Твое смеющееся сердце - Нэнси Бартоломью

Глава 2

В свой сороковой день рождения Вернелл вернулся домой пьяным и объявил, что больше меня не любит. Дальше он заявил, что ему нужно пожить одному, чтобы обрести себя и понять, зачем он родился на свет.

— Как ее зовут? — спросила я.

— Как это на тебя похоже! Так я и знал, что ты решишь, будто в этом замешана женщина!

Забегая вперед, скажу, что через год он женился на Джолин Хейз, мисс Тарелке, из его рекламных роликов спутникового королевства, великолепно сложенной блондинке двадцати шести лет. Насколько я понимаю, Вернелл, некоронованный король спутниковых антенн штата Северная Каролина, нашел свое истинное призвание.

Затем моя шестнадцатилетняя дочь Шейла закатила истерику из-за того, что я отобрала у нее водительские права. К столь решительным действиям меня побудили две причины: во-первых, ее плохие оценки в школе, во-вторых, некий длинноволосый девятнадцатилетний музыкант, по совместительству приторговывающий наркотиками, с которым она встречалась тайком.

— Я от тебя уйду и буду жить с папой! — бушевала Шейла. — Ты меня не остановишь! Папа не такой вредный, как ты!

Я сама упаковала ее чемоданы и довезла ее до особняка Вернелла на Нью-Ирвинг-парк. Высадив Шейлу на изогнутой подъездной аллее, я сказала:

— Скатертью дорожка, только смотри не споткнись на лестнице, когда будешь возвращаться обратно! Ты останешься здесь до конца учебного года. Посмотрим, как тебе понравится жить с папочкой.

Потом я вернулась к себе на Колледж-Хиллз, вошла в свое бунгало и на три дня завалилась в кровать. Я не сомневалась, что поступила с Шейлой правильно, но мне все равно было так больно, что я едва дышала. Я рыдала, оплакивая свою девочку и пятнадцать лет жизни, потраченных на Вернелла Спайви.

Позвонив Бонни, моей совладелице салона красоты, я попросила открывать салон без меня, обзвонить всех, кто записался ко мне на ближайшие дни, даже постоянных клиентов, и отменить запись. Потом принялась есть всякую дрянь без разбора: жирные чипсы, сладкие кексы с консервантами и красителями, подъела всю жареную картошку в пакетиках, какая только была в доме, съела все продукты, в которых содержалась хоть капля шоколада. Мне было ужасно жалко самое себя.

На третий день такой жизни я встала с постели, доковыляла до ванной и уставилась на себя в зеркало.

«Мэгги, — сказала я себе, — Господь Бог сотворил тебя женщиной и одарил талантом, а ты попусту тратишь оба его дара. Посмотри на себя, ты совсем расклеилась! И только лишь потому, что твоя дочь решила пожить с отцом! Ну и что? Не умерла же она в конце концов! Если уж на то пошло, в последние несколько месяцев твоя жизнь с ней была далеко не сахар».

Я приблизила лицо к зеркалу, разглядывая женщину, в которую превратилась. Мои рыжие кудри стали похожими на свалявшуюся солому, вокруг зеленых глаз залегли круги, а сами глаза покраснели. От жирного и сладкого, которыми я злоупотребляла все эти дни, лицо стало хуже некуда.

«Вот что, милая, — сказала я себе, — твоя мама не растила своих детей дураками и уж тем более нытиками. Пора тебе взять быка за рога и заняться настоящим делом!»

Мне вспомнилось и еще одно мамино высказывание: под лежачий камень вода не течет.

Мама была права. Мое будущее меня ждет. Какое-то шестое чувство мне подсказывало, что в моей жизни грядут большие перемены, правда, я тогда не знала, что вместе с ними меня ждут и большие неприятности.

И полгода спустя я нашла себя. Я поручила ежедневные обязанности по управлению салоном своей партнерше Бонни. Мы договорились, что я буду по-прежнему появляться там время от времени и обслуживать своих постоянных клиентов, но она остается за старшую. Затем я взяла половину тех денег, которые Вернелл с большой неохотой выделил мне при разводе, и решила предъявить права на то место в мире, которое — я это знала — принадлежит мне.

С тех самых пор как я забеременела и была вынуждена выйти замуж за Вернелла, я все время играла по правилам. Мой цветной мелок никогда не вылезал за черту. Но взять быка за рога в моем понимании означало пойти за единственной мечтой, которая всегда жила где-то на задворках моего сознания. Мэгги Рид, тридцатишестилетняя разведенная, мать шестнадцатилетней дочери и совладелица салона красоты «Кудряшка Кью», собиралась стать Мэгги Рид — солисткой музыкального ансамбля в стиле кантри «Ведущее колесо», выступающего в «Золотом скакуне», самом популярном в Гринсборо ночном клубе.

Я была рождена стать певицей, но, как говорила моя мама, «птичка, которая живет с позолоченной лилией, не поет». Теперь же, когда Вернелл со своей куколкой Барби свил себе другое гнездышко, а Шейла повела себя так, будто решила бороться за звание «Испорченный ребенок года», я рассудила, что терять мне особенно нечего.

Нельзя сказать, чтобы у меня совсем не было опыта, так или иначе я пела всю жизнь, даже с Вернеллом познакомилась благодаря своему пению. На школьном вечере он танцевал с какой-то девушкой возле самой эстрады, а я пела. Когда он повернулся в танце лицом к эстраде, он подмигнул мне. Остальное уже история. Дурная история.

«Давай же, — мысленно подбадривала я себя, — не упускай свой шанс. В конце концов, что тебе терять?»

Терять мне действительно было нечего. Почти всю жизнь и, уж во всяком случае, последние шестнадцать лет я наблюдала за парадом со стороны. Пришла пора самой принять в нем участие. Вот так я и оказалась на сцене ночного клуба «Золотой скакун». Я стояла перед микрофоном, полная решимости внести свою строку в летопись музыки в стиле кантри.

Никогда не забуду тот первый вечер. Прослушивание было открытым для публики. Кто только не заглянул в тот вечер в «Золотого скакуна» — пьянчуги, вышибалы, диск-жокеи, просто какие-то девицы, — и каждый считал своим долгом поделиться советом насчет того, какой должна быть новая солистка ансамбля.

Помню, из динамиков прозвучало мое имя и кто-то слегка подтолкнул меня в спину. И вот я иду по сцене в ярком свете прожекторов с таким видом, будто мне принадлежит весь мир, а в душе отчаянно молюсь, чтобы не растянуться на полу самым идиотским образом, споткнувшись о провода, которых у меня под ногами полным-полно.

Все ребята из ансамбля смотрят на меня. Потом гитарист, симпатичный парень с черной бородкой, кивает и говорит:

— Начинай, задай нам ритм, и мы вступим.

С таким же успехом он мог бы сказать, например: «Меня зовут Джетро, а наш ансамбль называется «Беверли-Хилл-биллиз»». Я так нервничала, что почти ничего не соображала.

Я шагнула к микрофону, сердце грохотало в ушах так, что я едва слышала.