Из размышлений досужего человека - Джером Джером

— Надеюсь, что недурно! — отвечала она.

— Уж не женился ли он опять?

— Да, женился,

— Поделом и ему, и его жене! — воскликнул я.

Как уже упомянуто, моя американка была очень недурненькой молоденькой еще дамочкой, так что мне естественно хотелось к ней подслужиться. Поэтому я продолжал:

— Женщина, которая вышла замуж за такого человека, зная его прошлое, без сомнения, сделает его несчастным, а мы, в свою очередь, можем с уверенностью рассчитывать, что он заставит ее проклинать день и час её рождения на свет Божий.

Моя приятельница обнаружила стремление защищать бывшего своего тирана и возразила:

— Надо полагать, что он значительно исправился.

— Что за вздор. Такой человек, как он, никогда не может исправиться. Негодяй негодяем и останется!

— Тише! Прошу вас не отзываться так о нем в моем присутствии!

— Отчего же… скажите на милость! Вы сами, ведь, изволили называть его негодяем и подлецом.

— Это было очень дурно с моей стороны, — созналась она, покраснев до ушей. — Боюсь, что, в тогдашних недоразумениях между нами, не один он заслуживал порицания. Мы оба держали себя довольно безрассудно, и надеюсь, что это послужило нам обоим хорошим уроком.

Я молчал, ожидая дальнейшего необходимого разъяснения.

С этими словами она убежала, оставив меня почти оцепеневшим от изумления.

По здравом размышлении, я, однако, нахожу теперь, что предприимчивый англиканский священник, который устроил бы маленькую часовенку на лондонской набережной, рядом со зданием судебных учреждений, мог бы зарабатывать хорошие деньги, соединяя вновь узами брака только что разведенных супругов. Один из моих приятелей, в бытность свою ответчиком по бракоразводному делу, сознавался мне, что никогда не любил своей жены сильнее, чем в нижеследующие два момента: когда она с ним разошлась и затем, когда она явилась в суд, чтобы дать против него показание.

— Странные люди, вы, мужчины. Вы, по-видимому, никогда не знаете сами, чего хотите! — сказала как-то в моем присутствии одна очень неглупая дама.

Она вообще была не расположена к мужчинам, и я не порицаю ее за это, так как и сам иногда чувствую себя ими недовольным. Особенно сильное негодование вызывает во мне один мой знакомый, который говорит одно, а делает другое; рассуждает, как праведник, а поступает, как безумец. Зная, как отличить дурное от хорошего, он, тем не менее, выбирает дурное. К чему, однако, о нем распространяться. Когда-нибудь он станет таким, каким ему следует быть. Тогда мы уложим его в хорошенький ящик, сделанный как раз по его мерке, заколотим этот ящик крышкой и спрячем его в укромное местечко, неподалеку от знакомой мне церкви, после чего можно будет уже поручиться за дальнейшее смирное и добропорядочное его поведение.

Собеседник только что упомянутой дамы, пользовавшийся тоже репутацией довольно умного человека, возразил ей с улыбкою:

— Я не вижу, сударыня, ни малейшего основания порицать нас за то, что мы не знаем самих себя. Сознаюсь, что я не знаю собственного своего «я»; во всяком случае, мне не нравится и то немногое, что я о нем знаю. Смею уверить, что у меня более причин быть им недовольным, чем у вас, так как я ни под каким видом не могу отделаться от внутреннего своего «я» и должен мириться с ним, так или иначе. Вам следовало бы не порицать меня, а пожалеть обо мне.

Порою мне кажется завидной участь древних отшельников, относившихся к задачам жизни с такой мужественной трусостью. Мне случается иногда мечтать о существовании, свободном от тысячи мелочных уз, привязывающих нашу душу к различным колышкам в стране лилипутов… Быть может, в пустыне мне удалось бы приблизиться к состоянию идеального человека. Там мелькнуло бы у меня, пожалуй, сознание действительных целей и смысла жизни.

Вас, милостивейшая государыня, я ни в каком случае не пригласил бы делить со мною отшельническую жизнь. Бывают времена, когда мужчине, лучше без женщины, а женщине лучше без мужчины. Любовь тянет нас вглубь бездны. Она именно, обращает нас из разумных существ в мужчин и женщин. Если мы хотим подняться ближе к звездам, то должны с нею проститься. В качестве мужчин и женщин мы, во взаимных своих отношениях, далеко не всегда показываем товар лицом. Напротив того, зачастую при этом мы обнаруживаем самые дурные свои стороны. Для женщины высшим идеалом мужчины является её возлюбленный. Мужчина смотрит на женщину, как на существо, которое может полюбить. Мы видим друг у друга сердце, а не души. В присутствии существа иного пола мы положительно утрачиваем возможность отрешиться от земли. Мать-природа, — эта вечная сваха, — всегда тут как тут, чтобы бросить нас друг другу в объятия. Женщина способна поднять нас до известного уровня мужеской зрелости, но не расположена пускать нас выше этого уровня. Она идет сама по сравнительно чистой дорожке и приглашает юношу, выпачкавшего свои ноги в уличной грязи: «Карабкайся ко мне! Будь молодцом, достойным идти со мною рядом, будь храбр, чтобы защищать меня; будь честен, добр и верен, а главное люби меня; но ни под каким видом не взбирайся выше, а изволь оставаться тут же у меня под боком». Мученика, пророка, вождя застрельщиков человеческого прогресса она непременно разбудит от возвышенной грезы. Нежные её руки обовьются вокруг его шеи и не дадут ему подняться с земли.

Мужчина говорит женщине: «Ты моя жена! Здесь в этих стенах твоя родина. Ими ограничивается твоя деятельность и твой долг». Это и в самом деле оказывается верным в девятьсот девяносто девяти случаях из тысячи. Тем не менее, не все мужчины и женщины вылиты в одну и ту же форму. Точно также и дело не у всех одинаково. Иногда, к прискорбию женщины, дело её находится вне рамок семейного очага…

Молодой человек, герой популярного романа говорит своей возлюбленной: «Люблю тебя больше, чем душу!» Из героинь нам больше всего нравится та, которая заявляет своему милому: «Готова сойти с тобою в ад!» Не все мужчины и женщины способны быть такими шаблонными героями и героинями. Эго немыслимо для мечтателей, уносящихся в мир возвышенных грез, и для мечтательниц, посещаемых неземными видениями. И те и другие, с точки зрения мирного, сытого люда, представляются, по меньшей мере, людьми непрактичными и непригодными, но без таких мечтателей была бы немыслимой мирная и спокойная обстановка беспечного жития сытого люда.

— Позволительно спросить: не поставили ли мы половую любовь на более высокий пьедестал, чем она заслуживает? Это благородная страсть, но всё же, ведь, не самая возвышенная. Существует более широкая любовь, по сравнению с которой, она оказывается тем же, чем оказывается лампа, освещающая избушку, по отношению к луне, озаряющей луга и долины.

Мне пришлось быть зрителем драмы, разыгравшейся в течение нескольких лет не на сцене, а в рамках действительной жизни. Главными действующими лицами в ней являлись две женщины. Они подружились еще в детстве и оставались приятельницами до тех пор, пока между ними не явилось обычное яблоко раздора — мужчина. Это было слабое, недурненькое создание, не стоившее того, чтоб которая-нибудь из них обратила на него внимание, но женщины как будто созданы для того, чтобы любить недостойных. Без этого не было бы даже и речи о необходимости бороться с чрезмерным возрастанием народонаселения. Злополучная судьба заставила обеих женщин вступить друг с другом в борьбу за одного и того же плохенького мужчинку.

Борьба эта вызвала наружу всё, что было худшего в обеих соперницах. Ошибочно предполагать, что любовь только лишь возвышает: она точно также способна и унижать. В данном случае она породила низменную распрю из-за предмета, который должен был казаться со стороны вовсе не стоящим затраты на него таких усилий. Побежденная могла бы предоставить победительнице наслаждаться малоценной её добычей даже и в том случае, если б победа была действительно одержана не вполне честно. В обеих женщинах проснулись, однако, мерзостные, первобытные страсти, и звон свадебных колоколов послужил только окончанием первого акта. О втором акте догадаться не трудно; он закончился бы в бюро по бракоразводным делам, если бы покинутая жена не догадалась, что молчанием обеспечит себе более утонченную месть.

В третьем акте, по прошествии всего лишь полутора года, объект спора умирает. Смерть является, по-видимому, первым счастливым событием, выпавшим лично на его долю в продолжение всей пьесы. Положение его оказывалось с самого начала до чрезвычайности неловким. Несмотря на, вялость и бессилие этого плохенького мужчины, нельзя было смотреть на него без некоторого сожаления, к которому примешивалось неудержимое стремление смеяться. Необходимо заметить, впрочем, что большинство драм, разыгрывающихся в жизни, представляется трагедиями или же комедиями в зависимости от точки зрения, с которой на них смотреть. Действующие лица всегда воображают себя трагическими актерами, но это-то и придает пьесе характерные свойства хорошей комедии.