Чудо на переносице - Михаил Казовский

— Давайте тогда изобразим Валю Ветлугину из второго цеха, — сказал Рейтузников. — Она очень красивая, на нее все мужчины заглядываются.

— А каковы ее производственные показатели? — спросил Каруселин.

— Не знаю. А при чем здесь это?

— Как это при чем?! Мы не можем печатать миллионными тиражами портрет отстающей работницы. Это же выйдет скандал!

— Показатели у Ветлугиной хорошие, — сказала Самсонова. — Но могли бы быть еще лучше.

— Вот видите! — обрадовался Каруселин. — Я же говорил! А ваша позиция, товарищ Рейтузников, мне вообще кажется подозрительной: то артистку предлагаете, то спрашиваете, «при чем здесь показатели?». Чего вы добиваетесь? Компрометации фабрики?

— Но позвольте! — взорвался Рейтузников, — Мы веда сейчас обсуждаем не кандидатуру для Доски почета! Если уж на то пошло, я скажу, что потребителю глубоко безразлично, изображена на его покупке передовая работница или нет. Все равно он обертку выбросит.

— Выбросит?! — так и подпрыгнул Каруселин. — Вы слышали, что он оказал?! Я предлагаю обсудить поведение Рейтузникова на специальном заседании.

— Подождите, товарищи, — вмешался Геннадий Венедиктович. — Сейчас не об этом речь.

— Вот именно, — кивнула Самсонова. — Поэтому я предлагаю поместить на мыле портрет нашего уважаемого директора, Геннадия Венедиктовича.

Все сразу замолчали.

— Он по всем статьям подходит, — продолжала Самсонова, — общественник, передовой человек, имеет жену с двумя детьми. Лучшей кандидатуры нам не придумать!

— Но ведь директор — мужчина, — тихо сказал Рейтузников.

— Ну и что? — спросила Самсонова.

— А мыло называется «Марианна». Все задумались.

— А давайте назовем мыло «Геннадий Венедиктович»? — предложил Каруселин. — Поместим красочный снимок: директор в рабочем кабинете, за столом, на фоне графика роста фабрики. И на обратной стороне обертки напечатаем его автобиографию. По-моему, очень дельное предложение.

Геннадий Венедиктович встал и, потупив глаза, ответил:

— Спасибо, товарищи. Я всегда знал, что в трудную минуту на вас можно опереться. Своим дальнейшим трудом я постараюсь оправдать ту высокую честь, которую вы мне оказали!

Все дружно зааплодировали…

Однако министерство посчитало заявку фабрики несколько нескромной и переименовало «Геннадия Венедиктовича» просто в «Гену» — с изображением одноименного крокодила на красочной обертке.

ПЕРЕПИСКА

Цезарю Каю Юлию

Брута Марко. Юния

Убедительно прошу Вас снизойти и разобраться.

Дело в том, что моя семья вот уже девять лет вынуждена проживать в проходной комнате. Как известно, я занимаю большой пост, устаю на службе, но не имею возможности отдохнуть дома. Это же относится к моей жене (она работает в Римском управлении искусств) и к моей взрослой дочери, которая готовится к поступлению в Школу будущих матрон.

Прошу поспособствовать в предоставлении мне отдельной квартиры.

Брут М. Ю.

Бруту М. Ю. из канцелярии Цезаря К. Ю.

Настоящим уведомляем, что Ваше заявление поступило в Отдел жалоб за № 185694. При запросах ссылаться на него.

В Отдел жалоб канцелярии Цезаря К. Ю.

Брута М. Ю.

Прошел уже год с того времени, как к вам поступило мое заявление за № 186694, но до сих пор я не получил ответа.

Прошу разобраться.

Бруту М.Ю.

из Отдела жалоб канцелярии Цезаря К.Ю.

Настоящим уведомляем, что Ваше заявление за № 185694 поступило в Римское объединение по жилищным вопросам.

В Римское объединение по жилищным вопросам

Брута М. Ю.

Три месяца тому назад к вам поступило мое заявление за № 185694. Почему до сих пор нет решения?

Бруту М. Ю.

из Римского объединения по жилищным вопросам

Настоящим уведомляем, что Ваше заявление за № 185694 будет рассматриваться на заседании местного консульства.

Местному консульству Брута М. Ю.

Мое заявление за № 185694 вот уже полгода находится у вас без движения. Убедительно прошу разобраться.

Бруту М. Ю. от местного консульства

Ваше заявление за № 185694 было рассмотрено нами на очередном заседании. Вынуждены сообщить, что для проводки вне очереди в вашем доме водопровода, сработанного рабами Рима, вы не имеете никаких оснований.

Говорят, когда умирающий Цезарь воскликнул: «И ты, Брут?!», Марк Юний Брут, вытирая окровавленный кинжал, ответил:

— Я слишком долго ждал, Юлик…

Таковы были их нравы.

РАЗБЕГ

Я проснулся и вспомнил, что меня назначили начальником. Парамонов ушел на пенсию, а меня назначили. Я ждал этого утра целых двенадцать лет. Даже больше. Целую жизнь! Я ждал и наконец дождался. Какое счастье! Какое удивительное настроение! Я красив, умен и молод. Я жажду деятельности. Я чувствую себя Ломоносовым накануне закладки университета!..

Парамонова давно нужно было уволить. Это старое трухлявое бревно с ушами. Он не понимал веяний времени. Он жил позавчерашним днем. Парамонов работал только для себя. Он видел не дальше ветрового стекла своего служебного автомобиля.

Нет-нет, теперь я всё поломаю. Всё. Решительно всё! Служебный автомобиль отныне будет использоваться только в служебных целях. А то: «Где машина? Где водитель? Надо в министерство срочно везти пакет!» — а шофер повез Парамонова на дачу. Безобразие!.. Часы приема отменю вовсе. Никаких часов приема. Каждый пусть входит, когда ему нужно. Я встану из-за стола, пожму руку, предложу сесть… Вот так, в непринужденной, демократичной обстановке станем решать все вопросы. Легко, весело, быстро!.. Секретарша заварит кофе… Кстати, секретаршу надо сменить. Сразу же. Обязательно! Леокадию Самсоновну отправлю в производственный отдел. Там и зарплата выше — ей перед пенсией хорошо. А на ее место возьму Женечку из отдела кадров. Не девушка — прелесть. Глаза, губы, коленки — все на месте. Я где-то читал, что секретарша — лицо начальника. Пусть моим лицом будет Женечка!

Что еще? Лапсердуева уволю. Бездарь. Лентяй. Стопроцентная профнепригодность. А Викентию Викентьевичу Бэзэ надо немедленно дать квартиру. Дельный работник, умница, а живет в коммуналке. Талантливых людей надо ценить! И вообще все теперь у нас пойдет по-новому. Потому что я не Парамонов. И точка!

В это время зазвонил телефон.

— Товарищ Кукушкин? — сказал шофер. — Доброе утро. Автомобиль у подъезда.

— У какого подъезда? — спросил я.

— У вашего. На работу пора ехать.

— Глупости. Я и на троллейбусе доберусь.

— В троллейбусе давка, — напомнил шофер. — Смертоубийство. Да и времени в обрез. Не успеете городским транспортом.

Я посмотрел на часы. Шофер был прав.

— Ну, хорошо, — с досадой ответил я. — В первый и последний раз. Слышите?

На сердце стало противно. Плохо начинается. Плохо! По-парамоновски.

На работе, пока шел к своему кабинету, все сотрудники улыбались и здоровались подчеркнуто вежливо. Никогда не думал, что у нас такое количество подхалимов. Ну, от Лапсердуева я иного не ожидал, а другие зачем? Неужели они думают, что я стану клевать на эту древнюю удочку, как старик Парамонов?

Сел за стол, вызвал звонком секретаршу.

— Леокадия Самсоновна, — сказал я. — Как вы посмотрите на то, что я намерен перевести вас в производственный отдел?

Заплакала. На нее было грустно смотреть. Пожилая, некрасивая женщина с трудной судьбой…

— Но ведь там и зарплата выше, — заметил я.

— Это неважно, — плакала секретарша. — Я уже здесь привыкла… Мне трудно будет переключиться… У меня сердце…

Черт возьми, а ведь действительно станет ей дурно, а я виноват. В конце концов через год она должна выйти на пенсию, потерплю как-нибудь.

— Ну, хорошо, — вздохнул я. — Не волнуйтесь. Работайте, как работали…

Леокадия Самсоновна залепетала слова благодарности.

— И пожалуйста, вызовите ко мне Бэзэ. Пора помочь человеку и предоставить ему отдельную квартиру, — добавил я.

Секретарша вытерла слезы.

— К вам Лапсердуев просится, — сообщила она. — Сказать, что вы заняты?

— Нет, пусть войдет. Он мне как раз нужен.

Какой все-таки противный этот Лапсердуев! Волосы жидкие, глаза бегают, рубашка несвежая… Что это он мне протягивает? Господи, Византия, десятый век! Разнюхал, подлец, что нумизматика — моя слабость…