Обреченный на смерть (СИ) - Романов Герман Иванович

Отошел, в проходе между серым корпусом лаборатории и хлебозаводом народ постоянно ходил, и было не совсем удобно куснуть у всех на виду буханку с «угла». А так немного перекусил, посмотрел на главный корпус пединститута, на парящую широкую Ангару, никогда не замерзающую даже в лютые морозы. И зашел в магазин, что пристроился с левого угла на первом этаже высокого желтого дома, за которым высились маковки церквей…

— Однако, сходил за хлебушком раз, и без денег остался.

Алексей досадливо вздохнул — цены снова подскочили, хотя президент уже не клялся, что если они вырастут, то он ляжет на рельсы. Наверное, далековато живет от трамвайных путей, и на электричке не ездит.

Быстро записал расходы — картошка в 640 рублей пара килограмм, пачка макарон в триста, бутылка масла подсолнечного восемь сотен. Перловка, что в армии «резиной» или «шрапнелью» презрительно называли, всего 220 рублей. Лук репчатый по 570 — в магазине овощей никогда не продавали, а тут сподобились, видимо, решили не злить народ, и хоть чем-то наполнить пустующие полки. Продуктов почти и нет, даже по карточкам раньше выбор намного больше был — а тут такое при торжествующем капитализме, вопреки всем обещаниям, что «рынок все сам сделает».

Однако прихватил импорта, самого ходового — иного не наблюдалось. Несколько пачек сухого сока «зуко» (вечно голодные студенты о нем отзывались весьма одобрительно, порой именуя себя «зукины дети»), пошли в дополнение к литровой бутылке спирта «Ройял». Емкость с золотой полоской стоила жалкие полторы тысячи, тогда как обычная бутылка на поллитра водки «тянула» всю тысячу сто.

Студенты из общежития недаром «буржуя» всегда берут — «бодяжат» водой, в которой растворяют для вкуса «зуко», и получают пять бутылок водки. А еще Алексей прикупил чудо-чудное — французскую колбасу за восемь сотен, запаянную в красочный пластик, в то время как отечественная, самая плохенькая, вдвое больше выходила. Решил поджарить ее кружками до румяной корочки, и рюмочку ради праздничка тяпнуть…

— Да, везде царствует обман — нам бумажку красивую подсунули, а мы на нее и повелись! Продали державу за вот такое дерьмо!

Алексей ругался, поминая всех буржуев, которых пролетариат не дорезал. Он был зол как никогда — так его еще не «кидали»!

Французская колбаса не поджарилась в скворчавшем масле — она в нем растаяла, превратившись в дурно пахнувший клейстер. В отчаянии Алексей вынес сковороду из комнаты во двор, поставил на снег. Покурил, успокоился — вылил жижу в жестяную собачью миску. Однако эту сизую остывшую массу голодный пес не стал жрать, фыркнул и отошел, хотя брошенный ему кусок хлеба умял мгновенно.

— Ладно, отварим картошку в «мундире», и с жареным лучком. А пока рюмочку «ройял зуко» опрокинем для пробы!

Алексей уже развел спирт согласно нормам и студенческим рекомендациям — получилось ровно пять бутылок с небольшим недоливом, чуть желтоватой жидкости. Налил половину граненого стакана, который еще студентом украл у аппарата газированной воды — стояли раньше такие на улице, кинул три копейки и пей сладкую шипучку.

Осушил в три глотка — «пошла» хорошо, с «зуко» вышло не так омерзительно, как раньше. Потянулся за сигаретой, но тут перед глазами все поплыло, и он, теряя сознание, успел подумать:

«И тут обман — отравили!»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ "УД ГАНГРЕННЫЙ" октябрь 1717 года Глава 1

«Как мерзко, везде обман — денатурат разлили, народ травят, мерзавцы. И буржуи забугорные твари — отраву продают нам, чтобы быстрее передохли русские люди!»

Мысли пронеслись в голове, но одновременно с ними накатила тошнота. Клубок чего-то очень горячего рванулся из желудка — Алексей, еще толком не придя в себя, успел повернуться на бок, и, почувствовав рукой пустоту с края кровати, наклонился. Его мучительно вырвало, от сильного спазма содрогнулся всем телом.

«Повезло — желудок был почти пустой, оттого не помер, а блевал желчью, пусть долго и мучительно. Фу, как мне хреново — голова сильно болит, живот. Надо же — не помню, как до кровати добрался и лег».

Снова затошнило, но Алексей немалым трудом унял порыв. Мозг уже сбросил оцепенение — мысли потекли быстро, без всякого напряжения, даже в висках молоточки перестали колотить.

«Лежать нельзя — надо попытаться встать. Есть активированный уголь, нужно принять, но вначале напиться и промыть желудок — вывести токсины. Да убрать на полу, подставить тазик — самому же этой гадостью дышать. И бутылки в раковину слить — еще кто-нибудь на эту отраву позарится, так до смерти ведь дело дойдет!»

Алексей рывком сел на кровати и открыл глаза — где-то минуту ничего не мог разглядеть, все плыло в каком-то тумане. Пришлось тряхнуть головой — помогло, будто навели резкость.

— Охренеть…

«Где это я?!»

Это была не его комната, в которой он прожил пять долгих, мучительных лет. Натуральные бревенчатые стены, щели заткнуты чем-то похожим на мох, потолок из досок, порядочно грязных и почерневших. На самодельном столе, массивный подсвечник — в нем горит толстая свеча, судя по всему даже не парафиновая, а сальная. Копоть буквально летала в воздухе — он отметил маленькие черные лохмотья в ярком пламени.

«Не понял — это явно не больница!

Это куда меня привезли?!

Похоже на зимовье в тайге — окно из кусочков стекла собрано. Оп-па-па — попал, тут меня и порешат, как я все бумаги подпишу».

Внутри заледенело — о таких случаях ходили слухи. Бандиты выискивали одиноких пенсионеров, тех, кто не имел родственников, и на свою голову приватизировал жилье. Пытками заставляли переписать, даже оформляли дарственные, а потом убивали жертву.

«Со мной такой номер у них не прокатит — я не оформил документы, все отойдет государству.

Или они в сговоре с чиновниками?!

Тогда плохо мое дело — присвоят комнату. И сестра ничего не сделает — жилплощадь государственная, подвал в центре Иркутска в двадцать квадратов лакомая добыча. Убьют, как подпись свою поставлю!»

Алексей почувствовал, как у него вспотело тело, стало немилосердно жарко. Отбиться и удрать не сможет, куда там инвалиду, что полторы руки имеет и еле ходит, хромая.

«Мне нужен нож — при удаче хоть одному гаденышу брюхо вспорю, и потроха наружу выпущу. Не за зря пропаду хоть!»

Комната поплыла перед глазами, когда Алексей встал на ноги — он был бос, ступни сразу ощутили холод дощатого пола. По лицу неприятно поползли капли пота, машинально вскинул левую руку — иной раз ему снилось, что кисть цела, и сейчас возникло такое же ощущение. Однако прикосновение не обрубка, а вполне живых пальцев к лицу ошеломило, и он бессильно рухнул на топчан, оторопело разглядывая уже обе ладони.

— Офигеть! Это сон!

У него имелось две руки, с узкими ладошками, длинные тонкие пальцы — и все без малейших следов ожогов.

— Этого не может быть!

Алексей языком облизал пересохшие губы и тут же вскочил — он почувствовал гладкую кожу, а не рубцы, и зубы во рту были нормальные, какие природой положены, а не стальные «мосты» протеза.

— Я вижу сон, иначе бы меня давно инфаркт бы тряхнул…

Сомнамбулой Алексей поднялся с топчана и провел пальцем по пламени свечи. Зашипел котом, которому на хвост наступили, сунул палец в рот — боль была настолько явственной, что любой человек сразу бы проснулся. А потому сразу же уселся на топчан и посмотрел на красное пятнышко ожога, что хорошо было видно на белой коже.

— Это кто меня так приодел?

И только сейчас Алексей обратил внимание, что его привычный тренировочный костюм с отвисшими коленками на штанах превратился в кальсоны с рубашкой, но не с хлопка, а льняной ткани, жесткой, скорее серого, а не белого цвета.

Да и постель была застлана точно такой же простыней, причем вместо матраса была шкура, скорей всего медвежья. Роль одеяла играло покрывало из очень плотной ткани, теплой и мягкой — шерсть пальцы ощутили сразу. А вот подушка вполне себе обычная, только размером вдвое больше — птицы извели на нее немало.