Грешник Шимас - Шахразада

Чем больше размышлял первый советник, тем дальше уходил от разумных объяснений. О, он уже готов был смириться и со слежкой, устроенной визирем с первых дней своего появления в диване. Он, даже более того, уже оправдывал ее, соглашаясь, что необходимо, о да, просто необходимо бестрепетной рукой навести на новом месте свои порядки — чтобы все, кто оказался под его началом, сразу поняли, у кого теперь власть и чьего гневного окрика следует бояться.

Плоды размышлений первого советника вовсе не интересовали визиря. Более того, он, как любой настоящий игрок в шахматы, уже давно просчитал и то, что вскоре советник его узнает, и то, что он при этом подумает, и даже то, какие выводы для себя сделает. Шимас знал только одно — следует нанести удар первым. И удар такой, чтобы этот горе-заговор распался, толком даже не встав на ноги.

«Аллах всесильный! Но что было бы, если бы я не поинтересовался происшествием на нашем мытном кордоне?! Или не рассказал бы жене о своем более чем забавном приключении? Или…»

В диване задумались всего двое. Визирь размышлял о том, сколь благоволит к нему Аллах всесильный, позволивший обезопасить халифа от неумных и недалеких царедворцев, вздумавших пресечь жизнь двадцатого властелина. Первый же советник сокрушался о том, сколь не благоволит к нему Аллах всесильный, отобравший единственный шанс сохранить крошечный мирок таким, каким он был при халифе Мирзе…

Остальные же, присутствовавшие в диване, затаив дыхание, ждали того мига, когда визирь вынесет приговор каждому из них.

Но Шимас молчал. Страх мудрецов и советников был более чем очевиден. Он воистину кричал, пусть и безмолвно. Но он, визирь, правая рука молодого халифа Салеха, прекрасно видел этот страх, прекрасно слышал этот крик…

«Ну что ж, с них довольно… Жаль только, что придется менять их всех, сразу. А потом долго учить тех, кто придет им на смену. Но, Аллах всесильный, и в этом мое счастье — у меня есть силы для этого и терпение, чтобы дождаться того дня, когда мудрецы моего дивана станут моими верными и усердными помощниками».

Шимас встал.

— О да, сегодняшнее заседание было более чем плодотворным. Зло наказано, а добро торжествует…

«Увы, совсем ненадолго… Но торжествует!»

И Шимас продолжил:

— Да пребудет с каждым из вас милость Аллаха всесильного! И пусть сегодняшние удивительные события станут для каждого из тех, кого я вижу сейчас перед собой, событиями воистину поучительными!

Тяжелые шаги уходящего визиря затихли за поворотом коридора. Но в диване царила страшная тишина — тишина предрешенности. И сейчас никто из надменных советников дивана уже не подумал бы о визире Шимасе так же пренебрежительно, как думали, когда он впервые вошел в «обитель мудрости». Уже никто ни про себя, ни тем более вслух не посмел бы усомниться в том, что Грешник Шимас достоин занять место по левую руку халифа.

Ибо не Грешник Шимас, а Шимас-визирь сейчас определил каждому из мудрецов их невеселое будущее.

Свиток первый

— Через час мы увидим прекрасную Кордову, — за спинами путешественников прозвучал низкий голос капитана.

Масуд Абд-Алишер, достойный негоциант, кивнул. Он и сам это знал — уже был виден изумительной красоты пятнадцатиарочный мост над Гвадалквивиром, столетия назад выстроенный по приказу императора Августа. Значит, вскоре откроется глазу и порт.

— Ну вот, Шимас, мы и добрались…

— Да, отец.

Шимас был удивлен: в голосе отца отчетливо слышалось волнение. Не в первый раз он, Масуд, отправлялся в путешествие к брату, не раз возвращался домой — в прекрасную Арморику, которая для Шимаса, старшего сына и наследника, была родным домом. Отчего же столь неспокойна душа почтенного купца?

Юноша вспомнил день, когда они покидали замок. Вспомнил печальные глаза матери. Миранда старалась не показать своего беспокойства за мужа и сына — да и отчего, казалось бы, волноваться, если Масуд покидал дом по три раза в год, а Шимас в свои пятнадцать успел уже трижды сходить с китобоями к Зеленой Земле.

Однако сейчас все обстояло иначе. Не к Зеленой Земле на полуночи, а в прекрасную Кордову собирались отец и сын. Юному наследнику замков и поместий Абд-Алишера пришла пора обрести образование, достойное ленд-лордов Арморики. И сделать это можно было лишь там, где уважение к наукам насчитывало века, а уважение к ученым стало нормой жизни.

Сходни с грохотом упали на причал — путешествие на полудень окончилось. Шимас еще только решался покинуть ставший привычным банф, а отец уже торопился к воротам.

— Масуд!

— Алишер!

У распахнутых в город ворот порта обнялись братья Абд-Алишер. Пусть они виделись нередко, но рады были каждой встрече всегда так, будто она последняя. Быть может, оттого, что мир вокруг менялся слишком быстро — и перемены эти заставляли почтенных негоциантов держать ухо востро. Даже здесь, в спокойной и богатой Кордове.

— Племянник! — Зычный голос Алишера, старшего из братьев, перекрыл никогда не смолкающий шум порта. — Что же ты медлишь?

Шимас пожал плечами — и в самом деле, отчего он медлит, отчего не решается ступить на землю страны, коей предстоит на годы стать его домом?

Шаг, другой, третий… Теперь под ногами были плиты причала, истертые тысячами ног. Затем плиты сменились камнями мостовой, тоже истертыми почти до блеска.

— Почтенный Алишер! — Юноша склонил голову в поклоне.

Старший Абд-Алишер гулко расхохотался.

— Малыш! Что за церемонии! Разве не виделись мы этой зимой? Мне показалось, мы даже успели подружиться!..

— Да, уважаемый, виделись… Мне тоже показалось, что подружились… Но разве к лицу племяннику столь большого человека бросаться в его объятия, как глупому малышу?…

Наконец Шимас смог взять себя в руки. Быть может, не совсем, ибо непонятное ему самому волнение все еще соседствовало в душе с предвкушением грядущих перемен. Братья смотрели на юношу с совершенно одинаковым выражением: они словно пытались понять, достоин ли будет Шимас той участи, которую они для него уготовили.

Коляска катила по вымощенным камнем улицам столицы халифата. День клонился к закату, но суета в городе было утренней, словно впереди еще длинный день. Алишер пытался показать племяннику весь город сразу, но для Шимаса и улицы, и площади, и, о Аллах великий, все красотки города сливались в череду цветных пятен. Уже через несколько минут юноша не различал ни лиц, ни зданий, ни звуков, ни запахов.

И лишь когда за ним закрылась дверь комнаты, когда увидел, как слуги внесли сундук с его вещами, он слегка пришел в себя. И только тогда нашел силы признаться самому себе, что всего лишь боится грядущих перемен.