Кормление тайских сомиков - Дмитрий Глуховский

Можно было бы сравнить Сочи со стеснительной греческой девушкой, которую прихорашивают, собираясь принести в жертву Минотавру… Но точнее будет сказать, что Сочи — как угрюмый кобель из женской колонии, которую тюремное начальство пытается накрасить кой-как, чтобы подложить проверяющему из Москвы. Можно замазать морщины и шрамы, но вот характер — поди замажь!

Сочинский аэропорт — стеклянный, зеркальный, будто из воздуха сотканный, — дышал, жил. На летном поле — самолеты свиты: служебный с пульманом, передовой с журналистами; поодаль видны силуэты отжатых охраной на запасную полосу рейсовых лайнеров вроде бы даже западных авиакомпаний.

По краям поля громоздились колонны черных катафалков, то тут, то там разбавленных ярко-красными спорткарами: ничего не поделать, Юг; темперамент у местных феодалов иногда берет верх над чувством меры. А потом, и в этом крае ротация власти осуществляется по знакомому принципу. С пониманием надо относиться к тому, что иной авторитет не успеет сразу остепениться, по призыву Родины надевая на лацкан тесного пиджака значок с триколором. Ну, погоняет еще и депутатом на «Феррари» по колдобинам родной станицы по старой памяти, ну, проломит из обретенного чувства превосходства над человеками пару-другую черепов верной битой… Все это и понятно, и простительно.

Подали трап, подъехал пульман, поднесли хлеб-соль модельные казачки в истовых кокошниках.

— А добро пожаловать в наш суперсовременный, имени князя Потемкина сочинский аэропорт! — радушно улыбнулся загорелый губернатор, поблескивая черноморским солнцем, отраженным от итальянских темных очков.

Президент кивнул, изучая здание аэровокзала, айсбергом высящееся над головами встречающих. За зеркалящими его стеклами бурлила жизнь: силуэты деловых людей в костюмах и с чемоданами trolley сновали взад-вперед, спеша на посадку или с энтузиазмом посещая магазины duty free.

— А аэропорт уже введен в эксплуатацию! По мнению Европейской ассоциации гражданской авиации, наш аэропорт — самый…

Бронированный пульман распахнул двери, маня Президента в свое ласковое нутро, и тот нехотя поддался… А так слушал бы еще и слушал.

Поехали по пустым улицам смотреть Олимпийские объекты — похожие на Дрезден после бомбардировки развороченные гектары истерзанной плоти сочинской земли, в которых жадными опарышами возились бульдозеры, то ли что-то раскапывая, то ли, наоборот, стремясь поскорей заровнять разрытое.

Построено ничего не было, но загорелый и в дорогих итальянских очках директор корпорации «Олимп» глядел на открытые раны Сочи с оптимизмом, словно через его волшебные очки ему было видно многое, сокрытое от глаз смертных.

— Вот, — обводил он рукой, допустим, срытый холм, — тут у нас стадион на двадцать тысяч мест. Стеклянная крыша может открываться и закрываться, имитируя движение листков росянки… Архитектор — лауреат Притцкеровской премии… Вдохновение черпал в родной природе… Камбоджийской. А это — площадка для керлинга. Самая протяженная в мире!

Бодро возились синие муравьишки в котлованах, ритмично работала строительная техника, и казалось: так-то трудились бы в советские годы — точно б построили коммунизм к наступлению нового века.

А потом — у иллюзорной лыжной трассы, проходящей через пока реальный микрорайон, — через тройное кольцо ФСО вдруг метнулась к Президенту бабка, прокладывая через обсевших суверена феодалов путь авоськой с помидорами. Фэсэошники вскинули «Стечкины», Президент зажмурился, телевидение стыдливо отвернуло камеры…

— Голубь ты наш! — запричитала вдруг бабуся вместо того, чтобы взорваться. — Спасибо, приехал! А то ведь эти дармоеды без тебя ничегошеньки тут не делали!

Губернатор сжал было кольцо, особым движением брови приказывая ассистенту занести бабульку в расстрельные списки, но Президент вдруг рассмеялся добродушно.

— Для того и летаем! — сказал он.

Открылось ему: есть, есть тайный и святой смысл в нескончаемых перелетах. Нет, не показывать всяким там Бжезинским, что мы бдим, что рановато еще разевать роток на нашу половину шахматной доски, и не намекать вежливо китайским соседям, что в ближайший срок Сибирь мы им отдать не сможем.

А смысл в том, что лихорадочная эта круговерть перелетов, переездов, инспекций, примерок разных костюмов и масок — то врачебного халата, то футбольной формы, то летчицкого шлема, — есть непрекращающийся подзавод пружины, заставляющий всю Россию тикать и работать, на манер знаменитых часов в Детском мире.

Сюда прилетит Президент — здесь закопошатся. То дорогу починят, то в детсаду ребятишек умоют, то боевиков заарестуют в подарок Белому царю.

Туда обратит свой взор — и там сразу извечная дрема сменяется вдруг лихорадочной деятельностью: в больницу привезут томограф, в микрорайоне нет-нет, да и дадут горячую, а на завод вдруг поступит госзаказ на десятисантиметровые болты к приемникам «Глонасс»…

Где Президент — там и жизнь. К чему прикоснется тень его лайнера, там распускаются цветы и колосятся хлеба. Там и бюджеты свежей кровью пускаются, бурля, в дряблые и забитые бляшками сосуды местной власти, давая той молодость и силу и даря через свое чудесное присутствие и ей, корявой, тленной, умение делать чудеса.

Где Президент давно не был, там гибель и запустение, пыль и прах.

Молитесь, чтобы прилетел он к вам. Ибо только тем спасетесь.

Губернатор тоже засмеялся — не угодливо, а от души: отлегло.

— Кстати! — непринужденно ввернул он. — На завершение строительства олимпийских объектов нам понадобятся дополнительные вливания… Думаю, тридцати миллиардов рублей должно хватить.

Президент кивнул: легко! и подмигнул губернатору. Подмигнул ли тот в ответ, было не разглядеть через солнцезащитные итальянские очки. Но Президенту на миг показалось: сквозь коричневое стекло холодно блеснуло олово.

Да нет, просто почудилось!

— А я ведь понял, для чего летать! — объявил Президент, вытягиваясь в низеньком кресле для посетителей.

— Да ну? — настороженно отозвался Премьер из-за своего стола. — И для чего?

— Да чтобы феодалы видели: я действительно существую. Я не просто картинка в телике! Аз есмь, так сказать, и в случае чего могу навешать. Прилечу — и зашебуршат сразу! А если не метаться так вот хаотически по стране, забалуют ведь. Тут надо именно что наскоком брать. Р-раз! И в Оймякон. Не ждали, суки? Р-раз — и в Каменец-Подольск!

— Это на Украине, — поправил Премьер. — Хотя им тоже расслабляться не стоит.

— Ну так что? Правильно я понял? — голос Президента звенел мальчишеской радостью.

— Правильно, правильно, — рассеянно ответил Премьер, расслабленно улыбаясь. — Вот и думай так. Ну ладно, давай, мне еще с бумагами поработать надо.

— Ну, куда там у нас дальше? — бодро спросил Президент.

— Кемерово, — сверился с графиком первый пилот.

— А что в программе? — поинтересовался Президент у шефа протокола.

— Совещание у губернатора. Потом инспекция шахты. Надо будет одеться в шахтерский костюм для телекамер. Проверить условия труда работяг. Потом обсудить проблемы отрасли и подумать насчет финансирования…

— Разберемся и подумаем! — потер руки Президент.

Его переполняла кипучая энергия; будто электрический ток через члены шло вибрирующее ощущение всемогущества. Хотелось жить и творить. Президент откинулся сначала в кресле и смежил было веки, но спать не получалось. Он пружиной вскочил с места, походил взад-вперед, а потом двинулся через каюты челяди к самолетной кабине.

Командир судна обернулся к нему удивленно.

— Слушай, — Президент помялся немного. — А можно мне это… На место второго пилота, а? Вдруг приспичило — взаправду, без телекамер…

С высоты птичьего полета одинокая взлетка Кемеровского аэропорта напоминала лаконичностью форм милицейскую дубинку «Аргумент-1» — такую с уголочком, чтобы эффективнее в голову бить.

И уже с этой высоты хорошо были видны ряды черных катафалков местных феодалов, подобострастно сбившихся у самого летного поля в предвкушении сошествия суверена.

— Кормление тайских сомиков, — буркнул себе под нос командир.

— Что? — рассеянно спросил Президент.

— Да… Ездили вот в Таиланд с женой. Там есть такое развлечение: выходишь из гостиницы вечером на пирс с остатками ужина, садишься и бросаешь жрачку в воду, — стеснительно объяснил летчик. — И вода просто вскипает: на халяву приплывает такое количество рыбы тамошней, сомиков, что и воды уже не видно. Все этими сомиками кишит… С рукой отхватить могут, даром что декоративные. А закончится жрачка — они словно чувствуют. Р-раз — и пусто. Ни души, сука. И вода прозра-ачная такая… На десять метров вниз дно видно.