Служба В Потешных Войсках Хх Века - Анатолий Отян

Мароканна, Бразилия. Всё это, как и игра Бразильской сборной, как и рассказы о других командах, были для нас, как свежий ветерок, удержать и увидеть который мы не могли, но у нас оставалось ощущение свежести и какой-то чуть приоткрытой тайны.

Меня ежедневно слушали врачи, простукивали пальцами по спине и груди, прощупывали пульс. Это было всё обследование. Даже электрокардиограмму не делали, хотя я точно знаю, что приборы по её написанию уже в Кировограде были.

Мне сейчас странно вспоминать те обследования после того, что здесь в Германии со мной делают при кардиологическом обследовании, которые я прохожу ежегодно. УЗИ (ультразвуковое исследование), при котором я вижу свои сосуды, кровоток, сердечные клапаны и т.д. Я даже не знаю названий для обследования и другой аппаратуры, которой меня проверяют. Да, сейчас другое время, но на Украине и сегодня нет многой аппаратуры, которая есть здесь, в Германии. Не даром президенты государств на пост советском пространстве, их жёны и дети едут обследоваться и лечиться в Германию, Великобританию и другие западные страны. Так, Явлинский, известный российский политический деятель, лечился в той же Франкфуртской больнице, в которой мне делали операцию. Даже рожать их дети и внуки, а также богатые люди едут сюда. Эх ма! Тогда, в 1958 году, на территории больницы, находилось псих-отделение (Я не люблю выражения сумасшедший дом), которым руководил известный всему городу врач – психиатр Кессельман. В

Кировограде в те времена, когда хотели сказать, что у тебя не всё в порядке с головой, говорили, что тебе пора к Кессельману. Я представлял его себе внешне мужественным мужчиной, с большими, непроницаемо – чёрными гипнотизирующими глазами, под пронизывающим взглядом которых становится жутковато. И вот почему.

Я не мог раньше, да и теперь не могу представить внутреннее состояние врачей, работающих с душевнобольными. И хотя у нас есть врач – психиатр, друг нашей семьи, Тамара Орленко, я никогда в разговорах с ней не касался этих тем, боясь их.

Интересно, что я, увидев Кессельмана впервые, через восемь лет, в

1965 году, когда работал начальником СМУ 8 (Строительно-монтажное управление) занимающимся газификацией квартир сжиженным газом), был страшно удивлён, когда ко мне в кабинет вошёл небольшого роста, веснущатый, круглолицый мужчина, очень похожий на писателя Бабеля, и назвался Кессельманом, Я от неожиданности сделал круглые глаза и глупо спросил: .- Тот са-а-амый???

Он страшно смутился, покраснел и ответил:

– Тот самый, и посмотрел на меня любопытным взглядом, видимо уже наблюдая своего пациента.

Теперь наступила очередь мне смутится.

Он пришёл ко мне с просьбой газифицировать его квартиру, которую я конечно выполнил.

На минуту прерву своё скучное повествование, чтобы вставить с небольшими сокращениями письмо моего кировоградского хорошего знакомого, очень известного в Кировограде врача-гинеколога Романа

Веера, проживающего сейчас в Израиле, которому я по интернету отправил верхнюю часть своих армейских воспоминаний. Добрый день, молодежь! Толик, подтверждаю получение твоего, интересного для меня письма. Несмотря на то, что мои отношения с Вооруженными силами носили более романтический характер и закончились полным разводом через год учёбы в Одесском

Военно-Морском Медицинском Училище – ВММУ, в связи с расформированием, всё тобой написанное, понятно. Читая, я как бы, был рядом с тобой… Наши дети, к счастью, не могут поверить, что было так, как ты описываешь.

Если моя похвала, а, вернее, оценка, для тебя имеет значение – могу сказать честно: – мне понравилось. Буду ждать продолжения, надеюсь, ты мне пришлешь.

Твоя встреча с Григорием Ильичом Кесельманом вызвала у меня много воспоминаний, т.к. я год проработал в его отделении фельдшером, после окончания мед училища. Он интересный человек со своими слабостями, но и с достоинствами. Мне с ним работалось легко, у нас сложились дружеские отношения, я бывал у него дома. Уже в Израиле я получил от него письмо, он просил, чтоб я объективно описал его перспективу. Письмо было из Москвы, где он жил с сыном. Конечно, я ответил. Он не приехал в Израиль… Жив ли он, где сейчас, не знаю. Один случай тебе опишу.

Гриша, так мы его называли "за глаза", был мягко говоря, не очень храбрым человеком и не скрывал этого. Он боялся всего: и комиссий, всяких проверок, электроприборов…, но больше всего – агрессии своих душевнобольных, их непредсказуемости. Во время обхода его сопровождала целая свита из врачей, мед братьев и сестер, а так же санитаров. Он находился в средине "охраны".

Нападение на медперсонал было не в диковинку, за это была надбавка к зарплате в 30%. В составе такой охраны неоднократно бывал и я.

Подходим мы к койке очередной больной, Гриша выходит из "окружения" и…в мгновение исчезает в постели громадной бабы. Накрыв его своими ведерными сиськами, она перекрыла ему дыхание, пока санитары накидывали ей петлю на шею (из простыни), она сорвала с

Гриши штаны и добралась до его достоинства…

Синий, без сознания, Гриша был извлечен из-под не менее синей, от удавки больной… Случай не предавался огласке, т.к. каждый мог оказаться в подобном положении…

Всех благ, Роман.

Такое, вот дополнение.

А тогда в больнице, вечером, гуляя вокруг псих-отделения, я увидел, как в зарешётчатом деревянной решёткой окне, пожилая, совершенно голая женщина, как паук распласталась на решётке, мне стало жутко, и я больше там не ходил.

Но некоторых душевнобольных всё-таки выпускали на улицу, И однажды во двор больницы вошёл солдат в форме и, увидев знакомую женщину, со словами "мама, мама", бросился к ней. Но она не узнала сына, и громко крича, и что-то причитая, бросилась на него с кулаками. Дюжие ребята в белых халатах растянули их, её отвели в помещение, а солдат долго рыдал прислонясь к стене. Его успокаивали люди, а потом и врач, а я ушёл к себе в палату, лёг на кровать и тоже тихо плакал. Эти две сцены я запомнил навсегда. И мне всегда сдавливает горло, когда я их вспоминаю.

Я пробыл, бездельничая, в больнице дней десять. По вечерам, после работы, и в воскресенье, ко мне приходила моя любимая, нынче моя жена Эмма. Мы найдя укромный уголок, подальше от посторонних глаз, целовались. Я и сейчас помню нежный запах её тела, волос, который сводил меня с ума. Я помню, и мог бы описать то состояние любви, которое меня тогда обуревало, но мне неловко, или как говорят в

России – совестно. Любовь-это сугубо личное, индивидуальное чувство, и показывать его посторонним в наше время было не принято.

Видите, у меня по ТОЛСТОМУ, НЕТ ТЕХ НЕДОСТАТКОВ, КОТОРЫЕ НУЖНЫ

ДЛЯ ХОРОШЕГО ПИСАТЕЛЯ. Необходимо преодолеть личный стыд. А я не умею. Я сейчас, видя, как на улице целуются взасос парочки, отворачиваюсь, как от чего-то бесстыдного. А бесстыдство дошло до того, что гомосексуалисты попросту целуются на улице. А это уже омерзительная сцена, сродни той, если бы на улице, кто-то совершал естественные надобности или половой акт. Думаю, что цивилизация подобного рода, называемая моей покойной тёщей "сифилизацией", ещё наступит или уже наступила. Странно, что эта противная тема вспоминается вместе с чистым чувством любви, и как бы касаясь её, пачкает.