Поэт и поэзия в лирике Блока - Милада Кармазинская

Поэт, связавший свою судьбу с Музой, которая «смеется над верой», испытывает непреходящую вселенскую тоску. В стихотворении «Под шум и звон однообразный…» (1909) скрытая цитата из пушкинского «Дар напрасный, дар случайный…» («И томит меня тоскою однозвучный жизни шум»). Жизнь без святынь бессмысленна, а душа — пуста. Поэт все чаще изображает себя мертвецом среди тех, кто едва прикоснулся к жизни:

Как тяжело ходить среди людейИ притворяться непогибшим…

(1910)

Эпитет «непогибший» (а не «живой») выбран не случайно. Поэт чувствует себя не мертвым, но погибшим, возможно, в религиозном, духовном смысле, а гибель духовная — синоним падения, отпадения от божественного, святого. Подобно лермонтовскому поэту, чье слово может вовлечь в «необузданный поток страстей» невинное сердце, лирический герой Блока повествует «еще не жившим», не познавшим жизни, неопытным «об игре трагических страстей». И все же искусство вносит строй в нестройные переживания, хотя «жизни гибельный пожар» в поэзии превращается в «бледное зарево» (яркость явления противопоставлена бледности его отражения).

В цикле «Ямбы» (1907–1914) появляются иные — жизнеутверждающие — мотивы. В стихотворении «О, я хочу безумно жить…» (1914) Блок говорит о «сокрытом двигателе» поэта: им движет не «угрюмство», но добро, свет, свобода, несмотря на «сон тяжелый» жизни. Осознание значительности целей, которые может и должен ставить перед собой поэт («Все сущее — увековечить, // Безличное — вочеловечить, // Несбывшееся — воплотить»), рождает жажду жизни. В стихотворении «Да. Так диктует вдохновенье…» (1914) долг поэта понят как отрицание «дней настоящих», современного мира с характерными для него «униженьем», «грязью», «нищетой». Поэт не может оградить себя покоем и уютом, «соловьиным садом», в который не доносится грозная и трагическая музыка жизни («Земное сердце стынет вновь…», 1914). Теперь гнев и презренье «рождают стих».

Поэты и толпа. Сущность вдохновенья

В стихотворениях Блока, посвященных поэтическому творчеству, часто слышится горькая автоирония. «Друзьям» (1908) — своего рода очерк литературного быта эпохи символизма и психологический портрет поэтов, отдавшихся саморазрушению. Смех, ирония, безверье становятся знамением времени. Поэты живут в угаре богемной жизни, «изверившись в счастье». Но осуждения в стихотворении нет. Как бы то ни было, поэты живут «сложно, трудно и празднично» — трагично, и это их доля, судьба.

Та же тема разрабатывается в стихотворении «Поэты» (1908). Мир поэтов — «печальное болото», обитатели которого посвящают себя «вину и усердным работам». Характерные поэтические образы представлены как штампы: «и косы, и тучки, и век золотой». Для лексики стихотворения характерно демонстративное, эпатирующее смешение поэтического и низкого («под утро их рвало» — «смотрели, как море горело»), точнее, поэтическое здесь возникает в контексте низкого. Но контрасты и противопоставления существуют не только внутри мира поэтов, но и между миром поэтов и «обывательской лужей». Обыватель довольствуется ничтожными житейскими радостями, обыватель вообще «доволен», т. е. его стремления ограниченны, поэту же «мало конституций», мало внешних, укладывающихся в рамки земного существования проявлений жизни. Повторяющийся в зрелой лирике Блока образ смерти под забором (естественный финал неправильно прожитой жизни) отражает представление об обреченности поэта на скитания, бесприютность, отсутствие пристанища для него и в то же время говорит о непричастности поэта обыденному. Кроме того, поэту открывается вселенский смысл того, что с ним происходит. Обе точки зрения — обывательская и поэтическая — контрастно объединены в заключительной строфе стихотворения:

Пускай я умру под забором, как пес,Пусть жизнь меня в землю втоптала, —Я верю: то Бог меня снегом занес,То вьюга меня целовала.

В стихотворении «Художник» (1919) Блок фиксирует момент вдохновенья, передает то, что совершается в поэте, и то, что совершает поэт в миг рождения стиха. Блок обращается к мотивам лирики В.А. Жуковского, к его стихотворению «Невыразимое» (1819), в котором искусство противопоставлено природе, как мертвое живому. У Жуковского искусство силится «в полете удержать» «мысль крилату», остановить движение, дать название «ненареченному» и т. д. В стихотворении Блока этот мотив усилен. Творчество здесь прямо названо убийством, насилием, пленом. Не случайно поэту суждена мучительная скука между порывами вдохновенья — это расплата за насилие над душой жизни. Само же вдохновенье подлинно прекрасно, оно приносит весть из миров иных, запредельных. Метафора вдохновенья — райская птица, метафора рожденного поэтом стиха — «холодная клетка» (Сравните со стихотворением Тютчева «Silentium»). Творческий дар осознается как своего рода проклятье. Публика, однако, счастлива послушать заученные песни райской птицы — ей они кажутся прекрасными. И только поэт, которому дано в экстазе вдохновенья на миг прикоснуться к истинно прекрасному (и невоплотимому), знает, как это далеко от подлинной вселенской жизни.

Сомнения в себе, творческая неудовлетворенность в то же время сознание избранности поэта, исключительности его жребия характерны для лирики Блока в целом. О том, что поэт связует, соединяет миры — здешний и надреальный, что он живет одновременно в двух мирах, Блок написал в заключительном стихотворении цикла «Кармен» (1914). Сражающая красота Кармен и ее отверженность — это следствие ее причастности вселенским стихиям. То, что в земном мире предстает как печаль и радость, счастье%и измены, — в мирах вселенских звучит одной музыкой и является в облике вселенских мистерий. Кармен не может быть ничьей, она подобна пушкинской «беззаконной комете в кругу расчисленных светил», она «сама себе закон».

«Три вопроса»

Блок размышлял о творчестве, его природе и назначении, о роли поэта не только в лирике. Литературным вопросам он посвятил ряд статей, из которых наиболее важны «Три вопроса» (1908) и «О назначении поэта» (1921).

В статье «Три вопроса» Блок говорит о тех задачах, которые решало «русское новое искусство» (искусство символизма, искусство эпохи модернизма). Начало новой эпохи ознаменовалось поисками в области формы, нужно было прежде всего ответить на вопрос: как писать. В эту пору «огромными усилиями вырабатывалась форма», «формальный вопрос «как» стоял на очереди дня». Блок называет эту эпоху «завидной», поскольку важнейший вопрос искусства, вопрос о форме художественного произведения с полным правом мог занимать все внимание художника. Но выработанная новая форма в конце концов стала общедоступной, превратилась в шаблон, и «тогда перед истинными художниками, которым надлежало охранять русскую литературу от вторжения фальсификаторов, вырос второй вопрос: вопрос о содержании, вопрос «что» имеется за душой у новейших художников». Итак, следующий этап развития был ознаменован возникновением вопроса, что писать, вопросом о содержании искусства. Но, по мысли Блока, популярность нового искусства, его заразительность породили массовое увлечение поэтическим творчеством: «формальному вопросу «как» способен удовлетворить любой гимназист». «Но и на вопрос «что» гимназист ответит по крайней мере удовлетворительно: <…> он видит в городе «дьявола», а в природе «прозрачность» и «тишину». Вот вам — удовлетворительное содержание». И в такое время возникает «самый опасный, но и самый русский вопрос: «зачем»?» Вопрос зачем писать, вопрос о «необходимости и полезности» искусства — потому самый болезненный и острый, что он публицистический, т. е. вопрос об общественной значимости художественного творчества. В соответствии с представлениями эпохи модернизма, искусство самодостаточно и са-моцельно, оно не может и не должно служить выражению какой бы то ни было общественной тенденции. Но Блок считает иначе: «подлинному художнику не опасен публицистический вопрос «зачем?», и всякий публицистический вопрос приобретает под пером истинного художника широкую и чуждую тенденции окраску». Для русского поэта этот вопрос особенно значителен, поскольку русская жизнь не позволяет отрешиться от долга: «В сознании долга, великой ответственности и связи с народом и обществом, которое произвело его, художник находит силу ритмически идти единственно необходимым путем». Неожиданный в этом публицистическом высказывании эпитет «ритмически» открывает суть блоковской мысли: верность долгу не дань внешним, мирским, сиюминутным обстоятельствам, а исполнение требований мирозданья. Блок осознает бесконечную трудность задачи: оставаясь художником, отвечать на требования времени и общества. Для этого нужно, чтобы художник стал человеком, т. е. приобщился плоти жизни, ее повседневности. «Пока же слова остаются словами, жизнь — жизнью, прекрасное — бесполезным, полезное — некрасивым. Художник, чтобы быть художником, убивает в себе человека, человек, чтобы жить, отказывается от искусства». Но только третий вопрос, как считает поэт, открывает художнику путь на вершины искусства. Статья «Три вопроса» может служить своего рода комментарием к поэтическим высказываниям Блока.