Король-сердцеед - Пьер Понсон дю Террайль

— Диана, дорогая моя Диана, — прошептал юноша, целуя белые надушенные руки графини. — Почему вы так сурово сдвигаете свои милые брови и так укоризненно смотрите на меня?

— Но подумай сам, Анри, — улыбаясь, ответила она, — ведь теперь уже почти два часа!

— Это — правда, любовь моя. Ноэ попадет от меня за это: он вечно заставляет меня дожидаться его.

— Ты вовсе не думаешь, Анри, о том, что теперь у нас июль месяц, когда в три часа делается уже совершенно светло, продолжала молодая женщина, сопровождая свои слова нежным взглядом. — Ну подумай только, возлюбленный мой, ведь я погибну, если тебя встретят на заре в окрестностях Бомануара!.. Он убьет меня! — шепотом прибавила она. — Да и тебя он тоже не пощадит. Ведь если у него явится хоть малейшее подозрение, он не задумается убить тебя, хотя бы ты был тысячу раз принцем!

— Ты забываешь, Диана, что нам покровительствует божок всех влюбленных, — с улыбкой ответил Анри и продолжал, как бы подчиняясь внезапному приливу грусти: — Бедная Диана! Так ты не знаешь, что я пришел проститься с тобой по крайней мере на целый месяц?

— Проститься? Да ты с ума сошел, Анри!

— Увы, нет, дорогой друг мой, я уезжаю. Мать желает, чтобы я отправился в Париж ко французскому двору…

— О, не езди туда, Анри, не езди! — с ужасом воскликнула графиня. — Ведь ты — гугенот, мой дорогой принц, и с тобой там случится что-нибудь дурное!

— Глупенькая! — ответил Генрих Наваррский. — Не бойтесь, ведь я еду в Париж инкогнито. Зачем — этого я не знаю. Завтра королева-мать вручит мне запечатанное письмо с инструкциями, но вскрыть его я имею право лишь в Париже!

— Все это крайне странно, — с задумчивым видом сказала графиня. — Не может быть сомнений, что тут имеется какая-то политическая цель, которой мы и не подозреваем.

— Диана, красавица моя! — сказал принц. — Разрешите мне зажать вам рот поцелуем! Ведь в нашем распоряжении имеется всего какой-нибудь час, и жаль было бы потратить его на тщетные догадки!

— Ты прав! — сказала она, обвивая его руками. Час быстро пролетел; вскоре на горизонте появилась беловатая полоса рассвета, и Генрих Наваррский, подобно Ромео, расстающемуся с Джульеттой, сказал:

— Боже мой! Диана! Вот и день… Она снова обвила его руками, заставила в сотый раз повторить клятвы вечной любви и потом сказала:

— Слушай-ка, дорогой, ведь ты еще никогда не бывал в Париже?

— Как же! Восьмилетним мальчиком…

— Ну, это все равно как если бы ты и вовсе не был там! Париж полон соблазнами и всяческими ловушками, и тебе необходимо иметь там верного, преданного друга. Для этого я дам тебе письмо к горожанину, с женой которого мы воспитывались вместе на моей родине. Видишь ли, дорогой мой, маленькие люди часто бывают нужнее и полезнее, чем большие, а этот горожанин предан мне всей душой и пойдет за тебя на смерть, если будет знать, что я люблю тебя. А если ты порастрясешь свой кошелек, то он даст тебе и денег, но не под ростовщические проценты, а только из желания оказать услугу.

— Значит, он очень богат?

— Очень. Это — ювелир по имени Лорьо.

— Ну так что же, — ответил Генрих, — дай мне это письмо, и я отправлюсь к Лорьо, хотя бы лишь из желания поговорить с ним о тебе!

— Ты когда едешь, Анри?

— Завтра с заходом солнца.

— Вот и отлично, до этого времени я доставлю тебе рекомендательное письмо. А теперь до свидания, голубчик, становится совсем светло! Графиня осторожно выглянуло в окно, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, а затем основательно привязала лестницу. Генрих Наваррский обменялся с нею последним поцелуем и быстро скрылся за окном.

II

Через неделю юный Генрих Наваррский в сопровождении Амори де Ноэ был уже на пути в Париж, снабженный инструкциями своей матери, Жанны д'Альбрэ, и письмом прекрасной Коризандры к подруге ее детства, жене ювелира. В тот момент, когда наших героев застает этот рассказ, наступала ночь. Всадники ехали с самого утра, рассчитывая добраться до Блуа, где они хотели заночевать. По их расчетам, уже давно должны были показаться кресты блуарского собора, но они ехали и ехали, а все еще не было никаких признаков близости города. Между тем в воздухе чувствовалась гроза и небо было загромождено тяжелыми, черными тучами, которые неминуемо должны были в самом непродолжительном времени просыпаться злейшим ливнем.

— Да ну же, Анри, — сказал Ноэ, — подгоните свою лошадь. Нас сейчас застигнет гроза. Да и какая гроза еще! Моя лошадь уже дрожит подо мной!

— Ну вот еще! — возразил принц. — Ты достаточно хороший наездник, друг Ноэ, и сумеешь справиться с нею!

— Да, но я не люблю промокать…

— Летний дождь только освежает. К тому же наши лошади изнурены и… Сильный удар грома, заставивший лошадь принца взвиться на дыбы, прервал его речь. В то же время крупные капли дождя забарабанили по дороге.

— Да ведь дело-то в том, — сказал Ноэ, — что, сколько я ни смотрю вперед, я все не вижу ни крыши, ни трубы…

— Зато я вижу какого-то человека, который едет верхом.

— Его вижу и я, да ведь человек не то, что дом: под ним не укроешься от дождя и бури!

— Зато человек может указать, где здесь поблизости имеется кров! — ответил принц, сейчас же обращаясь к проезжавшему с соответствующими расспросами.

Увы, в ответах, которые дал встреченный крестьянин, было мало утешительного. Блуа находилось от этого места по крайней мере в пяти лье, никакой деревушки поблизости не было, ближайшая гостиница была в двух лье.

— Бедный Ноэ! — с комическим сожалением воскликнул принц. — Уж придется тебе промокнуть!

— А если все дело только в том, чтобы укрыться от дождя, сказал крестьянин, — то в нескольких минутах езды отсюда имеется на берегу Луары большая пещера, в который вы отлично поместитесь с лошадьми!

Принц кинул крестьянину монету и дал лошади шпоры. Действительно, в последних проблесках вечера они вскоре увидали зиявшее тьмой отверстие большого грота. Сильная молния дала им возможность сориентироваться еще лучше. Ноэ первым въехал в пещеру, не слезая с лошади, и принц последовал его примеру. Почти сейчас же вслед за этим гроза разразилась со страшной силой. Удары грома и вспышки молний следовали друг за другом почти без перерыва, освещая блуарскую долину и будя спящее эхо. Всадники привязали лошадей в дальнем углу пещеры, а сами уселись на кучу сухих листьев, очевидно собранную прежними гостями пещеры.

— Да! — сказал Ноэ. — Этот грот кажется мне прекраснее всех парадных комнат Нерака. Согласитесь, Анри, если бы мы располагали здесь добрым куском дичи и бутылью белого вина, то могли бы просто смеяться над грозой!