Монолог о браке - Эдвард Радзинский

ОН. На часы смотришь. Только уселся и сразу при­ник к часам. Вы, женатики, всегда торопитесь. Ну куда ты так торопишься? Ну что там тебя ждет такое разве­селое? Поделись… (Официантке.) Может, прервете свою научно-исследовательскую работу и принесете товарищу?

ОФИЦИАНТКА (поднимаясь). Научно-исследо­вательскую… Ха-ха! Скажете же… Ха-ха! Исследовательскую! Ха-ха! (Уходит).

ОН. Сколько мы с тобой не виделись?

ГЕНЫЧ. Ты учти только, я ведь…

ОН. Я знаю, ты не пьешь. Да ты не бойся, плачу-то я: ведь у вас, женатиков, копейка всегда лишний рубль бережет – тот самый, который ты все равно не полу­чишь: жена заберет. Да садись ты наконец, не маячь.

ГЕНЫЧ (солидно). А ты чего-то все говоришь-го­воришь, а я не понимаю. Шутки шутишь, а мне не смешно… Прости, но, по-моему, какие-то плоские у те­бя шутки выходят, тебе не кажется?

ОН (насмешливо). Кажется… Кажется. Тсс… Не мешай – я вспоминаю. (В зал.) Сверстник – он был круглым отличником… Он был сладостной мечтой родителей в нашем южном городе-курор­те. После школы мы оба поехали поступать в уни­верситет, в столицу. И оба поступили.

Входит ОФИЦИАНТКА с коктейлями.

ОФИЦИАНТКА. Мало пунктов получилось… Мо­жет, их еще на какие-нибудь подпункты разбить?

ОН. Не порть… «Захотел – и напился» – это почти классика. (Продолжает, глядя на Геныча.) Но в уни­верситете его ожидала метаморфоза… Вы поглядите сейчас на его степенный вид! А всего восемь лет назад в университете он был худ, строен, красив, он открыл, что похож на…

ГЕНЫЧ (торопливо). Алена Делона!

ОН. И все девицы…

ГЕНЫЧ. Штабелями…

ОН. И его так потрясло открытие собственной привлекательности, что он уже был потерян для знания. Он забросил занятия, он предался удовольстви­ям, он сошел с ума, он смотрелся во все полирован­ные поверхности. А как он умел разговаривать с девушками!..

ГЕНЫЧ. С любой девушкой…

Появилась ОФИЦИАНТКА с распущенными волосами.

ОН (в зал). Это уже не официантка. Это – моя очередная фантазия: это – «любая девушка».

ГЕНЫЧ (молодцевато). Девушка, а я вас где-то видел – в смысле, хочу с вами познакомиться.

ОФИЦИАНТКА смеется.

ОН. Какое начало!

ГЕНЫЧ. Откуда путь держите и куда?

ОФИЦИАНТКА. Кино вчера смотрела.

ОН. Течет-течет беседа!

ГЕНЫЧ (девушке, весело). Кино хорошее?

ОФИЦИАНТКА (хохочет). Хорошее. И конец хороший. Я люблю, когда с хорошим концом.

ОН (в зал). Вы только обратите внимание! Она помирает от смеха, будто он сообщил ей какие-то по­трясающие вещи.

ГЕНЫЧ. Главное – не останавливаться. (Девуш­ке.) Смотри, парень длинный идет.

ОФИЦИАНТКА (смеясь). У меня брат тоже длинный.

ГЕНЫЧ. Но покороче меня.

ОФИЦИАНТКА. А у нас на работе есть длинная девица – Комарова ее фамилия, – она в баскет играет.

ГЕНЫЧ. А я знал одного длинного – так он хо­дить не мог, такой был длинный. Да, я забыл, я ведь участник всесоюзной переписи населения. Так что попрошу… имя… фамилия… телефончик – рабочий и домашний. (Девушка в восторге хохочет, уходит.) А ты не умел…

ОН. А я не умел… О застенчивое мое отрочест­во! О чувствительность! О примитивно-греховно-возрастные мысли, которые посещали меня в род­ном городе-курорте, когда натыкался я глазами на щедро обнаженные тела жительниц нашей необъ­ятной родины. Но нет, вы не имели никакого отношения к мечте о ней… Ее лицо плыло в вышине в мечтаниях – оно было похоже на лицо Беляевой Люси из 4-го класса родной школы. (Геныч хохо­чет.) Да, конечно, и она была влюблена в тебя… Ты был всегда обаяшка… В десять лет ты подходил на улице к любой представительнице женского пола, просил пять копеек… и получал в ответ пригоршню монет и ворох восторгов типа: «Ну зачем тебе та­кие ресницы – отдай их мне!» И когда я, уязвлен­ный твоим успехом, принципиально обращался с подобной же просьбой, то мой облик почему-то порождал у них только недоуменные вопросы: «Сколько тебе лет? А где сейчас твоя мама? А зачем тебе такие деньги?»

ГЕНЫЧ. Регламент старый.

ОН. И уже в десять лет я сказал себе, как Чехов: «Меня не любили женщины!» И я завидовал тебе… И поэтому я так испугался тогда в этом кафе… Ты хоть помнишь, что случилось тогда в этом кафе?

ГЕНЫЧ. А что?

ОН. Серьезно не помнишь? В этом кафе ты позна­комил меня…

ГЕНЫЧ. С кем?

ОН. С моей женой, кретин! (В зал, указывая на столик, за которым сидит ОНА.) Она сидела за тем же столиком с некрасивой подругой.

ОНА. Ну почему уж такой некрасивой?

ОН. А вот это загадка: любимой подруге положено быть некрасивой.

ОНА смеется.

ОН. Она хороша!

ЕЕ МАТЬ. Ах, как она хороша!

ОН. На мехмате – на трагически бедном красивы­ми девушками мехмате – многие были в этом увере­ны.

МАТЬ. Она – красавица!

ОН. Правда, после окончания университета только трое по-прежнему разделяли эту уверенность: ее мать, я и она сама.

ГЕНЫЧ. Хай-класс! (Поднимается.)

ОН. Может, не надо?

Но ГЕНЫЧ уже подходит к ее столику, что-то говорит, и ОНА смеется. Он еще что-то говорит – и ОНА заливается смехом. Тогда он вынимает записную книжку и о чем-то ее спрашивает.

ОН. Сейчас он запишет ее телефончик. А потом начнет возвращаться в общежитие очень поздно, а потом однажды я спрошу его дрожащим голосом: «Как дела?»

ГЕНЫЧ (оборачиваясь). Все то же… Короче, селявивка или «все путем», как говорят трудящиеся.

Возвращается.

ОНА (вслед). Но все случилось иначе. К несчастью.

ГЕНЫЧ (возвращается, искренне удивлен). Ты знаешь, старый, какая ерунда… Она хочет, чтобы ты тоже подошел.

ОН тотчас вскакивает.

ОНА. Ты сидел такой смешной, растерянный, мне тебя просто стало жалко.

ОН. Так ты сказала потом. И в дальнейшем ты по­чему-то очень любила меня жалеть.

ГЕНЫЧ (подводя его к столику). Ну, знакомьтесь. «Отец Онуфрий, основатель Онежской обители»…

ОН. Это он так всегда шутил. Почему-то после этой идиотской шутки все девицы умирали со смеху. Но ты не засмеялась. Ты сбросила со лба невидимую прядь и сказала мне… Мне!..

ОНА. Меня зовут Леночка…

ОН (тупо). Очень приятно.

ОНА (засмеялась). А я тоже учусь в университете, на биофаке. Вот так… (Засмеялась.) Димка!

ОН. Как ты поразительно меня назвала «Димка…» Все окружающие звали меня Вадим или совсем нестер­пимо – Вадимчик. Или еще ужаснее – Вадюша! А Ди­мой меня называла только мама. И ты.

ОН и ОНА поднимаются и выходят на середину сцены.

ОН. Мы познакомились…

ОНА. Да…

ОН (в зал). Счастье. Юность. Порывы!.. И в моем дневнике… я вел тогда дневник, появилась запись: «Лена – о.п.» что означало «Лена – очень понрави­лась». Правда, до этого там было записано «Вера – о.п.», и «Зина – о.п.», и «Галя – о.п.»! Но на этот раз – все серьезно! И на этот раз – взаимность. О! О! О! Я иду и рядом – она! Счастье! За что?! Нет, я вас спрашиваю: за что такое счастье!!! (Целует свою руку, в восторге прикрыв глаза.) Пройдет три года – только три года!..

ОНА. Милый, три года с тобой и не тому научат…

ОН (помолчав). Прости! Не надо! Ведь мы с тобой только познакомились.

Расходятся на свои места.

ГЕНЫЧ (встает). Ну, лады! Посидели, повспоми­нали – хорошее и дурное… Хорошее, чтобы сохранить, развить… Дурное – чтобы выявить, исправить. Но пора и честь знать.

ОН (прервал). Послушай, ты сочинял стихи, да?

ГЕНЫЧ. Были! И стихи были, и песни. «Дубинушку» помнишь? (Запел, оживляясь.)

На физфак поступал,Все экзамены сдал,На физфаке не жизнь, а малина.Только физика – соль,Остальное все – ноль.А геолог, филолог – дубина!

Ну насчет того, что филолог, геолог – дубина, это, конечно, был перебор…

ОН. Нет, другие стихи. У тебя были стихи про по­коление: «Поколение…» Ну как там?

ГЕНЫЧ. А, все мы сочиняли стихи в свое время… Так сказать, есть время сочинять стихи и шалить и есть время… Вот так, старый, перед последним кур­сом собрал все свои стихи, марки, джинсы и отослал в город-курорт младшему брату! Как мы острили в третьем классе: «Хорошенького понемножку, как сказала бабушка, вылезая из-под троллейбуса». Это ты у нас всегда воспарял… А я еще в университете понял: в нашем с тобой деле, чтобы стать кем-то, нужно вка­лывать по двадцать четыре часа в сутки… как ты… или вовремя сказать о себе: я не Оппенгеймер, я не Курчатов – я рядовой работник научного фронта, обладающий хорошим здоровьем и настроением… Значит, звони. Учти – по воскресеньям мы играем в кар­ты у меня… И нам порой очень нужен третий для игры в преферанс, так что хватай бутылочки три пивка – и милости прошу! Слушай, старый, но я все-таки не понял, зачем ты меня позвал сюда?