В склепе - Говард Лавкрафт

Это случилось примерно в половине четвертого. Берч, будучи флегматиком и человеком практичным, не стал кричать долго и двинулся в глубину склепа, чтобы найти инструменты, лежавшие как он помнил, в углу. Весьма сомнительно, что до него дошел весь ужас и вся фатальность ситуации, однако он находился взаперти от людских путей и совершенно один, и это вывело его из себя. Работа, намеченная на день, была прискорбным образом прервана, и, если не случайный посетитель, ему предстояло просидеть взаперти всю ночь или еще дольше. Берч добрался до кучи инструментов, нашел молоток и стамеску и, шагая через гробы, вернулся к двери. Зловоние в склепе мало-помалу становилось невыносимым, но Берч не обращал внимания на такие мелочи, а усердно, чуть ли не на ощупь, трудился над прочным ржавым металлом запора. Он дорого бы дал за фонарь или даже свечной огарок, но и без этого неуклюже и старательно делал свое дело.

Поняв, что замок не поддастся его усилиям по крайней такими жалкими инструментами и в такой темноте, Берч стал озираться, ища другой возможности выбраться из плена. Склеп был вырыт в склоне холма, так что узкая вентиляционная шахта проходила через несколько футов земли, и выбраться через нее было совершенно невозможно. Однако же в кирпичной передней стене, довольно высоко над дверью, помещалось щеле-видное окошко, которое можно было расширить, если не пожалеть труда. Берч надолго задержал взгляд на этом окне, соображая как туда добраться. В склепе не оказалось ничего похожего на приставную лестницу, а ниши для гробов в боковых и в задней стенах (Берч редко давал себе труд их использовать) были слишком далеки от двери. Только сами гробы могли послужить ступенями, поняв это, он стал прикидывать, как их получше уложить. Хватит и трех гробов, чтобы достать до окошка, решил он, однако лучше поставить четыре. Ящики плоские: их можно станин на другой подобно кубикам, и Берч принялся высчитывать, как из восьми штук сложить надежный помост высотою в четыре штуки. Прикидывая это, он подумал, что детали будущей лестницы могли быть сколочены и попрочнее. Вряд ли у него хватило воображения пожелать, чтобы они были пустыми.

Наконец Берч решил уложить в основание три гроба параллельно стене; поместить на них еще два этажа из двух штук каждый, а сверху один ящик как рабочую площадку. Соорудить это можно было без особых трудностей, и получалась желаемая высота. Предпочтительней, однако, ему показалось употребить только два ящика как фундамент всей конструкции, оставив один в запасе, чтобы водрузить его наверх, если в решающий миг потребуется дополнительная опора. И вот пленник стал трудиться в полумраке, громоздя безответные останки весьма непочтительно, и миниатюрная Вавилонская башня росла этаж за этажом. Несколько ящиков дали трещину, и он решил поставить на самый верх прочно сколоченный гроб коротышки Мэттью Феннера, справедливо полагая, что для ног нужна возможно более надежная опора. Пытаясь в темноте отыскать этот ящик, Берч полагался по большей части на осязание, и гроб Мэттью случайно, словно по чьей-то воле попался ему в руки, когда он уже собирался пристроить его в третий ярус.

Башня наконец-то была закончена; Берч посидел на нижней ступени этого мрачного сооружения, ноющие руки отдохнули, и он осторожно поднялся наверх со своими инструментами и встал перед узким оконцем. Оно было обрамлено кирпичной кладкой; казалось, что гробовщик сумеет вскорости превратить его в лаз достаточных размеров. Загремели удары молотка, и лошадь, стоявшая снаружи, в ответ заржала со странной интонацией то ли ободряюще, то ли насмешливо. И то и другое было уместно, поскольку неожиданная неподатливость рыхлой на вид кладки уж точно была сардоническим комментарием к тщете земных надежд и одновременно первопричиной труда, исполнение коего заслуживало всяческого поощрения.

Наступила темнота, а Берч все еще бил молотком. Он теперь работал на ощупь, ибо луну закрыли набежавшие облака, и хотя продвигался все еще медленно, повеселел, заметив, что кладка поддается и сверху, и снизу. Он был уверен, что к полуночи сумеет оказаться на свободе, однако что вполне в его духе не думал о мистическом смысле этого часа. Не мучая себя гнетущими размышлениями о времени суток, месте действия и о том, что помещалось у него под ногами, он философически крушил кирпичную кладку, чертыхался, когда осколок попадал ему в лицо, а как-то даже рассмеялся, когда обломок угодил в лошадь она нервно забила копытами у своей привязи, у кипариса. Отверстие стало уже таким большим, что он несколько раз пытался в него пролезть, и каждый раз гробы под его ногами раскачивались и потрескивали. Попутно Берч убедился, что поднимать наверх еще один гроб не придется, ибо отверстие помещалось как раз на удобном уровне.

Должно быть, уже наступила полночь, когда Берч решил, что можно выбираться наружу. Он измучился и взмок, хотя и отдыхал много раз; теперь, чтобы набраться сил перед тем, как лезть в окно и прыгать на землю, он спустился и посидел на нижнем ящике. Голодная лошадь ржала непрерывно и жутко; Берчу смутно хотелось, чтобы она умолкла. Как ни странно, гробовщик не радовался предстоящему освобождению и боялся лезть в окно, ведь он был грузен, неуклюж и немолод. Взбираясь наверх по растрескавшимся гробам, он остро ощущал свой вес особенно когда, ступив на верхний, услышал грозный треск ломающегося дерева. Оказалось, он зря старался, выбирая для верхнего яруса самый прочный гроб, ибо стоило поставить на крышку обе ноги, как трухлявое дерево лопнуло, и Берч провалился на два фута на опору, которую даже он не посмел себе ставить. Обезумев от этого треска, а может быть, от вони, которая выплеснулась через окно на открытый воздух, лошадь издала неистовый визг, который трудно было бы назвать ржанием, и в страхе ускакала в ночь под бешеный стук тележных колес.

Оказавшись в таком жутком положении, Берч уже не мог забраться в лаз, однако он собрал все силы для решительной попытки: вцепился в край отверстия и попробовал подтянуться, но почувствовал странное сопротивление его тащили вниз за лодыжки. В следующую секунду он впервые за эту ночь ощутил ужас, поскольку, выдираясь изо всех сил, не мог освободиться от чьей-то хватки, сжимавшей ноги. Отчаянная боль пронзила икры; спасительные прозаические объяснения насчет щепок, вылезших гвоздей или других частей сломанного ящика то и дело сменялись новыми приступами страха. Кажется, он завопил. Во всяком случае, — он бешено брыкался и вырывался, почти теряя сознание.

Только инстинкт помог Берчу влезть в окошко, а потом, когда он мешком свалился на землю, заставил его ползти прочь. Идти он не мог, и стоявшая уже высоко луна наблюдала ужасное зрелище он полз к кладбищенской сторожке, волоча за собой кровоточащие ноги, руки в бессмысленной спешке загребали черную землю, и всем существом он ощущал свою сводящую с ума медлительность так бывает, когда в кошмарном сне вас преследуют привидения. Но Берча не преследовали; во всяком случае, он был один, когда Армингтон, кладбищенский смотрител, услышал, как он скребется в дверь.