Густав Лаваль - Лев Гумилевский

Распухнув от прибылей в этот юбилейный год своего существования, акционерное общество «Сепаратор» выдавало своим акционерам 3 миллиона марок дивиденда. Число рабочих и служащих, занятых на предприятиях общества, достигало семидесяти пяти тысяч человек; вместе с рабочими и служащими предприятий, работавших по лицензиям общества, и представителями, распространявшими по земному шару маленькую машину, сепаратор Лаваля располагал армией, равной армии Наполеона, с которой он явился в Россию.

Управление этой огромной армией было сосредоточено в руках правления общества, состоявшего из шести человек; раз в год оно отчитывалось перед небольшим количеством пайщиков, с которыми делилось своими прибылями. Главную роль во всем этом грандиозном предприятии играл наделенный диктаторскими полномочиями директор общества Иона Бернстрем. Это был небольшой, лысый, бородатый человек в золотых очках, очень живой и проворный. Ничего общего с Наполеоном он не имел. На его сереньком пиджачке не красовалось ни единого ордена, он никогда не держал в руках ни шпаги, ни подзорной трубы; в манерах и жестах его не было ни величия, ни значительности; за всю свою долголетнюю службу в обществе он не изрек ни одной фразы, которую могли бы занести современники в историю развития промышленного капитализма. И тем не менее это был талантливейший человек своего времени, и если читатель впервые слышит это имя, то, разумеется, только потому, что до сего времени история развития отдельных капиталистических предприятий не являлась предметом изучения и исследования, предметом, достойным самого широкого и глубокого общественного внимания.

В тот вечер, когда акционеры общества с торжественной важностью наполняли парадный зал главной конторы, чтобы в двадцать пятый раз прослушать годовой отчет правления, и над Стокгольмом, прозванным «северной Венецией» за его каналы, реки, озера и острова, угасал розовый весенний закат, Иона Бернстрем принимал в своем огромном дубовом кабинете избранных друзей общества, членов правления и виднейших шведских промышленников. Капиталистический мир не велик. В маленькой Швеции свои люди были все на счету, и в дубовом кабинете Бернстрема не было слишком тесно.

Бернстрем собрал в этот торжественный вечер всех оставшихся в живых основателей и главных деятелей «Сепаратора». Здесь был Тюко Робсам, двоюродный брат и первый сотрудник Лаваля; здесь был Оскар Ламм, первый компаньон Лаваля, инициатор и организатор «Сепаратора»; здесь был Карл Янсон, один из многолетних директоров общества, теперь возглавлявший общество «Паровая турбина де Лаваля». К величайшему изумлению собравшихся отсутствовал только сам Лаваль.

Представитель английского синдиката «Густав де Лаваль — Фергюссон» в Лондоне, беседовавший с директором анонимного общества «Металлургические предприятия де Лаваля» в Брюсселе, несколько раз уже справлялся у своего собеседника о здоровье знаменитого изобретателя. Председатель правления общества «Лаваль — цинк» с подобным же вопросом обратился к представителю общества «Электрическая печь де Лаваля». Однако никто из всех этих господ, руководивших предприятиями, связанными с именем Лаваля и эксплуатировавшими его изобретательский гений, ровно ничего не мог сказать о нем самом.

От проницательного взора Бернстрема не могло укрыться ничто: пододвигая собеседникам дорогие сигары, он вскользь упомянул о прекрасном здоровье и неиссякающей энергии изобретателя, которого он надеялся сейчас увидеть здесь; в то же время он вызвал слугу и распорядился прислать к нему управляющего делами.

— Я очень удивлен, — сухо сказал он ему, как только тот явился и почтительно остановился в дверях, — отсутствием господина де Лаваля, который, как мне известно, находится в Стокгольме. Я не могу допустить мысли, чтобы именно ему вы забыли послать приглашение.

Управляющий, наклонив голову, ответил спокойно:

— Мы рассылали приглашения только пайщикам общества.

— Но, — смеясь, и очень громко, так, чтобы обратить общее внимание на свой разговор с подчиненным, заметил Бернстрем, — если вы ознакомились с только что выпущенной нами к двадцатипятилетию общества брошюрой, вы, вероятно, знаете, что господин де Лаваль получил при организации «Сепаратора» половину всех акций.

— Совершенно верно, — ответил управляющий, еще ниже склонив голову, и затем прибавил, разводя руками и оглядывая гостей, молча смотревших на него, — но в настоящее время господин де Лаваль не имеет ни одной акции «Сепаратора»·

— Желал бы я знать, что он вообще имеет в настоящее время, этот несчастный Лаваль!.. — с досадой воскликнул Робсам.

Бернстрем выпроводил управляющего и пожал плечами.

— Такого сюрприза только и можно было ждать от нашего милого Густава… — брюзгливо сказал он.

Карл Янсон, огромный и тучный, похожий на викинга со своей длинной, седой бородой, пробормотал сердито:

— Этого нельзя допустить, господа! Бернстрем, — прибавил он, — правление здесь в сборе. Я предлагаю сейчас же принять постановление и объявить его акционерам: в ознаменование заслуг де Лаваля перед обществом мы назначаем ему ежегодную пенсию в 12 тысяч крон до конца жизни, с передачей жене после его смерти.

Этим людям не надо было объяснять каждый ход в сложной игре. Они все были равными по проницательности игроками. Бернстрем обвел глазами членов правления и резюмировал:

— Принято единогласно.

— Но для нынешнего собрания, — продолжал Янсон, — Густава нам добыть надо во что бы то ни стало. Слушайте, Бернстрем, поедемте сейчас же к нему, поздравим его с назначением пенсии и привезем сюда.

— Едем…

Не привыкшие ни медлить, ни собираться, они встали разом, готовые улыбнуться, извиниться, кивнуть и выйти, но в этот момент дежуривший за дверью курьер, блистая галунами и пуговицами с вытисненными на них марками фирмы, широко раскрыл портьеры и объявил:

— Господин де Лаваль.

В тот же миг из-за портьер показался высокий, плотный человек, очень легко несший и свои шестьдесят лет и полноту и солидность. С некоторого времени он начал брить усы и бороду, зачесывать гладко назад седые, поредевшие волосы и теперь имел вид добродушного деревенского пастора, спокойно разглядывающего мир сквозь стекла своих очков. Манеры его отличались живостью, и внешняя солидность никак не вязалась со стремительностью и легкостью его движений. Он вошел просто, как в свой собственный кабинет или мастерские, не остановился в дверях осмотреться, не улыбнулся, не поклонился. Он стал пожимать всем подряд руки, несколько торопливо, с привычным чувствам человека, спешащего взяться за дело. Несомненно в небрежности обращения Лаваля с этими людьми была некоторая доля высокомерия, рожденного бессознательным ощущением своего превосходства, однако никто никогда не успевал этого заметить. Еще не выпустив руки своего собеседника, Лаваль уже обращался к нему с двумя-тремя словами; они мгновенно включали внимание обоих в какой-нибудь сложный деловой интерес и заставляли забывать окружающее.