Высокие технологии - Святослав Логинов

— Так это у тебя рыбный рассольник, что ли? — полупрезрительно поинтересовался Фермен.

— Это калья! Рыбный суп — порождение невежд, а калья — произведение искусства! Недаром в народе говорят: где калья, там и я.

Маркел с интересом покосился в сторону тарелки соседа. На вид в калье не было ничего особенного, но аромат разливался такой, что даже сытое брюхо непроизвольно начинало отделять желудочный сок.

«Надо будет завтра попросить у повара такую же калыо, что Раис заказывал», — подумал Маркел.

Повторять чужие заказы считалось неприличным, но Маркел давно привык не обращать внимания на подобные мелочи. Это же не технологию прореживания нарушить, а всего лишь нормы приличия. Фермен, вон, чавкает и рыгает за столом, но никто ему словом не попеняет.

Тревожным звоночком в памяти прозвучало воспоминание о лопушнике, выдранном не по правилам. Хотя какое это к бесу нарушение, подумаешь, топор вместо культиватора. Главное — результат.

— Мне сегодня лопушник попался необычный, — произнёс Раис, приподняв голову от кальи. — Корень у него не редькой оказался, а мочковатый. Я всю землю изрыл, нет корня — и все тут! Вернее, корней полно, но разлапистые, как, скажем, у манжетки. Еле выбрал один корешок нужной длины, а то не знаю, что и делал бы.

— Манжетка — не наша печаль, — заявил Фермен, — с этим — к пропольщикам. Из трав наш только лопушник. Потому наш культиватор от ихнего и отличается, что он под лопушник заточен, а не под манжетку или полынь.

— А я вот о чём думаю, — сказал Маркел, наколов на вилку последний кусок буженины, — зачем нам вообще ручная работа? Вы посмотрите на нашу жизнь: всюду высокие технологии, нанотехника, и только в самом главном, в выращивании элюра — ручной труд, словно и не было тысячелетия технического прогресса. Первая волна пропольщиков вообще голыми руками трудится, им даже перчатки запрещены. Откуда и зачем этот каменный век?

— Как зачем? — удивился Раис. — Чтобы элюр был.

— А зачем элюр? — неожиданно для самого себя произнёс Маркел. — Нет, я всё понимаю, элюр есть элюр, но для чего он? Должна же быть какая-то конечная цель… Уже сейчас рост самых больших элюров превысил полкилометра. А что потом? В конце концов, пределы прочности существуют Для любого материала, и законы физики не отменить даже ради элюра. Так до каких пор он будет расти и что станет потом? Я искал в информационных сетях материалы об элюре… ничего, кроме обучающих сайтов.

— Ты, наверное, плохо искал, — покачал головой Раис и с сожалением отодвинул пустую тарелку. — Материалов полно. Картины, фотографии, фольклорные сборники. На сайте «Новая мифология» был?

— Так то — мифология. Сказки, легенды, былички разные и небывальщины. А генетику элюра кто-нибудь изучал?

— Какая же у него генетика? — вновь удивился Раис. — Это же элюр! Ты телевизор-то смотришь, хотя бы «Хронику дня» или, как некоторые, — Раис стрельнул глазами в сторону Фермена, замершего с открытым ртом, — дальше своей бригады ничего не видишь и телик включаешь только ради мультсериала?

— Ты это к чему? — не понял Маркел.

— Ты хотел биологию элюра? Ну так смотри: ростки элюра появляются только среди молодой лесной поросли, в основном на лесопосадках. Рассказы о луговых элюрах из области «Новой мифилогии». Но на лесопосадках элюрчики очень быстро забиваются травой и кустарником, поэтому прежде они погибали все до единого. Чтобы элюр вырос, лесопосадки нужно пропалывать и прореживать — и не один раз. Нам это ясно, как дважды два, но прежде этого никто не делал, вот элюр и оставался незамеченным.

— Да знаю я! Это любой школьник знает.

— А ты умей делать выводы из тривиальной информации. Мы, — Раис понизил голос, — редильщики, а по сути — те же пропольщики. Вырубаем иву, ёлочки, ольху — да и то не подряд, а именно прореживаем, чтобы остальным вольготней рослось. Только лопушник изводим под корень, так на то он и есть лопушник — не дерево, а дурная трава. Элюра мы и коснуться не смеем, хуже преступления нет. А редильщики третьего эшелона, что здесь лет через сорок пойдут, этот самый элюр редят почём зря. У браковщиков комиссия собирается по поводу каждого неформатного дерева, а редильщик знай топором помахивает, словно перед ним не элюр, а какая-нибудь черёмуха. Так что ничего сакрального в элюре нет, одна технология.

— Что ты мне прописные истины талдычишь? Ты выводы давай из своей тривиальной информации!

— Первый вывод уже был: в элюре нет ничего сакрального, так что «Новая мифология» оказывается в пролёте. Теперь дальше… Тебе доводилось видеть, что происходит со срубленным или просто серьёзно повреждённым элюром?

— Нет, — твёрдо произнёс Маркел заведомую ложь.

То была давняя вина, преступление, оставшееся незамеченным, но рубцом лёгшее на совесть. Случилось несчастье в самом начале карьеры…

Человек, посвятивший пару месяцев любой работе, начинает чувствовать себя крутым специалистом и действовать рискованно. Маркел тоже в ту пору полагал, что освоил все. премудрости профессии, и обращался с нежными проростками элюра запанибрата. Как и следовало ожидать, в конце концов он доигрался. Вырубал куст ивы, зажавшей в кольцо стволик элюра; топор пел в руках, срубая ивовые ветви, лезвие замирало в полусантиметре от запретного ствола. Маркел наслаждался сложной работой и собственным мастерством, совершенно забыв про культиватор, который торчал за плечом. И в какую-то минуту, наклоняясь, Маркел чиркнул лезвием по ветке элюрка. Даже не срезал, а всего лишь поцарапал древесную кожу. Но рана была нанесена железом, и для неокрепшего элюрчика этого оказалось достаточно. Через минуту листья сначала на раненом сучке, а следом и на всём деревне поникли, ветви обвисли бессильно, кора принялась лопаться, и из трещин потекла слизь, похожая на гной, сочащийся из воспалённой раны. Через пять минут от миниатюрного деревца не осталось и следа.

Остаток дня Маркел трудился как заведённый, стараясь… что?., исправить или уменьшить нанесённый вред?.. Нечего тут уменьшать, нечего исправлять. Он погубил растущий элюр, и не важно, что редильщики последнего эшелона вырубают кучно растущие элюры десятками. Возможно, именно этот стволик должен был уцелеть при прореживании и отбраковке, раздаться вширь и ввысь, стать величественным деревом, одним из тех, кому присваивают собственные имена и показывают в кинохронике. А он загубил его одним неловким движением. Плевать, что в регламенте не сказано, где должен находиться культиватор во время вырубки сорных растений, регламент не резиновый и не может предусмотреть всё. Достаточно, что там сказано: «При работе в непосредственной близости от растущего элюра редильщик обязан обеспечить безопасность последнего». А он не обеспечил, и теперь поздно каяться, прощения быть не может. Лишь где-то в самой глубине души попискивала безумная надежда: а вдруг в эту минуту контролёр смотрел в другую сторону и ничего не заметил? Но как жить, зная, что угробил элюр, и не случайный росток, а вполне приличное пятилетнее деревце?

Однако случилось так, что преступная маркеловская небрежность и впрямь осталась незамеченной, а впоследствии выяснилось, что и жить с подобным грузом на совести очень даже можно. Во всяком случае, каяться в давнем преступлении Маркел не собирался и на вопрос, видел ли он, что происходит с повреждённым элюром, не колеблясь, отчеканил:

— Нет!

— Такое действительно редко по телевизору показывают, — согласился Раис. — Жуткое зрелище: дерево за несколько минут расплывается в кашу. Ничего не попишешь, метастабильное состояние. И тем не менее он стоит, растёт помаленьку и не падает, несмотря ни на какие пределы прочности. А вот измерительные приборы к нему не подключишь, они с ходу нарушат весь баланс, гибель последует немедленно. И генетику с цитологией тоже не поизучаешь, элюр немедленно в слизь обратится, так что изучать будет нечего.

— Должны же существовать экспресс-методы, — упорствовал Маркел. — Сам же говорил, срубленный элюр пару минут держится. Хоть что-то, да узнали бы, а то растим и сами не знаем что.

— Я те дам — незнамо что! — выпал из прострации Фермен. — Мы элюр растим!

— Во-во! — поддержал коллегу Раис. — Слушай вокс попули, он вопить попусту не станет.

Обеденное время давно кончилось, народ разбредался по своим комнатушкам, лишь ещё двое редильщиков, сидя за столом, резались в скоростные шашки, азартно ударяя ладонью по кнопке часов. Скоро отбой, а это уже время регламентированное: не выспишься, не восстановишь силы — назавтра не сможешь как следует работать. Вот зимой, когда жизнь на делянках замирает, и народ — пропольщики, редильщики и браковщики — уходит в трёхмесячные отпуска, всякий может вставать и ложиться, когда заблагорассудится. Даже в санаториях и домах отдыха распорядок дня более чем свободный. А в сезон режим — закон! На летние месяцы даже семейная жизнь замирает, люди растят элюр, и это важнее всего.