Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Определенного она ничего не знает, а только подозревает… Когда я утром, за чаем, сказал, между прочим, что, может быть, мне придется вечером уехать… Ну, одним словом, с этого началось, и она устроила мне сцену… Да… Женщины чувствуют соперницу инстинктивно, хотя, клянусь тебе, душой я не изменяю Жене и очень люблю ее. Но… Нет, она такая милая… да… И вот, если бы ты остался у нас сегодня на весь вечер… Женя так тебя любит, а если бы ты знал ее… гм… Знаешь, на женщин больше всего действует самый звук слов, а не их смысл. А у тебя есть положительный талант именно так разговаривать… я наблюдал…

– Какой там талант, помилосердуй…

– Перестань, пожалуйста. Что за скромность!.. Одним словом, пожертвуй для меня одним вечером… Всего одним вечером, голубчик! Ах, как много проживаешь вечеров совершенно напрасно, а тут какой-нибудь один вечер… Знаешь, бывают такие моменты, когда час идет за год… Одним словом, ты меня понимаешь!..

Сергей Петрович всей фигурой выражал какую-то дрянную нерешительность, и это возмущало Антона Федорыча. Право, байбак какой-то, размазня, тюфяк…

– Послушай, Антон Федорыч, это у тебя давно?

– Около двух недель… Знаешь, этакое милое дачное знакомство. Она живет с какой-то теткой… кажется, даже есть муж, т. е. догадываюсь о его существовании по некоторым признакам. Вполне приличная особа… А как она мило умеет отдаваться… Ведь в этом именно вся женщина…

– Довольно, довольно… Охотно верю.

В порыве благодарности Антон Федорыч расцеловал дорогого друга и так его стиснул, что тот едва вырвался.

– О, всего один вечер!.. Полцарства за один вечер… – повторял он с легкомыслием разыгравшегося теленка…

II

Когда заговорщики вышли в гостиную, где сидела Евгения Ивановна, Сергей Петрович довольно логично подумал: «Ах, какие мы все подлецы, мужчины!»

Да, ему было совестно, особенно когда он посмотрел на эту цветущую молодую женщину, любящую, верящую, чистую. Ведь Евгения Ивановна была, так хороша, а всякая красота уже несет в самой себе оправдание. Сергею Петровичу показалось, что она никогда еще не была так чудно хороша, эта жертва мужского эгоизма и дешевеньких увлечений. Прежде всего, у Евгении Ивановны был великолепный рост, чудная свежая кожа, красивая головка, русые волосы с золотистым отливом, очаровательные серые глаза – одним словом, все хорошо. Конечно, нос мог быть немного правильнее, но и этот недостаток в глазах Сергея Петровича превращался в достоинство, потому что придавал лицу известную пикантность, ту маленькую оригинальность, которую так охотно прощают очень богатым людям и хорошеньким женщинам. Затем, красивая женщина могла иметь только серые глаза – это было убеждением Сергея Петровича. Наконец ему нравилась манера одеваться и больше всего манера держать себя, особенно, когда Евгения Ивановна начинала смотреть на Сергея Петровича немного исподлобья, причем «капризная прядь» слегка вившихся волос спускалась на этот белый, точно выточенный из слоновой кости лоб. О, она была хороша, вся хороша, каждой линией, каждой черточкой, каждым движением… И рядом это чудовище, которое называлось Антоном Федорычем! Сергей Петрович искренно раскаивался, что вошел в тайное соглашение с таким человеком и продал себя за чечевичную похлебку дружбы. Есть положения, когда оправданий не полагается.

– Я так рада вас видеть, Сергей Петрович…

Он поцеловал маленькую, крепкую белую ручку и еще раз почувствовал себя порядочным мерзавцем. Антон Федорыч виновато юлил главами, заискивающе улыбался и оказывал дорогому другу все знаки внимания, какие только были в его распоряжении. Последнее было далее лишним: он продавал себя вперед, и Евгения Ивановна раза два посмотрела на него презрительно-прищуренным глазами.

– Вы, кажется, сегодня собирались ехать по делу? – спросила она с уничтожающим равнодушием.

– Да, т. е. могу и не ехать, Женя. Все это Карпов… Мне необходимо его видеть, а завтра он уезжает.

– Тогда нужно ехать, дорогой мой, а я здесь поскучаю одна…

– Если позволите, я с удовольствием поскучаю вместе с вами… – нашелся Сергей Петрович. – Да… с удовольствием.

– Я думаю, что твой Карпов позволит тебе напиться чаю вместе с нами? – спрашивала Евгения Ивановна, выдерживая тон. – Сергей Петрович очень любезен, и мы будем с ним музицировать…

Чай прошел скучно, а Антон Федорыч держал себя, как гимназист, которому назначено первое любовное свидание. Он ерзал на стуле, под столом смотрел на часы, смотрел с тоской на дверь и кончил тем, что проговорил убитым голосом:

– Нет, Женя, я не поеду…

Она только горько улыбнулась.

– Перестань болтать глупости… И ты напрасно думаешь, что я хочу удержать тебя. Самое лучшее, если ты переночуешь в городе… Я говорю тебе серьезно, потому что дело прежде всего.

Изверг довел ее до того, что она сама начала упрашивать его, и он, только поломавшись, уступил этим усиленным просьбам. Все это было до того гадко, что Сергей Петрович все время старался не смотреть на него и почувствовал себя совсем гадко, когда Антон Федорыч на прощанье с особенной выразительностью тряс его руку.

Потом в садике мелькнула шляпа Антона Федорыча.

– Как он, бедняжка, торопится… – заметила она, не обращаясь ни к кому, а потом прибавила: – Ведь он просил вас провести вечер со мной, Сергей Петрович? Да?.. Уверяю вас, что вы единственный человек, с которым я не буду скучать…

– Гм… да… т. е. вообще Антон Федорыч всегда любезен, и мне иногда даже совестно, потому что чем же я могу отплатить?

– Платят той же монетой…

Она неожиданно засмеялась и посмотрела на Сергея Петровича каким-то вызывающим взглядом. Потом наступила пауза, потому что Сергей Петрович решительно не мог проговорить ни одного слова. Она еще раз улыбнулась и потом проговорила усталым голосом:

– Мы немного пройдемся.

Горничная подала летнюю накидку и зонтик. Евгения Ивановна с рассеянным видом надела шляпку и еще раз посмотрела на своего кавалера загадочно улыбавшимися глазами.

– Идем…

В ее движениях появилась какая-то особенная решительность, и он молча любовался этой красавицей. Да, настоящая красавица… Даже горничная, и та любовалась барыней, – он это видел и с благодарностью посмотрел на нее, как на свою тайную сообщницу.

Они вышли в сад. Дача стояла в полугоре, и из садика открывался довольно сносный вид. Внизу лепились маленькие дачки, за ними желтой змейкой вилась линия железной дороги, дальше зеленой стеной уходил смешанный лес. Она внимательно осмотрела куртины с завявшими цветами и проговорила:

– Вот красноречивое доказательство, что ни один летний солнечный день не вернется…

Что она хотела сказать этой фразой?.. Он даже что-то хотел ответить, но в этот момент там, внизу, раздался резкий свисток. Это отходил дачный поезд в Петербург. Вот взмыл кверху клуб белого пара, вот с тяжелым грохотом выдвинулся поезд и