Комсомолец. Часть 1 - Андрей Анатольевич Федин

мебель в комнате казалась мне высокой. Ещё бы! Я-то привык смотреть на неё с двухметровой высоты — сейчас же во мне было от силы метр семьдесят (ну, может на пару сантиметров побольше).

— Эээ… Санёк! Да что ты там возишься?! Нашего сержанта на тебя нет. Он запросто бы научил просыпаться вовремя и быстро.

— Санёк, — пробормотал я.

Напоследок снова пробежался глазами по комнате. Три кровати, три тумбы, два стола, два стула, шкаф, зеркало, бордовые шторы, окно с грязными стёклами. Совсем не похоже на больничную палату. Если только она не из странного сна. Взгляд задержался на чемодане, что виднелся под моей кроватью. Старый, потёртый, коричневый с металлическими углами. Я видел похожие чемоданы в кино (в тех же фильмах про войну), привлек меня не его ретро вид — наклеенная на него пожелтевшая бумага с короткой надписью «Александр Усик».

«Александр Усик, — мысленно повторил я. — Санёк».

* * *

«Не больница», — подумал я, шагнув за порог комнаты. Вдохнул запах хлорки, поморгал, привыкая к скудному освещению. Посмотрел по сторонам. В удивлении вскинул брови (чужие — светлые, едва заметные). Коридор больницы во сне мог быть любым. Как и больничные палаты. Вот только этот коридор я узнал, пусть он и отличался в мелочах от тех его ипостасей, что мне доводилось видеть раньше.

Находился он точно не в больничном корпусе — в корпусе студенческого общежития. Тут не могло быть сомнений. Уж очень хорошо я помнил это место. Эту лестницу, эту вечно запертую дверь, что вела в проход к соседнему корпусу. В бытность моего студенчества эти стены украшали похабные надписи, а линолеум пола пестрел многочисленными подпалинами — следами от брошенных на него окурков.

Ещё я видел этот коридор с ровными и чистыми розовыми стенами, с аккуратными лестничными перилами и выполненными под мрамор плитками пола — блестящими, новенькими. Таким этот коридор я увидел, когда приходил в общежитие проведать своего младшего сына. Восхитился тогда хорошим ремонтом. И удивился стоявшим на каждом этаже столам — постам строгих дежурных.

Сейчас дежурных я не увидел, как и столов (подобных нововведений не было здесь и во времена моей учёбы — в начале девяностых). А вот плитка на полу была — неприглядная, я бы даже сказал «стрёмная», точно как в ванной комнате, которая не ремонтировалась с советских времён. Да и стены, пусть и не расписанные пошлыми фразами, казались унылыми, походили на больничные — те, что мне запомнились с детских лет.

Я обернулся, посмотрел на дверь. Отыскал взглядом три подтёртые цифры, нарисованные через трафарет. Шестьсот восьмая комната. Вот почему я стоял едва ли не посреди коридора. Моя бывшая комната (шестьсот четвёртая) находилась ближе к комнате с раковинами и верёвками для сушки белья. Сын сейчас проживал в триста пятнадцатой — это на третьем этаже, не на шестом.

Удивительно, что мне приснилось именно это место, а не то моё общежитие из девяностых. Для девяностых этот коридор выглядел более чем странно: слишком чистый (даже без сигаретных окурков на полу), без клубов табачного дыма в воздухе. Да и двери здесь открывались неправильно: внутрь комнат (мы их собственными силами перевешивали, чтобы сложнее было выбить).

Я поправил на шее полотенце. Зашагал привычным в студенческие годы маршрутом к комнате с раковинами (никогда не знал, как она правильно называлась). Удивлялся царившей вокруг тишине. Ни крика музыки, ни воплей телевизора, ни пьяной ругани, ни даже смеха. Словно не общага, а детский сад. Не хлопали двери, шарканье моих тапок звучало пугающе громко.

Не удержался, заглянул в туалет — вход туда находился напротив «помывочно-постирушной» комнаты. В бытность моей учёбы туалет на шестом этаже был всегда закрыт: на вечном ремонте. Приходилось спускаться этажом ниже — временами и двумя этажами, когда уровень фекалий в уборной на пятом этаже поднимался до порога комнаты. Дверь неожиданно поддалась. Резко усилившийся запах хлорки заставил меня чихнуть. Открыто.

Старые знакомые конструкции: насесты на высоких помостах с дырами — никаких унитазов. Память воскресила их во сне в точности. Странно, что при этом она рисовала прочую обстановку общаги такой странной. Ведь это именно мой «родной» третий корпус. В этом я убедился, выглянув в окошко, когда мочился. Окна второго корпуса — напротив. В некоторых горел свет — это, несмотря на то, что на улице почти рассвело.

Пошёл умываться. Знакомые покосившиеся раковины. Те же, что были здесь в девяностые (или очень похожие). На натянутых от стены до стены верёвках сохла одежда — странная, словно вынутая из бабушкиного сундука, где старушка хранила вещи покойного мужа. Из неплотно закрытых кранов капала вода. Через открытую форточку в комнату проникали трели пробудившихся птиц.

Я подошёл к окну, выглянул на улицу. Понял, что не ошибся: в этом сне я действительно очутился в Зареченске, в студенческом общежитии горного института. И всё же картина, что предстала перед моими глазами, выглядела и знакомой, и незнакомой одновременно. Потому что проспект Ленина за окном смотрелся на удивление пустынным. А тополя под окном казались хрупкими, совсем юными.

— Что за хрень? — сказал я.

Подошёл к раковине, подставил ладонь под падавшие из крана капли. Обнаружил, что вода мокрая — как бы ни по-идиотски это звучало. Сон удивлял своей реалистичностью. Я чувствовал запахи, слышал пение птиц и урчание (своего?) живота, ощущал холодные прикосновения капель воды. Никакой сердечной боли и нытья в суставах. Но языком обнаружил пустоту вместо малого коренного зуба на нижней челюсти.

Посмотрел на осколок зеркала, висевший на стене над раковиной, что у окна (в девяностые его здесь не было). Заглянул в него. Увидел настороженный взгляд водянисто голубых глаз светловолосого паренька. Потрогал нос — парень в зеркале тоже прикоснулся к своей чуть приплюснутой переносице, нервно провёл языком по пухлым губам. Не моё отражение. Но почему внешность того мальчишки в зеркале мне казалась знакомой?

«Александр Усик», — снова мысленно произнёс я, прислушиваясь к тому, какие воспоминания и ассоциации они вызовут. Фамилия нередкая. Мой зам по экономике в Костомукше носил такую же. Мелькали на экранах телевизоров актёры Усики (или Носики?). Слышал про боксёра Усика, вот только имя его я не сумел припомнить. Был ли среди всей той разношерстной братии подобный щуплый индивид?

«А что если я не сплю?»

Я рассматривал крохотную лужицу на своей ладони.

«Что если эта общага мне не снится? Что если и она, и вот эта вода, и эта тощая рука — реальны?»