Эпиграммы - Марк Марциал

И хотя Марциал пользуется привычными для его читателей мифо- логическими образами, прибегая к ним почти исключительно в «Книге зрелищ» и в эпиграммах, посвященных Домициану, но сюжетом своих эпиграмм он мифов не делает.

К историческому эпосу современных ему поэтов Марциал относится гораздо терпимее, чем к мифологическим поэмам, и даже восхваляет не только Лукана (X, 64), но и Силия Италика, написавшего поэму о Пунической войне. Все-таки увлечение историческими сюжетами Марциалу чуждо, что хорошо видно по эпиграмме VI, 19, в которой он насмехается над судебным оратором, забывающим об основной теме речи и, вместо того чтобы говорить «о трех козах», во все горло кричащим:

...о битве при Каннах, Митридате,О жестоком пунийцев вероломствеИ о Муциях, Мариях и Суллах.

Историческое прошлое, в сущности, так же мало интересует Марциала, как и мифологические предания и сказки, и он касается этого прошлого почти исключительно в тех случаях, когда оно связано с трагической участью отдельных людей (см., например, эпиграммы о самоубийстве Аррии — I, 13, или вдовы Брута, Порции, — 1, 42, о судьбе Помпея и его сыновей — V, 69 и 74) или с положением поэтов в эпоху Августа, когда к писателям относились лучше, чем при Домициане (1, 107; VIII, 55 (56); XI, 3). Но никакого преклонения перед стариной у Марциала нет. «Дедовский век» для него, безусловно, хуже «современности», когда «Рим возродился» (VIII, 55, и VII, 61), даже при всем разложении нравов в императорскую эпоху, какое он так ярко живописует в своих эпиграммах.

Правда, поэты, классики греческой и римской литературы — Гомер. Сафо, Софокл, Вергилий, Гораций — остаются для Марциала непре- рекаемыми авторитетами, но иной раз ом и подшучивает над ними (VII, 69; X, 35; VIII, 61, и др.) и ничего существенного ни о них, ни об элегиках эпохи Августа не говорит. Даже любимый его поэт, Катулл, интересен для Марциала только игривыми стихотворениями, о которых он упоминает неоднократно (1, 7; VI, 34; VII, 14, и др.). Но такие старинные поэты, как Акций, Пакувий и даже Луцилий (XI, 90), которыми увлекаются поклон- ники древности, Марциалу противны так же, как и всякие вычурные стихотворцы, произведения которых понятны только при ученых к ним комментариях (II, 86; X, 21).

Из современных ему писателей Марциал упоминает многих, но в большинстве случаев они нам не известны, и судить о них мы не можем; да и суждения о них самого Марциала очень поверхностны. Кроме этого, тех, кто ему не по вкусу, Марциал настоящими именами не называет; он твердо держится правила не наносить никаких личных оскорблений, и тех, кого он обличает или над кем насмехается. Марциал всегда называет вымышленными именами, а то и вовсе никак не называет.

Из писателей, которых он одобряет и произведения которых до нас дошли, он упоминает Лукана, Силия Италика, Персия, Квинтилиана. философа Сенеку и Плиния Младшего. К поэту Стацию, как автору мифологического эпоса, Марциал, наверно, относился отрицательно и поэтому нигде не называет его по имени; можно только подозревать, что в эпиграммах II, 89, и IX, 50 Стаций выведен под именем Гавра. Марциал был неизменным соперником Стация, когда писал с ним на одни и те же темы [Общие темы у Марциала и у Стация в следующих произведениях: I) Бани Этруска — Марциал, VI, 42, Стаций — Сильвы, I, 5; 2) Настольная статуя Геркулеса — Марциал, IX, 43, 44, Стаций, IV, 6; 3) Смерть Этруска — Марциал, VI, 83 и VII, 40, Стаций, III, 3; 4) Лукан - Марциал, VII, 21-23, Стаций, II, 7; 5) Отпущенник Атедия Мелиора — Марциал, VI, 28. 29. Стаций, II, 1; 6) Женитьба Стеллы — Марциал, VI, 21, Стаций, I, 2; 7) Волосы Эарина — Марциал, IX, 16, 17, 36, Стаций, III, 4. В качестве примера первые из указанных «сильв» Стация мы даем в приложении.].

Никого, однако, из современных Марциалу римских поэтов нельзя противопоставить ему как соперника в области эпиграммы; да, вероятно, никто и не был таким специалистом в этом литературном жанре, каким

был Марциал. Эпиграммы давали ему возможность откликаться на самые разнообразные явления жизни. Эпиграммы его остаются одним из важ- нейших источников для истории римского быта императорского времени. Кроме того, редкий писатель умеет так живо изобразить не только все, что его окружает, но и самого себя, во всем своеобразии собственной личности. Читая его то едкие и злые, то добродушные и веселые стихи, то поэтические описания Испании или римских домов и загородных вилл, то льстивые восхваления Домициана и его приближенных, то трогательные эпитафии, то мечтательные строки о тихой и спокойной жизни, нельзя не почувствовать искренней привязанности к этому поэту и в то же время негодования на него. Невольно вспоминается его эпиграмма (ХII, 46):

Трудно с тобой и легко, и приятен ты мне и противен:Жить я с тобой не могу, и без тебя не могу.

Ф. ПЕТРОВСКИЙ

ЭПИГРАММЫ

КНИГА ЗРЕЛИЩ

1О чудесах пирамид пусть молчит Мемфис иноземный,Ты, ассириец, оставь свой воспевать Вавилон;Тривии храмом пускай иониец не хвалится нежный,Пусть и алтарь из рогов Делос забудет теперь;Пусть и карийцы свой Мавзолей, висящий в эфире,Меры не зная хвалам, не превозносят до звезд.Сооружения все перед цезарским амфитеатромМеркнут, и только его пусть величает молва.2Здесь, где лучистый колосс видит звезды небесные ближе,Где на дороге самой тянутся кверху леса,Дикого прежде царя сверкал дворец ненавистный,И во всем Риме один этот лишь дом уцелел.Здесь, где у всех на глазах величавого амфитеатраСооруженье идет, были Нерона пруды.Здесь, где дивимся мы все так быстро воздвигнутым термам;На поле гордом теперь жалких не видно домов.Там, где далекую сень простирает Клавдиев портик,Крайнее прежде крыло царского было дворца.Рим возродился опять: под твоим покровительством, Цезарь,То, чем владел господин, тешит отныне народ.3Есть ли столь дальний народ и племя столь дикое, Цезарь,Чтобы от них не пришел зритель в столицу твою?Вот и родопский идет земледелец с Орфеева Гема,Вот появился сармат, вскормленный кровью коней;Тот, кто воду берет из истоков, им найденных, Нила;Кто на пределах земли у Океана живет;Поторопился араб, поспешили явиться сабеи,И киликийцев родным здесь благовоньем кропят.Вон и сикамбры пришли с волосами, завитыми в узел,И эфиопы с иной, мелкой, завивкой волос.Разно звучат языки племен, но все в один голосПровозглашают тебя, Цезарь, отчизны отцом.4Злобных смутьянов толпа, враждебная жизни спокойной,Что донимала всегда жалких богатых людей,Цирку была отдана, но мала для виновных арена:Сослан доносчик, куда сам он народ отправлял.В ссылку доносчик идет, из столицы Авзонии изгнан:Это нам надо причесть также к подаркам вождя.5Верьте тому, что с быком диктейским сошлась Пасифая:Древняя ныне сбылась сказка у нас на глазах.Пусть не дивится себе старина глубокая, Цезарь:Все, что преданье поет, есть на арене твоей.6Служит воинственный Марс тебе в необорном доспехе,Цезарь, но мало того: служит Венера сама.О поражении льва в обширной долине Немеи,О Геркулесовом встарь подвиге пела молва.Пусть замолчит стародавняя быль: такое же чудо,Цезарь, ты дал совершить ныне и женской руке.7Как Прометей, ко скале прикованный некогда скифской,Грудью своей без конца алчную птицу кормил,Так и утробу свою каледонскому отдал медведю,Не на поддельном кресте голый Лавреол вися.Жить продолжали еще его члены, залитые кровью,Хоть и на теле нигде не было тела уже.Кару понес наконец он должную: то ли отцу он,То ль господину пронзил горло преступно мечом,То ли, безумец, украл потаенное золото храмов,То ли к тебе он, о Рим, факел жестокий поднес.Этот злодей превзошел преступления древних сказаний,И театральный сюжет в казнь обратился его.8Ты, раздираемый здесь на арене луканским медведем,Как ты хотел бы, Дедал, крыльями вновь обладать!9Заполонивший собой целиком твою, Цезарь, арену,На неожиданный бой ринулся вдруг носорог.Голову низко нагнув, разгорелся он яростью страшной!О, что за бык, коль ему бык только чучелом был!10Ранил предательски лев вожака коварною пастью,Руки привычные в кровь дерзко посмев разодрать.Но за проступок такой понес он должную кару:Прежде не знавший бича, ныне узнал он копье.Должен каким же быть нрав у людей при правителе нашем,Если и норов зверей может он властно смягчать.11Быстро катался медведь кувырком по кровавой арене,Но уж не смог убежать, в птичьем увязнув клею.Можно отбросить теперь железо блестящих рогатинИ, замахнувшись, метать больше не надо копья.Может добычу настичь охотник в воздушном пространстве,Если угодно ему зверя, как птицу, ловить.12В ожесточенной игре, в честь Дианы Цезарем данной,Бок супоросой свинье метким пронзили копьем,И поросенок прыгнул из раны матери жалкой...Злая Луцина, и ты родами это сочтешь?На смерть хотелось бы ей пронзенной быть множеством лезвий.Лишь бы для всех поросят горестный выход открыть.13Кто отрицает, что Вакх порожден был матери смертью?Верьте, сам бог родился так же, как этот зверек.Ранена тяжким копьем свинья супоросая насмерть,Разом утратила жизнь и подарила ее.О, как был верен удар, нанесенный меткой десницей!Я полагаю, была это Луцины рука.Силу обеих Диан, умирая, свинья испытала:Как облегчающей мать, так и разящей зверей.14Дикая пала свинья уже на сносях и тут жеОпоросилась она, плод через рану родив.Но поросенок не сдох, а бежал от матери павшей:Дара природы ничто не застигает врасплох!15Высшая честь, Мелеагр, которой ты славен в преданье,Для Карпофора — пустяк: трудно ли вепря убить?Он на рогатину взял и медведя в стремительном беге,Что под арктическим был небом сильней всех зверей;Он ведь и льва поразил невиданных раньше размеров,Что Геркулесовой мог быть бы достоин руки;Он и пантере нанес быстролетной смертельную рану, —Подвигов столько свершив, был он по-прежнему бодр.16Быстро уносится бык со средины арены к эфиру:Здесь не искусства совсем, а благочестия труд.16бНекогда бык перенес через братнее море Европу,Ныне Алкида вознес в звездные области бык.С Цезаревым сопоставь ты тельца Юпитера, Слава:Бремя не меньшее бык нынешний выше вознес.17Ежели слон пред тобой покорно склоняется, Цезарь,Хоть перед этим быка в ужас у нас приводил,Не по приказу он делает так, вожаком не научен:Нашего бога и он чувствует, верь мне, в тебе.18Ты, что привыкла лизать укротителя смелую рукуИ средь гирканских тигриц редкостным зверем была,Дикого льва, разъярясь, растерзала бешеной пастью:Случай, какого никто в прежнее время не знал.В дебрях лесов у нее не бывало подобной отваги:Лишь очутившись средь нас, так озверела она.19Бык, что метался по всей арене, гонимый огнями,И, на бегу подхватив, чучела вскидывал вверх,Пал наконец, поражен ударом сильнейшего рога,Лишь попытался поднять так же легко и слона.20В цирке просили одни Мирина, другие — Триумфа;Цезарь обоих, подняв обе руки, обещал.Лучше никак он пресечь не мог бы забавного спора.Что за пленительный ум в непобедимом вожде!21Все, что Орфеев театр, говорят, представил Родопе,Здесь на арене теперь, Цезарь, предстало тебе.Скалы по ней поползли, и лес побежал баснословный,Напоминая собой сказочный сад Гесперид.Вместе с домашним скотом были всякие дикие звери,И наверху над певцом реяло множество птиц.Сам он, однако же, пал, растерзан коварным медведем.Только лишь это одно было молве вопреки.21бЕсли медведицу вдруг земля на Орфея исторгла,Не удивляйтесь: она от Евридики пришла.22-23Сами, от страха дрожа, вожаки носорога дразнили,Но не спеша закипал зверя огромного гнев.Стал сомневаться народ в обещанной Марсовой битве,Как пробудилася вновь ярость привычная в нем.Так же он рогом двойным медведя тяжелого вскинул,Как бросает к звездам чучела встречные бык.Так направляет удар норикской рогатины меткойТвердой рукою своей юный еще Карпофор.Пару тельцов нипочем пронести ему было на шее,И отступили пред ним буйвол и страшный бизон;Лев, побежав от него, стремглав на оружье наткнулся.Вот и поди негодуй на промедленье, толпа!24Если из дальней страны запоздалый ты, зритель, явилсяИ для тебя первый день зрелищ священных теперь,Пусть не обманет тебя Эниона морская судами,Точно на волнах морей: суша была здесь сейчас.Ты мне не веришь? Смотри на подвиги водного Марса, —Миг — и воскликнешь уже: «Море здесь было сейчас».25Если ночная волна тебя, Леандр, пощадила,Не удивляйся: была Цезаря это волна.25бСмелый Леандр, на пути к своей возлюбленной милойБурной противясь воде и выбиваясь из сил,Так, говорят, восклицал, обращаясь к вздувшимся волнам:«Смилуйся, море! Топи при возвращенье меня!»26Ловко обученный хор Нереид резвился по морю,Строем подвижным пестря лоно уступчивых вод.То нам трезубец прямой угрожал, то изогнутый якорь,То появлялось весло, то появлялся корабль;Звезды лаконцев, пловцам любезные, ярко сверкали,И раздувался большой парус у нас на глазах.Кто ж изобрел на волнах текучих столь хитрые игры?Иль их Фетида вела, иль научилась вести.27(29)Так как затягивал Приск, да и Вар затягивал битву,И не давал никому долго успеха в ней Марс,Требовать начал народ громогласно, чтоб их отпустили,Цезарь, однако же, свой твердо закон соблюдал:Ради награды борьбу продолжать до поднятия пальца;Всюду закон у него — в частых пирах и дарах.Все же нашелся исход наконец борьбе этой равной:Вровень сражались они, вровень упали они.Цезарь обоим послал деревянные шпаги и пальмы:Это награда была ловкому мужеству их.Только под властью твоей совершилось, Цезарь, такое:В схватке один на один тот и другой победил.28(27)Если бы наш Карпофор порожденьем был древности, Цезарь,Ни партаонский кабан для невозделанных нив,Ни Марафону телец, ни лев для лесистой Немеи,Ни для Аркадии вепрь не были б страшны ничуть.Вооруженной рукой он разом прикончил бы гидру,Да и Химеру одним он бы ударом сразил.И без Медеи запрячь он быков огнедышащих мог бы,И Пасифаиных двух он победил бы зверей;Коль воплотилась бы вновь о морском чудовище сказка,Он Гесиону один и Андромеду бы спас.Пусть исчисляет молва Геркулесовы подвиги: большеЧести зараз сокрушить двадцать свирепых зверей.29(30)Поднята сворою, лань от молосских борзых убегала.И, ускользая от них, всячески путала след.Но, как молящая, вдруг у ног она Цезаря стала,И не осмелились псы тронуть добычу свою.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Это награда была за постиженье вождя.В Цезаре есть божество! Его сила и воля священны!Верьте: ведь звери еще не научилися лгать.30(28)Август устроил, чтоб здесь ходили в сражение флотыИ корабельной трубой гладь будоражилась вод.Цезаря нашего дел это часть ничтожная: чуждыхЗрели Фетида в волнах и Галатея зверей;Видел Тритон, как летят по водной пыли колесницы,И за Нептуновых он мчащихся принял коней;Вздумав жестоко напасть на суда враждебные, в страхеПред обмелевшей водой остановился Нерей.Все, на что мы глядим и в цирке и в амфитеатре,Все это, Цезарь, тебе щедрой водою дано.Пусть же умолкнут Фуцин и пруды злодея Нерона:Будут в веках вспоминать лишь навмахию твою.31(32)Наспех стихи я писал. Извини: не достоин презреньяТот, кто торопится быть, Цезарь, угоден тебе.32(31)Если сильнейшим ты был побежден, в этом мало бесчестья,Но коль слабейший тебя враг одолеет — позор.33Флавиев род, как тебя обесчестил твой третий наследник!Из-за него не бывать лучше б и первым двоим.

Надеюсь, в своих книжках держался я такой меры, что всякий, кто правильно о себе судит, не может на них пожаловаться, потому что они, подшучивая даже над самыми незначительными лицами, сохраняют к ним уважение, в то время как древние сочинители не соблюдали этого и злонамеренно пользовались именами не только рядовых, но и важных лиц. По мне, пусть дешевле стоит моя слава и ниже всего ценится мое дарование, но пусть не будет у прямодушных наших шуток неприязненного толкователя, и пусть он не записывает моих эпиграмм: бесчестно поступает тот, кто изощряет свое остроумие на чужой книге. Игривую правдивость слов, то есть язык эпиграмм, я бы стал оправдывать, если бы первый подал пример ее, но так пишет и Катулл, и Марс, и Педон, и Гетулик, и каждый, кого читают и перечитывают. Если же кто окажется настолько чванным и брезгливым, что, по нему, ни на одной странице нельзя выражаться по-латыни, он может удовольствоваться этим предисловием, а то, пожалуй, и заглавием. Эпиграммы пишутся для тех, кто привык смотреть на игры в честь Флоры. Пусть не входит в наш театр Катон, а коль уж вошел, пусть смотрит. Мне кажется, я вправе заключить мое предисловие стихами: