не смогла. Ребенок напомнил о себе истошным криком: напрочь забыв о морейском детоубийце, он бросился в толпу, призывая мать. Заволновалась вся площадь — люди протискивались вперед, смотрели с осуждением и неприязнью, тревожно переговаривались. Когда мысль о побеге пришла страннице в голову, было уже поздно. Прижавшись спиной к гнилым доскам, она переводила взгляд с одного лица на другое. Что дурного в символе, почему люди так злы?

— Вот отродье архонтское! Вы только посмотрите — при всем честном народе эдакое малевать, да на площади!

— А, может, у нее меч запрятан, мало ли?

— Это где же? Да на ней, кроме вшей, ничто не спрячется!

Раздались смешки, но веселье было недолгим:

— А вдруг — подосланная она? Сейчас как выскочат архонты и порубают нас в капусту! А если не они — так люди наместника! Невелика разница, кто брюхо вспорет!

На мгновение наступила тишина. Самые благоразумные жители Готы одумались, похватали свое барахло и поспешили от греха подальше.

— Архонты — в Готе? Да откуда?

— Оттуда! Проклятый тракт под боком, забыли?

Толпа рассасывалась, уступая место городской страже.

— Именем Императора и наместника Готы: приказываю разойтись! — чей-то солидный бас приводил зевак в чувство, а торговцев — в отчаяние.

— Все по домам! Живо! — вторили ему голоса легионеров, добавляя к приказу доходчивые ругательства.

— Берем каждого пятого!

Народ разбегался с площади со скоростью ошпаренных тараканов. Арестованных горожан отпустили в тот же день, прочитав серьезное внушение, а нарушительницу спокойствия отвели в крепость Готы. Ей предстояло ответить за преступление по всей строгости закона.

Плеть ударила по спине. И еще раз. Все вопросы давно прозвучали. Страницу избивали молча, выполняя приказ, а она только вздрагивала, смутно понимая, что ответ «я ничего не знаю» слишком напоминает ложь. В желании сломить упрямство преступницы, пытатели перестарались и едва не убили ее в первый же вечер, но на утро она снова открыла глаза. И все повторилось.

— Не в себе девка. Я бы отпустил на все четыре стороны, но наместник…

Голос грязно выругался. Подвешенная за руки лицом к стене, странница видела лишь тень говорившего. Пусть постоит там подольше, загораживая своим телом тепло факела! Изуродованную плетьми спину жгло и огнем, и холодными сквозняками подземелья, а не кричать от боли становилось все труднее.