Да здравствует катарсис! - Ирина Шива

Зина сначала вытаращила на меня свои глаза, затем стала переминаться с ноги на ногу, затем махнула рукой — типа была не была, и снова стала моститься на стул, при этом с осторожностью поглядывая на меня, соображая, не тронулась ли я головой. Я вдруг почувствовала, о чём она думает и ответила ей вслух:

— Она тронулась ещё тогда, когда я устроилась в эту шарашкину контору. А сейчас все отлично, — старалась выговорить я, держась за живот и содрогаясь в конвульсиях от смеха.

Она — это моя голова, которая лёгких путей не искала и вечно попадала в какие-то мелкие или не очень передряги.

Зина расслабилась и закатилась заливистым смехом: её живот и грудь пятого размера содрогались, как вулкан при извержении. От этого мне становилось ещё смешнее, и я перешла на что-то, находящееся между свистом и стоном.

— Что вас так рассмешило? — услышали мы голос за своими спинами.

Там стоял босс собственной персоной и смотрел недоверчиво.

— До Нового года остаётся неделя. А вы тут ерундой занимаетесь! А, чего удумали бабы, — добавил он уже поласковее.

"Чего удумали" — это было его любимое выражение, вместе с другим: "вот бабы дуры". Ничто не мешало ему смешивать их между собой, как ингредиенты его любимого коктейля «Кровавая Мэри», который всегда был на всех корпоративах и не только. Кстати, его бывшую звали Марина. Она, видимо, устала ходить в дурах, а может в бабах, кто её знает теперь.

Мы стали, как те самые дуры, озираться по сторонам и мычать что-то невнятное. От смеха все слова и мысли улетучились. Мы были похожи на растерянных школьниц. Из памяти почему-то всплыла история из школы. Это был девятый класс. Месяц май. Учиться уже не хотелось. Впереди были каникулы и почти «взрослая жизнь» — когда тебе много чего разрешено, но спроса как такового нет и ответственности финансовой zero. Урок литературы был на первом этаже. Окна были в это время, как правило, всегда открыты. Пение птиц и трели сверчков, которые раздавалась по ту сторону класса, манили и будоражили наши умы. Не помню, кто предложил первый сбежать с урока, но идея эта нам приглянулась и мы стали агитировать всех сбежать. И я в том числе. Долго уговаривать никого не пришлось. Шум и гам возле подоконника подзадоривали всех ещё больше. Первыми спрыгнули мальчишки. Их у нас было пятеро, как пять пальцев на руке. А затем уже мы, девчонки.

Где это видано: выпускной класс и так сорвать урок литературы! Экстренно было созвано родительское собрание вместе с детьми, то есть с нами. Тем более, причин накопилось «воз и тележка». И вот мы сидим притихшие, сердце того гляди выпрыгнет из груди. Наступает кульминационный момент. И наша классная руководительница Елена Анатольевна говорит о том, что мы сбежали с урока литературы через окно, обобщая и явно не делая акцент на личностях.

И тут, как гром среди ясного неба, голос моей маман:

— Огласите нам список, кто же это? — в тот момент земля поплыла под ногами, да и воздух как будто перестал поступать в грудь. Казалось, что дыхание остановилось. На ватных ногах, прикладывая неимоверные усилия, встала я со стула, как и ещё несколько активистов нашего класса вместе со старостой. Тут пришла очередь быть без воздуха моей маман. Глаза её стали, как в рассказе Андерсена "Огниво": казалось, искры летят. Она резко посмотрела на меня, но разговор обещал быть дома долгим. Так я познала глубокий смысл выражения: "любопытной Варваре на базаре нос оторвали", решив, что если бы не мамино любопытство, то не пришлось бы ей целый час читать мне нотации вместо того чтобы смотреть "Семнадцать мгновений весны". Ох, уж эта весна!

Я оглядела комнату: за окном зима. Хотя так трудно назвать зимой то, что не "покрыто снегом". А напротив меня Зина, красная, как рак, от смеха. Недалеко от двери босс с недоумённым взглядом и немым вопросом: "Что здесь происходит?".

И тут прогремел голос Зины, как голос моей маман из юности:

— Так Мила увольняется.

Тут пришла очередь входить в ступор Анатоли Аркадьевича. Видно было, как воздух застрял в области грудины и не желал проходить дальше. От этого глаза его делались всё больше и больше. Вдобавок у него начался приступ кашля, как будто он пил с нами чай и аромат корицы душил его, как и меня полчаса назад.

"Может это вирус?", — подумала я и поняла, что та тишина закончилась. И рой из разного рода мыслей "как к себе домой" устремились в мою головушку. Я вдруг почувствовала, что голова снова стала тяжёлой. Я ясно осознала, что это мой шанс сделать то, о чём я даже подумать не могла утром этого дня. Но если я этого не сделаю сейчас, то я так и буду ходить с тяжёлой головой до последнего своего вздоха. А в дни отчёта мне продохнуть почти всегда некогда. И это замкнутый круг.

— Да, — вырвалось у меня из груди, и этот голос я не узнавала. Как будто какая-то сила вселилась в меня и не собиралась уступать свои права. Это «Да» звучало, как набат колокола и приговор. Приговор моей прежней жизни, приговор моему боссу, приговор мне самой прежней. Ведь я собиралась шагнуть в никуда. Часто со своими подругами мы посмеивались над теми, кто не имеет никаких планов, кто не знает, что хочет, кто живёт, как нам казалось бесцельно. И болтается в потоке дня, как бревно в проруби…

И вот я становлюсь одной из них. От одной этой мысли волосы зашевелились на голове, как будто рой вшей заселился туда разом всей семьёй. Я достала листок бумаги и решительно написала: «Заявление…». Поставила свою размашистую подпись внизу и вручила этот листок Анатолию Аркадьевичу, который, казалось, вообще потерял дар речи от подарка в канун Нового года.

"Что-что, а подарки я умею делать", — проскользнула очередная мысль