«Если», 2008 № 01 - Журнал «Если»

И сразу все изменилось. Только что перед ним были просто космические корабли, пускай и чужие, а теперь это цели. В том самом смысле, что и на войне.

— Так вот, батя, получается, что ты должен мне тысячу гринов, — гость потянулся к квадратной бутылке, чтобы плеснуть себе, подумал и аккуратно налил хозяину. Немного, пальца на два. — Ты, батя, только не думай, что я из жадности, мне тысяча — тьфу, я исключительно из принципа. Ведь твой кошак мне такого пса испортил! Я за этого кобеля как раз тысячу и отдал, а теперь на что он годен, скажи? Потому лишнего не прошу, а мое — отдай.

Гость полковнику не нравился, но сама по себе ситуация была довольно забавной, да и скучновато в деревне вечерами, вот полковник и не спешил указать соседу на дверь. Был сосед наголо выбрит, в его плотной фигуре, прижатых к черепу ушах и валиках над бровями отчетливо прослеживалось что-то звериное, жестокое и трусливое одновременно.

«Интересно, он просто дурак или меня за дурака держит? Или, как у них теперь говорят, за лоха», — подумал полковник, но вслух ничего не сказал, сидел, курил и с брезгливым любопытством рассматривал соседа.

Виновник конфликта, здоровенный серо-полосатый котище Камрад, сидел на печке, недовольно щурился на гостя и время от времени низко подвывал, напоминая неприятному человеку: у полковника найдутся союзники в случае чего.

А случай был действительно забавный, как говорится, хоть стой, хоть падай.

В последние годы в деревне, где полковник давным-давно купил дом да и перебрался туда на старости лет вместе с котом, замелькали дачники нового типа. Были они — кто из областного центра, а кто и из самой Москвы — крепкие, сытые, нестарые, приезжали на зверовидных иномарках, убогие деревенские развалюхи безжалостно сносили, а на их месте ставили настоящие терема. Деревянные, с высокими кровлями, резными наличниками и обшитыми осиной аккуратными баньками на отлете. Хотя видно было, что проекты этих теремов делались архитекторами на стандартный манер, в стиле «а-ля рюс», но все равно дачки получились впечатляющими. Только вот шумно стало в некогда тихой деревне Арефино. Шумно и суетно.

Вот и сосед туда же. Выстроил себе стандартную новорусскую дачку и приезжал в деревню, когда на выходные, когда поохотиться, а когда и просто с товарищами водки попить да в баньке попариться. Позавчера сосед привез с собой пару каких-то веселых девиц и кобеля бультерьера, молодого еще, почти щенка. Девицы ночью голышом купались в речке, визжа и почему-то матерясь, веселились, наверное, а под утро, притомившись, утихомирились вместе с соседом. Кобель же, предоставленный самому себе, принялся гонять деревенских собак и кошек, получая от этого истинное удовольствие, пока на самой окраине, возле полковничьего дома не столкнулся с Камрадом. Кот шел по деревенской улице по каким-то своим личным делам, никого, как водится, не трогал, и тут на него со всей дури налетел бультерьер. К удивлению избалованного пса, кошак и не подумал бежать со всех лап к ближайшему дереву или забору, а подпустил его на боевую дистанцию и молча, без ритуального шипения, как настоящий профессионал, вцепился в морду. Кобелек сначала замотал головой, не понимая, что же такое произошло, а когда деловито рвущий коричневую бархатистую шкуру кот пустил в ход задние лапы, располосовав чувствительный собачий нос, завизжал и бросился спасаться к хозяину.

После чего бойцовая собака стала шарахаться от всех кошек без разбора, а ее хозяин, основательно похмелившись, пришел к полковнику за возмещением морального и материального ущерба. Невдомек было наголо бритому представителю понемногу матереющего сословия российских бизнесменов, что Камрад был бойцом, а его кобель — нет. К тому же Камрад был котом полковника, так и не дождавшегося своей звезды героя давно несуществующего великого государства, а это обязывало. И Камрад старался соответствовать.

— Так что, батя, будешь платить или как? — продолжал между тем куражиться уже изрядно захмелевший сосед. — А то можешь домом своим рассчитаться, хотя эта развалюха тысячи не стоит, ну да ладно, я добрый…

Камрад низко зарычал, аккуратно спрыгнул с печки и неторопливо направился к столу, за которым расположились полковник с гостем. Сосед покосился на кота и подобрал ноги.

— Вот видишь, ты ему не нравишься, — сказал наконец полковник. — И мне тоже. И подумай своей бритой башкой — если твоя собака стоит тысячу, то сколько же стоит мой кот, который твоего кобеля уделал на раз? Поэтому ступай себе, сосед, пока мы с Камрадом не рассердились.

И похожий на кляксу шрам-ожог на виске хозяина начал стремительно наливаться багровым.

«Контуженный, — трезвея, подумал сосед, — то-то кошак у него какой-то психованный».

— А почему вас полковником зовут? — спросил он, осторожно отступая к двери, не забыв, однако, прихватить с собой остатки виски.

— Потому что я и есть полковник, — ответил хозяин.

— А вы не в Афгане служили? А в каких войсках? — уже с порога поинтересовался бритый.

— Нет, не в Афгане, — коротко ответил полковник, так и не встав из-за стола, чтобы проводить гостя.

Камрад брезгливо поскреб лапой около двери, улыбнулся хозяину желтыми глазами и бесшумно канул в бесконечную ночь, словно в некий давно обжитый кошачий космос.

Полковник тяжело поднялся, выплеснул из стакана за окно нетронутое виски, сполоснул посуду в ведре с водой, достал из старенького холодильника початую бутылку водки, налил стакан до краев и выпил. Водка смыла раздражение, вызванное визитом бритого идиота, притушила прошлое, но не совсем: застарелая досада осталась, полковник привык к ней, как привыкают к дальнозоркости или ревматизму. Неприятно, но жить можно. Поворочавшись на старом диване, полковник наконец понял, что засыпает.

«Вот он теперь какой, мой космос», — успел подумать полковник и заснул.

Когда-то давно, лет сорок назад, полковник был молодым капитаном ВВС Стаховым Василием Сергеевичем и страшно гордился тем фактом, что прошел жесточайший отбор в совершенно секретные, еще только формирующиеся советские военно-космические войска. И пусть теперь молодому капитану предстояла жизнь, расписанная не то что по часам, по секундам — с изнурительными тренировками, непрерывным контролем физического и психического здоровья, а также всех личных обстоятельств, включая моральную устойчивость, то есть с практически полным отсутствием свободы, как таковой, — все равно капитан был счастлив. Единственное, что немного огорчало новоиспеченного военного космонавта, так это абсолютная невозможность похвастаться своим новым назначением перед кем бы то ни было. Например, вон перед той симпатичной девушкой в короткой белой юбке, что делает вид, будто рассматривает афишную тумбу у Александровского сада. Впрочем, девушки и на капитана ВВС реагировали однозначно положительно.

Замечательные, надо сказать, девушки жили тогда в Москве. К некоторым из них нельзя было подъехать на автомобиле, каким бы престижным он ни был, зато подрулить на самолете — это запросто. Так что девичьим вниманием наш капитан обижен не был. Впрочем, как обстоят дела с девушками в учебном центре, куда он отправлялся после положенного отпуска, он не имел ни малейшего представления, хотя в силу молодости и позитивности общего настроя полагал, что с девушками там все в порядке. Позитивное мышление, кстати, сыграло решающую роль в новом назначении капитана: он искренне верил, что «караваны ракет помчат нас вперед от звезды до звезды», охраняемые от всяческих межзвездных супостатов краснозвездными космическими истребителями.

В общем, Москва тысяча девятьсот семьдесят второго года казалась Василию Стахову прекраснейшим городом мира, да, наверное, таковым она и была, потому что остального мира капитан по сути дела и не видел.

Кстати, о девушках. В конце последнего собеседования пожилой особист, изо всех сил и небезуспешно старающийся казаться душевным дядькой, настоятельно посоветовал капитану поскорее жениться. И выбрать себе жену, как он выразился, «соответствующую». Что он при этом имел в виду, капитан прекрасно понимал, не вчера родился. Холостячество в ВВС не возбранялось, но и не поощрялось. Часто летчики с аэродрома со смешным названием «Карась»[1], где служил капитан, брали неделю отпуска, чтобы быстренько смотаться в Оренбург, и возвращались в военный городок уже женатыми. И вот что странно — такие, казалось бы, наспех слепленные семьи часто оказывались на диво прочными. Хотя сама семейная жизнь в маленьком гарнизоне в глубине казахстанских степей протекала зачастую ой как не гладко. На полигон чуть ли не каждую неделю прилетали пилоты с других аэродромов Советского Союза, чтобы отбомбиться по полной программе. Во всех смыслах. Да и неженатых или просто озверевших от отсутствия женщин приезжих инженеров, отлаживающих на стартовых площадках, разбросанных по степи, свои страховидные изделия, тоже было достаточно, а женщинам на полигонах тоскливо и хочется романтики. Не той, которая в реве ракетных двигателей и дымных росчерках сбитых крылатых мишеней, а другой, с туфлями-лодочками, мороженым в ГУМе, пестрой городской толкотней и билетами на концерт Муслима Магомаева. Романтики гражданского мира.