Материалы о толстовцах из сборника Возвращение памяти - неизвестен Автор

* * *

Свой альманах мы назвали "Возвращение памяти". В нем представлены очерки и рассказы о людях, ставших жертвами репрессий, их документы и воспоминания. Это лишь малая часть материалов о нашей реальной истории, той истории, о которой мы не знали или предпочитали не знать, забыть, от которой хотели отгородиться. Основу альманаха составляют материалы, хранящиеся в архиве Новосибирского отделения Всесоюзного добровольного историко-просветительского общества "Мемориал".

И.Павлова

Возвращение памяти. Вып. 2. 1994

Из жизни толстовских коммун в Сибири

В судьбе толстовских коммун, как в капле воды, отразилась трагедия российского крестьянства в период коллективизации. Но судьба крестьян-толстовцев на фоне общей трагедии представляется еще более драматичной, а политика государства еще более жестокой и вероломной, потому что толстовцы как раз и стремились к тому, чтобы жить вместе и коллективно хозяйствовать на земле. В отличие от колхозов, насаждавшихся сверху, в которые крестьяне объединялись насильно и, работая в них, не были заинтересованы в результатах своего труда, толстовские коммуны являлись добровольными объединениями единомышленников, умевших трудиться на земле и любивших землю. К тому же крестьяне-толстовцы жили богатой духовной жизнью и стремились сохранить внутреннюю свободу и чувство собственного достоинства. Такое противостояние наступавшему тоталитаризму не могло закончиться иначе, как гибелью толстовских объединений. Толстовское движение в России зародилось в начале XX века. Последователи Л. Н. Толстого объединялись в общества и кружки, издавали журналы и газеты, пропагандировали идеи великого писателя-гуманиста, основанные на любви ко всему живому и отрицании насилия. Но если до революции основную массу толстовцев составляла интеллигенция, то после нее рядовым толстовцем стал рабочий, крестьянин, бывший солдат. Для них, познавших всю жестокость мировой и гражданской войн, идеи Л. Н. Толстого стали источником жизни. В начале 20-х гг. возникло несколько толстовских сельскохозяйственных объединений, в том числе коммуна "Жизнь и труд" и община "Братский труд". В государственном архиве Новосибирской области сохранились документальные материалы, рассказывающие о жизни этих двух толстовских объединений в Сибири, переселившихся туда с началом коллективизации (*).

(* Переписка о толстовских коммунах, - ф. 47, оп. 3а, д. 25. *)

Коммуна "Жизнь и труд" начала свой не долгий, но трудный путь в конце 1921 года, когда группа молодых людей, приверженцев толстовского учения, решила вести коллективное хозяйство на земле. Заключив с Московским уездным земельным отделом договор на аренду небольшого помещичьего имения, коммунары поселились в Шестакове, недалеко от Москвы. Жили они дружно, трудились с большим подъемом, и хозяйство быстро крепло. С началом сплошной коллективизации ситуация резко изменилась: одно за другим толстовские объединения стали распускаться. Над коммуной нависла угроза ликвидации. Первую атаку коммунары смогли отбить. С трудом, через ВЦИК, но отстояли. Но они понимали, что "как ни невиновен ягненок, волк все равно съест его, потому что хочет есть". После долгих размышлений и споров пришли к единому мнению: всем толстовцам, желающим работать на земле, собраться и переселиться в одно место для "совместной коллективной жизни". Организационным ядром переселения стала коммуна "Жизнь и труд". По этим вопросам коммунарам неоднократно приходилось обращаться во ВЦИК, беседовать с М. И. Калининым, В. Д. Бонч-Бруевичем, П. Г. Смидовичем, и первое время они находили понимание своих просьб. А ведь в конце 20-х годов во многих местах уже началась настоящая травля последователей Л. Н. Толстого, их клеймили как "наиболее вредную секту". Сохранившиеся документы и воспоминания толстовцев не позволяют до конца выяснить вопрос о том, помогали ли работники ВЦИК переселенцам беспрепятственно выехать в Сибирь или просто не мешали их добровольному отъезду в "ссылку". 28 февраля 1930 г. ВЦИК принял постановление, которым разрешил "единомышленникам Толстого переселиться в одно место для устройства коллективной жизни, согласно их убеждениям. Район для переселения предлагался большой - вся Сибирь и Казахстан. Посланные толстовцами ходоки остановили свой выбор на участке земли на берегу Томи в районе Новокузнецка. Переселившись в Сибирь, толстовцы разделились на три группы: уральцы организовали сельскохозяйственную артель "Мирный пахарь", прибывшие из-под Сталинграда - общину "Всемирное братство", а подмосковная коммуна "Жизнь и труд" осталась коммуной. Нелегок был переезд в Сибирь. На старом месте люди оставляли свои дома, поля, распродавали скот, небогатый скарб, а в Сибири их ждала богатая, но необжитая земля. Трудности усугублялись и далеко не гладкими отношениями с местными органами власти, которые не сложились буквально с первых дней их пребывания в Сибири. События развивались стремительно. В апреле 1931 г. толстовцы начали прибывать на место нового поселения, а уже 30 марта того же года президиум Кузнецкого райисполкома предоставил часть отведенной для них земли артели "Путь бедняка", ссылаясь на то, что толстовские объединения не представили свои уставы для регистрации. Когда орггруппа по переселению обращалась во ВЦИК, вопрос об уставе оговаривался особо. Она настаивала на том, что "коллективная жизнь должна строиться на свободных, безнасильственных началах", без административного вмешательства в их жизнь. Кузнецкий райисполком имел на этот счет иное мнение: если коммуна регистрирует свой устав по всем правилам, то она остается в районе, если нет, то это единоличники, и их надо выслать. Именно так и поступили с общиной "Всемирное братство" - за отказ от регистрации устава ее переселили в Кожевниковский район. Коммуна "Жизнь и труд" принципиально не противилась регистрации своего устава. Однако, по их мнению, он должен был отражать такой внутренний распорядок, который устраивал членов коммуны. По зарегистрированному 28 апреля 1931 г. уставу коммуна считалась самостоятельной хозяйственной организацией, руководство которой осуществлял Совет, подотчетный общему собранию. Такой устав не удовлетворял райисполком, но коммунары смогли его отстоять, включив по требованию местных властей пункт о том, что членами коммуны не могут быть кулаки и лица, лишенные избирательных прав. Однако на этом конфликты с представителями местной власти не закончились, а продолжали нарастать, осложняя и без того трудное положение коммуны. Первый год жизни в Сибири был особенно тяжелым для коммунаров. Переселившись в Кузнецкий район, коммуна "Жизнь и труд" фактически все должна была начинать заново. То немногое, что взяли в дорогу и без потерь привезли на новое место, не могло полностью обеспечить коммунаров. Местные власти не оказали толстовцам никакой помощи, более того, льготы, которые им полагались по закону как переселенцам, не были предоставлены. Переселенческие органы, выделявшие земельный участок для толстовских объединений, к этому времени были уже ликвидированы, и весь земельный фонд перешел в ведение райисполкома, а он, не считаясь с тем, что коммунары были переселенцами, включил их хозяйство в общий план налогов и поставок, как и хозяйства старожилов. Требования, предъявляемые коммуне, оказались для нее непосильными. Так, в разгар лета, когда надо было косить сено и строить дома, когда каждый человек на счету, сельсовет под угрозой уголовной ответственности требовал выделить в распоряжение Сибстройпути на различные работы 4 человека и 6 лошадей. В другом случае - не считаясь с хозяйственными возможностями коммуны, с тем, что у них всего 20 рабочих лошадей и недостаток семян, райисполком предъявил коммуне посевной план в 400 га. Но в этот год коммунары смогли засеять всего 14 га пшеницей, 11 га - овсом, 1 га ячменем, 2 га - просом, 6 га - картофелем. Лето в тот год выдалось жаркое и сухое. Дождей почти не было. Урожай собрали плохой: погиб весь ячмень, просо, более половины пшеницы. То, что коммунары смогли собрать, оставили на сев 1932 года, продуктового хлеба вообще не было. Чтобы прокормиться зиму, а коммунаров было 400 душ, из них - 200 детей, пришлось уходить на заработки. Так и перебивались они впроголодь, покупая хлеб на рынке. Но власти это не интересовало. Перед ними стояли другие задачи - дать большой процент коллективизации, больше собрать зерна по плану поставок. Для этого все средства были хороши. Включив коммуну в план поставок, райисполком предъявил такое задание по сдаче сельхозпродуктов, которое значительно превышало то, что произвели толстовцы. Вот некоторые цифры: по заданию требовалось сдать 120 центнеров пшеницы, а собрали 50, требовали сдать 100 тонн сена, а коммунары заготовили всего 50, из них насильно 5 тонн увезли, из 13 дойных коров забрали 7. К тому же коммуну обязали внести обязательный взнос - на акции Тракторцентра, займы, культсбор и другие обложения - более 6 тысяч рублей. В результате Кузнецкий райисполком добился своего - распустил коммуну. В вину ей были поставлены факты приема в коммуну лиц, лишенных избирательных прав, "отказ общего собрания коммуны от роспуска кулацкого правления". Президиум ВЦИК сначала не одобрил этого решения. Постановлением от 2 марта 1932 г. он предложил Западно-Сибирскому крайисполкому: "Немедленно отменить решение Кузнецкого райисполкома от 23 ноября 1931 г. о роспуске коммуны "Жизнь и труд", рассмотреть хозяйственные вопросы, связанные с восстановлением и укреплением коммуны, и принять необходимые меры, предоставить коммуне на общих основаниях установленные законом льготы для переселенцев". В личном письме Ф. П. Грядинскому М. И. Калинин настаивал на срочном приостановлении "всяких взысканий как деньгами, так и натурою", отсрочке взносов до конца 1932 г., оказании коммуне необходимой семенной и продовольственной помощи. Запсибкрайисполком, выполнив первый пункт постановления, обратился во ВЦИК с просьбой о переселении толстовцев из Кузнецкого района. С этой целью было проведено обследование толстовских объединений комиссией, в состав которой входили представители ВЦИК, крайисполкома и Новокузнецкого горсовета. В составленной ими секретной докладной записке но фракцию ВКП(б) Президиума ВЦИК говорилось, что "экономическое состояние коммуны крепкое и может нести государственные обязательства наравне с другими колхозами, между тем от уплаты всех сборов и налогов и др. мероприятий отказывается... Заявления, подаваемые в вышестоящие организации, в значительной части являются необоснованными в том, что их притесняют и принуждают к выполнению государственных обязательств". Эта записка составлялась в начале мая, когда в коммуне хлеба оставалось на две-три недели, и в ход шли жмых и картофельные очистки. Комиссия была солидарна с позицией крайисполкома и Кузнецкого райисполкома в своих выводах по вопросу о дальнейшей судьбе толстовцев, настаивая на их переселении. Однако Президиум ВЦИК подтвердил свои предыдущие решения, освободив коммуну "Жизнь и труд" от обязательств до урожая 1933 г. Благодаря этому, в течение 1933-1935 гг. в коммуне удалось провести землеустроительные работы, на которые она затратила более 4 000 рублей из своих средств. К тому же приходилось отвлекать на эти работы людей и рабочий скот. В результате, несмотря на все препятствия со стороны местных властей и объективные трудности, к середине 30-х гг. хозяйство коммуны укрепилось. Уже с конца 1933 г. она стала полностью выполнять обязательства по государственным поставкам. Поскольку из-за своих убеждений коммунары не могли участвовать в убое скота, план по мясозаготовкам они заменили на выращивание племенного скота, передав совхозам и колхозам 57 голов молодняка. За пять лет жизни в Сибири коммуна наладила и свой быт. Были построены 35 жилых домов, хозяйственные помещения, столовая, школа, баня, проведен водопровод. Для детей летом устраивались детские ясли, площадки, зимой работала школа. В коммуне имелись своя библиотека, радио, музыкальный кружок... Дети, старики, инвалиды содержались полностью за счет коммуны. После принятия в феврале 1935 года на II Всесоюзном съезде колхозников-ударников примерного Устава сельскохозяйственной артели по всей стране развернулась кампания по переводу коммун на новый Устав. Неоднократные беседы с коммунарами о переходе на этот Устав не давали результатов. Тогда 16 апреля 1936 г. Сталинский (бывший Кузнецкий) горсовет, заслушав результаты обследования коммуны "Жизнь и труд", постановил существующий в коллективе устав отменить, как не соответствующий основным положениям примерного Устава, и рекомендовал принять новый. Одновременно были проведены аресты. Из 10 арестованных четверо вскоре были освобождены, а остальные - И. Гуляев, Д. Моргачев, Б. Мазурин, Я. Драгуновский, Г. Тюрк и А. Барышева - осуждены по 58 статье. 1937 год стал для коммуны роковым. Многие ее члены, кто по суду, а кто я без суда, были репрессированы. В лагерях погибли 24 коммунара. После этого коммуна уже не в состоянии была бороться. Она доживала свои последние дни. С переводом ее 1 января 1939 года на Устав сельскохозяйственной артели, т. е. колхоза, коммуна "Жизнь и труд" прекратила свое существование. Сложная, полная трагизма судьба выпала и на долю толстовской общины "Братский труд". До переезда в Сибирь из-под Сталинграда община уже имела десятилетний опыт коллективного ведения хозяйства, в основе которого лежало учение Л. Н. Толстого. За ее приверженность толстовским идеалам местные власти притесняли общину, а когда началась открытая травля толстовцев, ее выгнали из района, отобрав все имущество. Поэтому идея переселения толстовцев на Алтай нашла поддержку в общине, и "сталинградцы" приняли активное участие в подготовке переезда. В Апреле 1931 г. они прибыли на новое место и поселились на землях к востоку от ручья Каменушка, составив основу общины "Всемирное братство". Здесь, на Алтае, они надеялись "осуществить свободную братскую общину - без принуждения, без подчинения, без денег, расчетов, чтобы каждый работал по способности, получал по потребности", т. е. то, что декларировалось Советской властью, они хотели проводить на деле. Однако и у этой общины трения с властями начались уже с первых дней пребывания в Сибири. Камнем преткновения стал также вопрос о регистрации устава. По их мнению, устав, ограничивая свободу, является насилием над личностью, а они хотели строить свою жизнь на свободных, безнасильственных началах. Своей целью члены общины "Братский труд" считали осуществление мирного безгосударственного коммунизма на основе сознательного коммунального труда. Придерживаясь учения о постепенном отмирании государства, они говорили: да, мы понимаем, что пока не все люди сознательные, государства нужны, но мы уже достаточно сознательны, поэтому для нас государство должно сделать исключение и не неволить, мы сами будем выполнять свои обязанности перед обществом. "Служение жизни" - основа их мировоззрения - это добровольное служение обществу. Жизнь человека, животных, птиц священна. Крестьяне-толстовцы осуждали войны и отказывались от несения воинской повинности. "Служитель жизни", по их мнению, не может служить смерти, а потому недопустимо убивать животных и есть их мясо. Эксплуатация животных также считалась противоестественным актом, поэтому наиболее последовательные толстовцы обрабатывали землю вручную. Но власти и не собирались вникать в смысл этих представлений. "Общее соглашение членов трудовой общины Всемирного братства им. Л. Н. Толстого", через которое "сталинградцы" пытались донести свое учение, президиум Кузнецкого райисполкома охарактеризовал как "наглую классовую вылазку партии капиталистической реставрации Советского Союза, как призыв к объединению и наступлению на диктатуру пролетариата ко всем капиталистическим элементам, призыв обнаглевшего классового врага, не брезгующего постыднейшим извращением учения Ленина". Проявляя "классовую бдительность", представители местной власти повели борьбу с "махровой контрреволюцией" до победного конца. Не прошло и месяца со времени переселения толстовцев в Сибирь, а Кузнецкий райисполком уже пишет в ЦИК РСФСР о необходимости переселения их в тайгу, на земли, предназначенные для выселения кулаков. Причины для этого выдвигались более чем серьезные. Во-первых, община наотрез отказалась регистрировать устав и, более того, считала возможным включение в состав общины кулаков и "лишенцев", т. к., по их представлениям, "служение жизни" являлось "достаточным основанием и единственным критерием пригодности человека для общины". А во-вторых, в районе шло "гигантское промышленное строительство", и потому оседание толстовских объединений, оказывавших "вредное влияние" на рабочих, становилось "совершенно нетерпимым". Президиум ВЦИК осудил попытки районных организаций решить все проблемы административным путем. Опровергая доводы местных работников, П. Смидович писал, что одной из причин поселения толстовцев в их районе "служило соображение о том, что следует их взять из глухих мест среди крестьянства, на которое они могут вредно влиять и поселить их в одном месте близ пролетарского центра в окружении организованного населения, на которое влияние их не распространяется". При этом он рекомендовал, чтобы местные органы власти, учитывая особенности толстовцев, "под руководством партии, постепенно, не делая резких шагов, советизировали их". Однако, несмотря на это, 13 октября 1931 года РИК принимает решение о переселении общины. На заседании президиума, где рассматривался этот вопрос, присутствовал представитель общины И. Добротолюбов. Он обратился к собравшимся с такими словами: "Предложения РИКа о новом нашем переселении в настоящее время для нас невозможны. У нас нет ни сил, ни средств на новое переселение. Мы существуем на средства, зарабатываемые вне общины. Предыдущее переселение отняло у нас много сил и времени, так что мы, не обеспечив себя продуктами, едва-едва успели приготовить землянки, чтобы хоть тесно укрыться от холода. Доводя об этом до сведения братьев-коммунистов, мы ожидаем от них разумного и справедливого отношения". Однако "братья-коммунисты" не вняли их мольбам и продолжали доказывать Центру необходимость их переселения. В конце концов постановлением от 3 октября 1932 года Президиум ВЦИК предложил Запсибкрайисполкому "определить место и сроки для переселения коммуны последователей Л. Н. Толстого, выходцев из Сталинграда, отказавшихся от регистрации". Осенью 1933 года к поселку сталинградцев подъехал большой обоз. Всем приказали собираться и грузить вещи, и, несмотря на сопротивление, их все же погрузили и повезли в тайгу на новое место. Переселяя людей - и старых, и малых - под зиму без средств, отобрав скот, оторвав их от жалких жилищ, власти заведомо обрекали их на вымирание. Туда же, в Кожевниковский район, были переселены и другие группы толстовцев: Барабинская, Иловлинская, Уральская, Бийская, Омская, объединившиеся в одну общину - "Братский труд". Зиму 1933-34 гг. толстовцы перебивались на временно отведенных сельсоветом квартирах в деревне Ново-Сергеевка. Картофель, овощи, которые были сданы в кооперацию Кузбасса под обещание, что им их сразу же выдадут на новом месте, задержали, и община вынуждена была жить впроголодь. С началом весны толстовцы приступили к освоению выделенной им земли. Это была нелегкая задача. Участок им выделили безводный, "без единого ручья или хотя бы лужи стоячей воды". Чтобы добывать воду, приходилось рыть ямы в сухой долине, но вода в них быстро пересыхала и оказалась очень недоброкачественной, "когда кипятишь ее в котле, все время является, сколько ни снимай, все новая, новая красная пена, как навар в супе". Обрабатывать землю приходилось почти голыми руками, не хватало ни орудий, ни лошадей. Работали мотыгами и тяпками, а порой приходилось самим впрягаться в плуги. К тому же лето 1934 года выдалось засушливое. Такую засуху не могли припомнить даже старожилы. А тот урожай, который уцелел от засухи, погубили неожиданные среди лета морозы. Однако, несмотря на большую нужду, толстовцы отказались от предложенного долгосрочного кредита в 1 000 рублей, так как им "еще дороже был тот принцип, чтобы в построении своей жизни ни в чем не опираться на государство". В конце зимы в счет оставленного в Кузнецком (в то время - уже Сталинском) районе имущества им удалось закупить около 3,5 тонн зерна. Благодаря этому смогли дотянуть до весны 1935 года. Весна и лето 1935 года были более благоприятными: засухи не было, морозов тоже. И толстовцы, приобретя несколько лошадей, смогли засеять больше земли. Часть урожая они собрались оставить на пропитание и сев, а оставшуюся сдать через кооперацию, "не входя в соприкосновение с государственными планами, налогами и обязательствами". В заявлении председателю крайисполкома ф. П. Грядинскому они писали: "Сущность... наших стремлений заключается в том, что с/х община-коммуна "Братский труд" по своим убеждениям сознательно и добровольно желает передавать результаты своего свободного сельскохозяйственного труда, за исключением семфонда и удовлетворения своих насущных потребностей, в общество на мирные, общеполезные нужды и притом не через государство, а через кооперацию по свободному согласованию с нею... Часть результатов труда считает необходимым передавать в общество через кооперацию бесплатно на такие нужды, как содержание больных, нетрудоспособных, устройство сельских дорог, случаи стихийных бедствий и т. п.". Однако принимать во внимание их принципы Кожевниковский райисполком (как ранее Кузнецкий) не считал нужным. Представители местной власти уже хорошо научились командовать колхозами: где, кому, чего и сколько засевать и какой урожай собирать. Столкнувшись с сопротивлением толстовцев, не желающих работать по приказу, райисполком применил к ним репрессии и меры "принудительного погашения государственных обязательств". За "контрреволюционный саботаж" сева в мае 1935 г. были осуждены И. Добротолюбов, С. Черниченко и Ф. Агурьев. Осенью этого же года была арестована еще одна группа толстовцев - Г. Бутылкин-Свободный, Ф. Савельев, Э. Добротолюбов, Д. Литвиненко, П. Юраков. Их обвинили в организации среди толстовских групп контрреволюционного саботажа хлебопоставок. По той же причине, не считаясь с тем, что хлеб еще не был полностью убран с полей, 9 сентября уполномоченным Комитета заготовок Совнаркома по Кожевниковскому району на общину был наложен штраф - более 16 тысяч рублей. Нанятая сельсоветом бригада рабочих собрала, обмолотила и сдала в Заготзерно весь урожай толстовцев. Забрали 18 лошадей, 16 коров, 2 теленка, но и этого не хватило, чтобы выплатить штраф. Тогда сельсовет приступил к конфискации личного имущества. Забирали все от швейных машин до кальсон и старых пимов. Всего было описано и изъято 428 предметов личного пользования, но это далеко не полный список. В результате проведенной проверки выяснилось, что оформление описей было "совершенно небрежное, неправильное, позволяющее допускать хищения имущества". Были случаи, когда изымались последние вещи. Например, у О. П. Свободной-Булыгиной забрали единственные имеющиеся у нее тулуп и полотенце, а у И. Пугачева - последние две пары пимов. Порою изъятые вещи даже не вносились в опись, например, у той же О. П. Свободной-Булыгиной старый тулуп забрали, а в опись не внесли. "Несмотря на то, что забирают весь хлеб, писали толстовцы, - забрали и барахло, некоторые, даже большинство, остались в чем стояли, даже с людей стягивали, забирали белье и одежду, валенки и обувь. Не знаем, как мы будем проводить зиму в Сибири, совершенно раздетые, у многих нечем ночью прикрыться... Неужели мы обречены на погибель, да еще с малыми детьми..." Община обратилась во ВЦИК за помощью, и 25 сентября Запсибкрайисполком получил телеграмму за подписью заместителя секретаря ВЦИК, а 27 сентября председателя Комиссии по культам, с требованием принять меры к возврату незаконно изъятого имущества и привлечению виновных к ответственности. На это Ф. П. Грядинский отвечал: "...Имущество изъято за саботаж хлебопоставок. Возврат имущества находим невозможным, политически вредным". Тем не менее крайисполкому пришлось признать этот шаг со стороны местных властей ошибочным, и постановлением от 2 ноября он обязал райисполком исправить допущенные "ошибки". Время шло, а местные власти не торопились возвращать то, что награбили. Комиссия, рассматривавшая в апреле 1936 года выполнение этого постановления, отмечала, что "большая часть имущества личного пользования не возвращена под предлогом того, что оказалась распроданной". Так, из 15 изъятых швейных машин было возвращено 9, из 11 женских пальто 2, из 44 одеял - 6, кофточек изъято 20, возвращена 1, юбок изъято 20, возвращена 1 и т. д. Не были возвращены коровы, в чем, по мнению комиссии, виноваты сами члены общины, т. к. отказались брать чужих коров, конфискованных для общины у единоличников, а требовали вернуть именно своих. Отказались толстовцы и от предлагаемой им ссуды, ссылаясь на то, что "брать ссуду при наличии своего семенного и продуктового хлеба (хотя и вывезенного сельсоветом) община считает невозможным". Зима 1935-36 гг. оказалась для толстовцев особенно трудной. Оставшись без теплых вещей, общинники прожили ее почти на одном картофеле. Детям не хватало молока, в результате к весне они сильно обессилели, часто болели и умирали. Весна 1936 года также не предвещала ничего xopoшего. Земля стояла обработанная, а засевать ее было нечем. Семенной фонд общине так и не был возвращен, и ей пришлось засевать поля всем, что у нее нашлось подсолнухом, маком, горохом, просом, гречихой. В недоумении писали они М. И. Калинину: "Кому и какая теперь польза от того, что нас земледельцев-коммунаров - лишили весной семян пшеницы и через это лишили возможности обсеменить пшеницей приготовленные поля?" С каждым годом общине все труднее и труднее становилось вести свое хозяйство. Неоднократные просьбы о выдаче им "взаимообразно" через кооперацию семенной ссуды оставались "гласом вопиющего в пустыне". К сожалению, в фондах архива нет документов, рассказывающих о последних годах существования общины "Братский труд". Можно только предполагать, что ее постигла та же участь, что и коммуну "Жизнь и труд".