Театр теней - Кевин Гилфойл

— Наши действия строго регламентированы, существуют различные правила и законы — за их нарушение полагаются суровые взыскания. За одни лишают лицензии на врачебную деятельность, за другие сажают в тюрьму. К примеру, донором может быть только покойник. Это чтобы ваш ребенок не наткнулся на своего двойника в очереди в магазине.

Терри с Мартой рассмеялись, и Дэвис посмеялся вместе с ними.

— Но это кажется невероятным, — сказала Марта. — Прямо в голове не укладывается, как это — клонировать человека уже после смерти.

— ДНК оказалась не такой хрупкой, как мы когда-то считали; хоть мы и применяем сложные методы хранения и консервирования, на самом деле в этом нет никакой необходимости. При современном уровне развития технологии мы можем извлечь жизнеспособную ДНК даже из давно мертвой ткани. И главное: как только клонирование завершается, оставшийся материал с ДНК уничтожается. Мы никогда не делаем несколько клонов одного и того же человека. Ваш ребенок будет единственным из живущих обладателем уникального набора генетических маркеров — наследуемых признаков, различающихся у отдельных особей. Разумеется, если только в результате процедуры не получатся близнецы.

— А кто именно становится донором? — спросила Марта уже более уверенным голосом.

— Как правило, ими оказываются доноры спермы или яйцеклеток. При заполнении документов они указывают, согласны ли, чтобы их ДНК использовалась для клонирования после их смерти. Если соглашаются, мы берем у них кровь — как ни парадоксально, мы не можем клонировать человека из одних только половых клеток, — и они получают примерно в три раза больше денег. Донору-женщине платят раз в десять больше.

— Женщины реже соглашаются, — сказала Марта. Она почерпнула этот факт из своего небольшого интернет-исследования. — Поэтому среди клонированных детей чаще встречаются мальчики.

— Абсолютно верно. Сперму действительно сдают гораздо чаще. Кроме того, по-прежнему очень немногие предоставляют свои клетки специально для последующего клонирования. У большинства доноров эта мысль появляется потом, чаще всего в надежде получить побольше денег — подумаешь, закатать рукав да поставить подпись еще на одной бумажке. Некоторые делают это, чтобы потешить свое самолюбие: им нравится представлять, что их ДНК будет продолжать существовать и вроде бы обессмертит их, хотя это, разумеется, полная чушь. Многих, в особенности женщин, возможность создания генетического двойника все же несколько тревожит. Один мой сокурсник опубликовал в прошлом году статью, в которой утверждал, что сомнения женщин связаны с их особым представлением о самих себе. Не знаю, стоит ли этому верить, но все может быть, не правда ли? — Дэвис помедлил, будто ожидая ответа, и продолжил: — И потом, существует еще и контроль. Правила. Нельзя, чтобы людей клонировали без их разрешения. По законам общества и морали мы не можем просто взять из мусорного ведра обрезки ногтей и клонировать их владельца без его ведома. Кроме того, как вы знаете, в течение последних пяти лет конгресс принял целый ряд законов, охраняющих неприкосновенность личной жизни. Незаконным признано даже хранение записей о ДНК человека, кроме случаев, когда он обвиняется в тяжком преступлении.

— Расскажите, а как эмбрион попадает в матку? — спросила Марта.

«А вот мужей чаще интересует, как его оттуда удалить», — подумал Дэвис и ответил:

— Когда вы скажете, что готовы, мы возьмем у вас яйцеклетку, удалим ядро, останется одна оболочка. В эту оболочку мы поместим ядро клетки донора — обычно берется ДНК лейкоцита — и стимулируем поведение, как у яйцеклетки, оплодотворенной естественным путем. Далее происходит вживление этой яйцеклетки в матку так же, как при оплодотворении в пробирке.

— Насколько я понимаю, желающих больше, чем доноров. — Марта продолжала говорить, подглядывая в вырванный из тетради листок, на котором записала все интересующие ее вопросы. — Предположим, мы запишемся в очередь. Как долго нам придется ждать?

— Некоторым из наших пациентов приходится ждать по три-четыре года, но мы не придерживаемся строгой очередности, не работаем по принципу «первым прибыл — первым обслужен». Марта, вы упоминали на предварительном собеседовании, что у вас в семье передается по наследству дегенеративное заболевание мозга — болезнь Хантингтона, ведь так?

Если бы этот вопрос задал любой другой человек, Марта оскорбилась бы, но врачу спокойно ответила:

— Да. Я сдавала анализы. Я носитель.

— В этом случае вы автоматически попадаете в начало списка. Если зачатие произойдет естественным путем, с помощью обычного искусственного оплодотворения или в пробирке — другими словами, с использованием вашего собственного генетического материала, — вероятность того, что у ребенка будет болезнь Хантингтона, очень высока. В случае же клонирования вы получаете эмбрион, проверенный на все возможные наследственные болезни и вынашиваете его без риска передачи даже склонности к заболеванию. По сути, вы усыновляете ребенка в зародышевом состоянии. Он, строго говоря, не может считаться вашим ребенком, но и чьим бы то ни было еще тоже не является. Если посмотреть на ситуацию с этой точки зрения, клонирование предпочтительнее остальных техник зачатия. «Белых пятен» в законодательстве о клонировании мало. И вам не придется опасаться, что в один прекрасный день на пороге вашего дома появятся настоящие родители ребенка и начнут предъявлять на него права.

— А родители донора? С ними как? — спросил Терри.

«Хороший вопрос. И весьма показательный. Вероятность, что придется нести ответственность перед кем-то, волнует его куда больше, чем сама процедура», — подумал Дэвис и вслух произнес:

— Ну, если окажется, что они еще живы, то клон не будет считаться их отпрыском ни с юридической, ни с этической точки зрения. Он будет совершенно другим человеком, со своими вкусами и предпочтениями. У него будет своя уникальная индивидуальность. У него будет душа, если, конечно, вы верите в такие вещи — я, как уже говорил в начале нашей беседы, верю.

— Вы сказали «он». — Марта поморщилась, словно готовясь проглотить что-то ужасно неприятное. — Так значит, девочка никак не может получиться?

За последний год он уже три раза отвечал на этот вопрос, и каждый раз ему приходилось выслушивать от будущих родителей тирады на темы евгеники столь же гневные, сколь и невежественные. Один раз пара была явно подставная. В тот же вечер те двое появились в местной программе новостей, чтобы поделиться с общественностью тем, как их «шокировал» визит в «клинику по клонированию». Дэвис набрал полную грудь воздуха и ответил:

— Как бы нам ни хотелось, чтобы шансы распределялись так же, как в природе, то есть чтобы в пятидесяти одном проценте случаев рождались девочки, реальность такова, что при клонировании наиболее вероятен мальчик. В этой ситуации решения конгресса требуют от нас, чтобы выбор пола был случайным. Тем не менее, кое в чем выбор все-таки остается за нами. Информация о доноре, которая будет вам предоставлена, строго ограничена, однако мы стараемся обеспечить совпадение внешнего сходства клонированного ребенка с родителями. Многие пары, рожающие таким образом, не хотят, чтобы потом их друзья и соседи смотрели на ребенка и гадали, откуда он такой взялся.

Финнов, казалось, эта информация не удивила и не расстроила. Терри поинтересовался:

— У меня, кстати, вопрос по этому поводу. Насколько открытой будет информация о происхождении моего ребенка?

— Разумеется, на данную ситуацию распространяется действие врачебной тайны, — сказал Дэвис. — Родители клонированного ребенка обязаны привозить его каждые полгода на осмотр педиатру, пока ему не исполнится шестнадцать. У нас в клинике работает врач, доктор Бертон, отличный специалист, но вам необязательно обращаться именно к ней, если вас больше устраивает другой педиатр. Так или иначе, врач, который будет следить за здоровьем вашего малыша, непременно должен знать, что он клонированный, регулярно писать отчеты о его развитии и присылать их сюда, к нам. Все это необходимо для нашей исследовательской работы, а также в целях соблюдения чистоты процедуры. Здесь, у нас в клинике, занимаются не только клонированием, и доктор Бертон принимает всяких пациентов, так что никто ничего не заподозрит, увидев вас в приемной.

— А как быть с ребенком? Мы должны будем рассказать ему обо всем? — спросила Марта и добавила с надеждой в голосе: — Ну, или ей?

— Тут, конечно, вы должны поступать так, как считаете нужным. Я считаю, и большинство врачей, полагаю, со мной согласится, что с этим надо повременить. Хотя бы до подросткового возраста. Ребенку будет нелегко принять подобный факт. А через пятнадцать лет это уже не будет казаться таким странным и непривычным, как сейчас. — Дэвис замолчал, потом посмотрел на часы, но без выражения нетерпения — так, как его учили семнадцать лет тому назад в университете штата Миннесота: «У меня сейчас еще одна встреча, но если у вас остались какие-то вопросы, я готов продолжать нашу беседу, пока не отвечу на них».