Лабиринт (СИ) - Бар Иден

Не отвечаю сразу, потому что понимаю, как он прав. Мы все очень устали за последние несколько лет из-за болезни Катюши, моей младшей сестренки. Но кому ещё, кроме нас, она нужна?

Кате всего пятнадцать, и ее жизнь еще только начинается. Казалось бы. И вдруг такая беда - почечная недостаточность, доставшаяся по наследству от мамы, которой давно уже нет с нами. Она ушла восемь лет назад, а я все переживаю так, как будто бы это было вчера.

Наш отец, Колосков Владимир Ипполитович, стойко перенес потерю жены. Возможно, даже слишком стойко - всего через пару лет после ее смерти он женился снова.

Познакомился папа с Элеонорой Юрьевной, работницей отделения пенсионного фонда, собственно, оформляя пенсию. Отношения их развивались стремительно. Этот абсолютно новый для нас человек свалился, а вернее сказать, ввалился в нашу семью с двумя своими сыночками-погодками, как снег на голову.

Нет, я ничего не имею против Паши и Леши - абсолютно нормальные дети. Но они так быстро переселились в нашу квартиру вместе со своей мамашей, что внесли своим появлением поначалу полнейший хаос. Свою же квартиру размером поменьше предприимчивая Элеонора Юрьевна, насколько мне было известно, немедленно стала сдавать.

Мои и без того сложные на тот момент отношения с отцом максимально обострились. И я посчитала наилучшим для всех решением просто уйти, уступив место новой хозяйке. Для меня было важным только, чтобы она хорошо относилась к Кате, и вначале это действительно было так.

У нас с Катей очень большая разница в возрасте, и ко времени моего отъезда из отчего дома я была уже довольно взрослой, двадцатичетырехлетней барышней. Сестренка же только окончила второй класс.

Я часто навещала ее, но погружение в собственную жизнь постепенно все больше отдаляло меня от семьи. Закончив на тот момент институт иностранных языков, я нашла свою первую работу и только-только познакомилась с Гришей.

Не знаю, что именно послужило отправной точкой для пробуждения Катюшиной болезни, а может быть, так должно было случиться в любом случае, но она начала болеть.

Началось все с каких-то абстрактных диагнозов, и частых детских болезней. Затем однажды, во время сдачи стандартных анализов, в крови ее обнаружился повышенный уровень креатинина. Это насторожило врачей.

Катя прошла полное обследование и, увы, у нее не оказалось даже одной здоровой почки. У этого заболевания смешанные причины, главным образом наследственная, но я была рада, что ей, наконец-то, поставили диагноз и выписали хоть какие-то конкретные лекарства.

Сестренка стала соблюдать диету и значительно меньше болеть. Затишье перед бурей продолжалось несколько почти счастливых лет.

Элеонора Юрьевна сносно относилась к Катюше, не обижала ее, хотя и не проникалась особо своей новоиспечённой ролью мачехи. Конфликтов с Пашей и Лешей не наблюдалось тоже.

Она просто жила своей тихой жизнью в отдельной комнате, училась в обычной школе, но мы часто виделись - настолько часто, насколько позволяли мои жизненные обстоятельства. Отец больше ни в чем мне не помогал, и я самостоятельно приняла решение поступать в аспирантуру по специальности лингвиста.

Так, я стала аспиранткой. Меня "закрепили" за кафедрой английского языка и литературы, дали немножко часов для преподавания. Неожиданным образом разрешился и жилищный вопрос - Гриша, работающий в том же институте на административной должности завхоза, позвал меня замуж и жить вместе в его маленькой, но вполне уютной квартире-однушке.

Свадьба была очень скромной, с минимумом приглашённых. Мне думается, что папина жена тогда вздохнула с облегчением - я точно не вернусь делить с ней кухню и жизненное пространство.

А дальше начался ад. Катюне как-то уж очень резко стало хуже. Все сразу вспомнили маму - ее болезнь тоже протекала вначале вяло, почти бессимптомно. Затем неожиданно закончилась острой почечной недостаточностью, и после короткой комой, из которой она уже не вышла.

Бросив все дела, ненадолго сплотившись, мы всесторонне изучали серьёзность положения. Я взяла отпуск и методично обошла лучших специалистов в нашем городе, вместе с Катей и папой.

Их вердикт оказался неутешителен - трансплантация или, иными словами, пересадка одной здоровой почки для сестры решит вопрос ее жизни и здоровья в положительную сторону. Чем раньше, тем лучше!

Но, срок для поисков был ограничен, а она мучительно страдала на процедурах диализа.

Если говорить о трансплантации в целом, то в нашей стране разрешены только родственная (от близкого родственника, причём муж или жена ими не считаются) или трупная пересадка органов. Эта сфера чётко регулируется законодательством, и пересадки за деньги или даже волонтёрские запрещены законом.

Причем с родственными пересадками всё предельно ясно: донор и реципиент детально обследуются, выносится вердикт по пересадке и в случае положительного решения проводят двойную операцию. То есть, у донора забирают одну почку, чтобы "подсадить" её реципиенту.

Едва узнав об этом, я решилась стать донором для сестры. Признаюсь, где-то в глубине души было очень страшно проходить через все это. Но по по-настоящему страшно стало, когда после сдачи мною необходимых анализов выяснилось, что я не подхожу ей как донор, а наш отец уже слишком стар, чтобы обследоваться с той же целью.

Мы могли потерять Катю в любой момент, неизвестно только, когда именно.

С трупными пересадками всё несколько сложнее - лист ожидания у нас один на всю страну. В нашем городе вносят в лист ожидания в двух клиниках, но это один и тот же список. Многие ошибочно называют его очередью, однако это не так, потому что последовательность пересадок зависит от поступления подходящих органов.

Каждый месяц я приносила пробирку с кровью Кати в банк тканей соответствующей клиники, и в течение месяца её сопоставляли со всеми поступающими трупными почками на совместимость. Такое ожидание легко может затянуться на годы.

Папа быстро смирился и потух - я ничего не смогла поделать с этим. Очень скоро я осталась одна обивать пороги государственных медучреждений и благотворительных фондов в поисках финансирования для Кати, по причине того, что поддержание ее здоровья стало достаточно дорогим и сами мы уже не справлялись.

В ответ на мои неловкие вопросы о деньгах папа только виновато опускал глаза. У него не было ничего, кроме квартиры, а квартира Элеоноры в этом контексте даже не обсуждалась. Он слишком ясно дал мне понять, что денег нет, разве только на еду да кое-какие лекарства для Кати.

Вслед за папой от нашей маленькой команды спасения откололся и Гриша. Он полностью абстрагировался от ситуации, погрузился в свои дела и больше не предлагал мне взять кредит на лечение, как делал это раньше. Он словно просто передумал.

В итоге я осталась совсем одна против целого мира бюрократов в кабинетах, безденежья и полной безнадеги. Но я упорно боролась дальше как могла за жизнь сестры. Ибо она все, что у меня осталось от мамы, а я вынуждена видеть, как этот лучик угасает день за днем на моих глазах.

Я, Евгения Колоскова, а вернее Евгения Лопахина в замужестве, тридцати двух лет от роду, давно уже чувствую себя семидесятилетний старухой.

Я очень устала, и не вижу больше света в конце тоннеля.

- Если хочешь, секс будет прямо сейчас, - обреченно говорю мужу. Гриша смягчается, притягивает меня к себе.

Я улыбаюсь в ответ.

Одним резким движением он сажает меня на стол и сдвигает тарелки, расплескивая их содержимое. Я ахаю - жирные капли мясного гуляша щедро орошают край моего халата. Но Грише все-равно, его глаза горят.

Возможно, мое состояние ступора даже заводит его. Он грубо стаскивает с меня трусы, бросает их куда-то на пол и приспускает свои растянутые треники, нетерпеливо доставая член. Я беспокоюсь о предохранении, но он только что-то мычит в ответ как животное, не слушая, не пытаясь хоть немного возбудить меня или сделать попытку доставить удовольствие, а просто насаживает на себя как на кол, рывками, ритмично, напоминая мне сейчас движущийся состав поезда. Во всех его действиях примерно столько же эмоций.