Сфера (сборник) - Лев Клиот

Сёмка дождался, когда мама сядет в кресло со своими спицами, и, прижавшись к ней поплотней, стал рассказывать на ушко о том, что произошло с ним и с тем мальчиком на самом деле. Он боялся этого рассказа, но не мог сдержать переполнявшие его чувства. Мама разволновалась сильнее, чем он мог себе представить, и заставила повторить еще раз подробно. Когда Сёмка снова стал вспоминать, как все происходило, он вдруг схватил клубок с ее колен и показал ей:

– Вот такой шар из меня вылетел, только он был пустой внутри, он был такой, как если бы ниточки остались только сверху, и они все были золотые, – Сёмка немного подумал и потом, с некоторым сомнением, добавил: – Или огненные, и сильно крутились.

– Как крутились? – ошарашено спросила мама.

Он положил клубок на паркет и крутанул:

– Как юла.

Глава 1

Семён привычным жестом потрогал медальон на кожаном шнурке. В серебряном цилиндре пряталась маленькая стеклянная капсула с почти прозрачной, лишь слегка отдающей желтизной жидкостью.

Семён Шлосберг застрял в Домодедово на долгих четыре часа. В самолете обнаружилась какая-то неисправность, и он сначала коротал время в ресторане, а затем переместился в бар. Джин с тоником уже несколько раз покидали его стакан и заполняли вновь. Настроение было ужасным. Проблемы, одни бесконечные проблемы. Если это черная полоса, то она безбрежна, а если у нее есть край, то как бы за ним не оказалась бездна. Бизнес в России, похоже, уже второй год у этого края, и в остальных регионах, связанных с Россией, дела не лучше.

А теперь еще и Левин, самый близкий друг, один из тех, с кем можно было быть до конца откровенным, находится в безнадежном положении в госпитале Мюнхена – рак легких. Этот полет к нему – прощальный визит. Володя позвонил вчера и еле слышно прошептал:

– Сёмочка, прилетай, пришла пора попрощаться.

Джин винтом вкручивался в сознание, разбередив то, о чем и вовсе не хотелось думать. Эти детские воспоминания, то, с чего все начиналось… Нет, он никогда не забывал тот первый случай с золотым шаром. Но очень много времени прошло до того момента, когда его жизнь столкнулась с по-настоящему страшным, с тем, что заставило его искать оправдание. Да, первое, что захлестнуло тогда: «Моей вины в этом нет. Это что-то необъяснимое, не подчиняющееся никаким законам. Я не преступник, не убийца. Никто, даже если я расскажу об этом на центральном телевизионном канале, не сможет предъявить мне обвинение». Но и оставаться в таком неконтролируемом положении он тогда больше не мог.

Впрочем, сказать, что он совсем не умел справляться с этим, было бы неправдой. После случая с мороженым мама решила, что это все-таки Сёмкины фантазии, и просто усилила внимание за его поведением. А он продолжал жить обычной жизнью маленького мальчика, но больше никому об этом случае не рассказывал. Он словно понял про себя нечто такое, что все равно не смог бы объяснить другим, но твердо знал: он от этих других отличается. Оставаясь один, он возрождал в себе это ощущение увиденного крутящегося шара. Он привыкал к нему постепенно, словно учился кататься на велосипеде. Ему долго не случалось использовать это умение, он этого боялся и, приручая шар, добивался лишь того, чтобы он не был опасным. Все это происходило в течение нескольких лет и вошло в ткань его жизни так естественно, как если бы он научился дышать под водой, и Сёмка уже перестал этому удивляться.

Лишь однажды, когда ему было лет десять, случилось то, что он впоследствии назовет «противоходом». Летом Сёмка с семьей жил в дачном поселке у озера. Он дружил со своим одноклассником Борькой Смирновым, большим толстым мальчишкой. Дружба при этом основывалась, главным образом, на соседстве и по дачам, и по школьным делам. Ссорились они обычно по мелочам, и Борька, пользуясь практически двойным преимуществом в весе, ставил точку в споре тем, что начинал с Сёмкой борьбу и всегда оказывался сверху. Сёмка не испытывал по этому поводу каких-то серьезных переживаний, наверное, потому, что внутренне был уверен: в настоящей драке он легко победит неповоротливого приятеля. Так и вышло.

Сёмкин отец, Иосиф Шлосберг, должен был получить по распределению на своем предприятии мотоцикл «Урал», но в результате сложных интриг этот мотоцикл достался какому-то областному начальнику, а Шлосбергу предложили «ИЖ Планету», сильно уступающий «Уралу», и отец согласился: не захотел ждать целый год, пока случай еще раз ему улыбнется.

Борька услышал дома, как его родители, обсуждая эту историю, назвали Сёмкиного отца дураком.

– Дурак Иосиф, согласился на такое барахло, лучше бы вообще ничего не покупал – деньги целее были бы.

На следующий день Борька, дождавшись первого намека на ссору, выложил эту родительскую оценку приятелю как аргумент в их разгорающемся споре:

– Ты дурак, такой же, как и твой папаша.

Борька не представлял, как сильно задел своего товарища. Для Сёмки отец был самым прекрасным и самым умным человеком на свете. Сёмка не был обидчив, легко прощал обычные среди детей дразнилки и колкости, но отец – это совсем другое дело, за это нужно было ответить.

Они играли в грузоперевозки, используя для движения своих игрушечных грузовиков дорогу, проложенную по куче желтого песка, приготовленного рабочими возле одной из строящихся дач. Строительство дачных домиков было в этом поселке в самом разгаре, и кругом валялось множество приготовленных или брошенных за ненадобностью материалов.

Когда в Сёмкиной душе зажглось то, чем он научился управлять, пришло решение дать волю гневу, но не тому, с шаром, а обыкновенному. Как-то само в голове сложилось: не здесь и не с таким, как этот толстяк, можно проявлять свои тайные возможности. Слишком необъяснимо и опасно в близком кругу это будет выглядеть. И значит, можно проверить себя, уравновесив эти возможности обычным способом наказания обидчика.

Сёмка вытащил из связки штапиков для укрепления стекол, лежавшей у стенки недостроенного коттеджа, длинный, треугольного сечения деревянный хлыст, взвесил его в руке, почувствовав пружинистость, и попросил Борьку повторить то, что он сказал. Борька, правда уже без энтузиазма, повторил про дураков и получил первый хлесткий удар по заднице. Взревев, он бросился на обидчика, привычно полагая, что, схватив его в охапку, повалит на землю и будет душить всем своим весом, но в этот раз Сёмка в его руки попадать не собирался. Он бегал вокруг толстяка и бил, приговаривая:

– Ну-ка, повтори! Не хочешь еще раз повторить, кто дурак?

Трость била Борьку по спине, по ногам, по заднице, и если он вначале ревел от злости и желания уничтожить эту мельтешащую перед ним неуловимую тень, то через несколько минут рев превратился в рыдания, и Борька побежал, ничего не видя сквозь слезы, размахивая руками в надежде защититься от обжигающих ударов. Но Семён его не преследовал, он стоял, спокойно помахивая свой палочкой, словно рапирой, и на душе у него было радостно: он сумел перевести свою злость в обычную, физическую, понятную форму.

Вечером во двор к Шлосбергам отец и мать Смирновы привели прятавшегося за их спины Борьку. Сёмкина семья ужинала за столом в летней кухне, и когда Борькин отец молча развернул сына к ним спиной и спустил штаны, все замерли в ужасе, разглядывая на белой Борькиной коже вздувшиеся синие полосы, покрывающие всю спину, ягодицы и толстые ляжки. Борька, застеснявшись уже взрослой Аськи, вывернулся из отцовских рук, натянул штаны и заплакал, уткнувшись в мамино плечо. Все посмотрели на Сёму:

– За что? – первое, что произнес Иосиф.

– Ни за что, – вступила Борькина мать. – Ваш сын – просто зверь! – И еще раз подтвердила: «Ни за что!».

Тогда все вновь обернулись к Сёмке, и уже его мать, схватив его за шиворот, повторила:

– За что?

Сёмка вырвался из маминой хватки и сделал шаг к Борьке:

– Пусть сам скажет!

Тот, шмыгая носом, делал вид, что никак не может справиться с застежкой на штанах, но когда поднял глаза и встретился взглядом с Сёмкой, промямлил:

– Я его папу дураком назвал.

Борькин отец сплюнул и дал сыну такого подзатыльника, что тот снова заревел в голос. С тем и удалились.

…Семён усмехнулся, вспомнив заплаканную Борькину физиономию, и решил встать с высокого барного стула, но джин ударяет сильнее в ноги, чем в голову, – пришлось остаться у стойки и заказать кофе.

Глава 2

Инета Ундрате вела свой черный «Фольксваген Гольф» по приморскому шоссе в сторону загородного дома Валдиса Курлайса, руководителя прибалтийского отделения шведской торговой сети «Римини». Рядом, максимально отодвинув сидение и предварительно скинув узкие лодочки на шпильке, вытянула длинные ноги ее коллега и подруга Инга Скривере. Дамы были в приподнято-возбужденном настроении: их вполне удовлетворил результат проведенного накануне конкурса на вхождение в сеть поставщиков.