Американская дуэль - Константин Станюкович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весеньев был представлен ей на балу, данном городом офицерам «Чайки» через три дня после прихода ее на сан-францисский рейд. Это было время междоусобной войны, и американцы-аболиционисты всячески выражали участие русским, правительство которых явно показывало свои симпатии северянам.
Все клубы, все гостиные широко открыли свои двери русским офицерам, и они были везде желанными гостями.
Весеньев заговорил с миссис Джильдой, точно давно ее знал. Он танцевал почти с ней одной, получил на память от нее гвоздику и вернулся под утро на клипер, влюбленный по уши.
На другой день он был у нее с визитом, в небольшой вилле почти за городом, и просидел два часа, а затем стал ходить каждый день. Его неодолимо тянуло в эту маленькую гостиную, где миссис Джильда обыкновенно проводила целый день, лежа на диване с книгой в руках, или в сад к гамаку, под секвойи.
Он почти никого не встречал у нее в те предобеденные часы или по вечерам, когда бывал у нее, и она ласково, как доброму хорошему знакомому, протягивала ему свою крошечную руку с рубином на мизинце и уютнее усаживалась на диван, не скрывая своих маленьких ног в шитых туфлях. Приготовляясь слушать этого пришельца с дальнего севера, вдруг, как-то неожиданно, сделавшегося своим человеком в доме, она глядела на него умным, вдумчивым и грустным взглядом, казалось, нисколько не удивленная, что русский моряк ходит каждый день, но порою, казалось, недоумевала, что он даже не пользуется правами американского флирта и с робкою почтительностью целует ее крошечные холодные руки, и по временам глядит на нее так грустно-грустно, точно жалеет ее, точно прозревает, что в сердце этой маленькой женщины разыгрывается драма.
И миссис Джильда привыкла к Весеньеву и, казалось, не без удовольствия слушала, как стремительно, словно бы «волнуясь и спеша», говорил он без умолку на своем не особенно правильном английском языке о далекой России, о которой она имела представление, как о стране, где вечный снег и где везде гуляют медведи, о родных, о плавании на «Чайке», о своих планах и надеждах. Она слушала, слегка удивленная его горячностью и огоньком, сверкающим в его обыкновенно смеющихся глазах, когда он, со свойственною русским откровенностью, обнажал перед ней свою душу, высказывая свои решительные взгляды и нередко требуя самого радикального переустройства вселенной.
Скоро он стал менее болтлив. Он задумчиво примолкал, сидя около маленькой женщины, и глядел на нее восторженными глазами. Она тихо улыбалась и не отнимала своей крошечной руки, которую молодой лейтенант осыпал поцелуями.
Накануне отхода из Сан-Франциско Весеньев тоскливо сказал:
– Завтра мы уходим, миссис Джильда.
Она, казалось, была удивлена.
– Уходите? И я вас более не увижу? – протянула она грустно.
– От вас зависит. Я вас люблю, Джильда. Не на шутку люблю.
Лицо ее омрачилось печалью. Ее большие темные глаза нежно и благодарно глядели на Весеньева.
И она наконец прошептала:
– Это скоро пройдет.
– Это скоро не пройдет. Я чувствую.
– Зачем это случилось? Зачем? – уныло сказала она.
– Я не знаю зачем. Я знаю только, что люблю вас.
– Но вы совсем меня не знаете?
– Вы… чудная.
– О, я совсем не такая, как вы думаете… Я далеко не хорошая…
И слезы показались на ее глазах.
– Не лгите на себя… Хотите быть моей женой, Джильда?
Она почти испуганно посмотрела на Весеньева.
– Мне тридцать лет… я почти старуха, а вы…
– Мне двадцать шесть… Но разве это не все равно? Я люблю вас больше жизни. Хотите быть моею навсегда, Джильда? Вы разведетесь с мужем… Ведь вы не любите его?
– Нет.
– Я приеду через полгода сюда и увезу вас в Россию.
Джильда с тоской глядела на Весеньева и молчала.
– Вы отказываете?
Джильда не роняла слова и сидела с поникшей головой.
– Вы, значит, нисколько не любите меня, Джильда? А мне казалось…
Лицо Весеньева вдруг побледнело, голос был полон тоски, и на глазах дрожали слезы.
Маленькая женщина быстро подняла голову.
Еще секунда – она рванулась с дивана и, обвивая шею Весеньева, прильнула своими устами к его устам и снова села на свое место.
А слезы так и бежали из ее глаз.
– Джильда! Родная! Голубка моя! – проговорил по-русски Весеньев, умиленный и готовый плакать от счастья.
И, целуя ее руки, он по-английски продолжал говорить о своей любви.
А она, перебирая тонкими, бледными пальцами его кудрявые волосы, повторяла:
– Лучше забудь меня. Лучше забудь!
Определенного ответа она не дала, но не лишала его надежды.
Они расстались, обещая писать друг другу.
Письма ее были печальны и полны любви.
III
Солнце уплывало за горизонт.
– На флаг! – скомандовал Весеньев.
К спуску флага наверх вышли все офицеры.
Солнце исчезло из глаз, а на горизонте тотчас же потускнели яркие краски. Горнист заиграл зорю. Все обнажили головы. Спустили флаг. Со спуском флага день на военном судне окончился.
В скором времени была пропета матросами молитва и розданы койки.
После коротких сумерек быстро опустилась ночь, чудная, теплая ночь. В небе засверкали мириады звезд, и луна, томная, задумчивая и красивая, медленно поднималась все выше и выше, обливая своим серебристым светом и полосу океана, и паруса «Чайки», и палубу клипера.
Каким-то волшебством дышала эта ночь.
Весеньев шагал взад и вперед по мостику, вдыхая полною грудью, и мечтал о встрече с Джильдой.
Какое неожиданное счастье, что в Гонолулу, где собралась эскадра, адмирал приказал командиру «Чайки» идти в Сан-Франциско и там дожидаться его. Наверное, придется стоять около месяца. Каждый день он будет у Джильды, и вопрос о свадьбе решится. В последнем письме она писала, что согласна. Она и не догадывается, что послезавтра он будет у нее. Он нарочно явится сюрпризом.
И молодой лейтенант представлял себе радость встречи, и сердце его замирало. И он глядел на океан, глядел на луну и на звезды и видел одну Джильду.
Пробило 8 ударов полуночи, и на смену Весеньева пришел другой вахтенный офицер.
– Все паруса… Курс WSW. Ветер восемь баллов… Ходу десять узлов… Хорошей вахты! – весело говорил Весеньев, сдавая вахту мичману.
Он бегом бросился в кают-компанию. Там вестовой уж приготовил ему стакан горячего чая.
Там же сидел, читая книгу, и друг его, лейтенант Оленич.
Они были друзьями еще с морского корпуса и с тех пор жили душа в душу, братски привязанные друг к другу.
Весеньев был такой веселый, такой жизнерадостный, что Оленич невольно спросил:
– Что с тобой, Боря?.. Отчего ты сияешь?
– А разве я сияю?
– Совсем… Точно собираешься идти на свидание с любимой женщиной, а не ложиться спать! – засмеялся Оленич.
Весеньев покраснел.
Он присел к столу рядом с Оленичем и тихо шепнул ему:
– Ты почти угадал, Володя… Я тебе ничего не говорил раньше, но теперь скажу… Ты ведь мой единственный друг.
И Весеньев рассказал о том, что любит миссис Джильду и собирается жениться.
– Ты с ума сошел! – воскликнул Оленич, когда его друг кончил.
– Отчего с ума сошел?
– Да ведь ты совсем не знаешь этой дамы. Я видел тогда на балу, и…
– И что же?
– И, скажу тебе по правде, она мне не понравилась…
– Отчего?
– Трудно сказать… В ней есть что-то скрытное… Точно ей есть что скрывать.
– Ты, Володя, гнусно смотришь на женщин вообще и потому говоришь вздор. Придем в Сан-Франциско, и я тебя познакомлю с Джильдой… Тогда ты увидишь, какая это прелестная женщина.
– Но, во всяком случае, Боря, ты хоть спроси о ней у нашего консула. Он всех знает.
– К чему спрашивать?
– А как же? Быть может, твоя миссис Джильда просто авантюристка…
Весеньев стал белее сорочки и вздрагивающим голосом произнес:
– Оленич! Я люблю тебя, как брата, но если ты когда-нибудь осмелишься сказать о ней подобное слово… мы навеки враги.
Оленич пожал плечами с видом сожаления.
– Прости, Боря… Ведь я твой друг и потому позволил себе сказать…
– Гадость! – прибавил Весеньев. – О, я непременно познакомлю тебя с ней, и ты убедишься, что это за чудное создание.
– И однако муж ее, говорят, шулер…
– Может быть… Но разве она виновата… Может быть, она этого и не знает…
– Мудрено не знать, если весь город знает…
– Ну и пусть знает…
– И живет с ним и пользуется средствами шулера… Боря, голубчик, не торопись, умоляю тебя… Прежде разузнай, расспроси… Ты ведь доверчив, несмотря на свой ум, и наивен, несмотря на то, что считаешь себя знатоком людей… Связать себя на всю жизнь…
Оленич замолчал, взглянув на страдальческое лицо друга. Он понял, что продолжать было бесполезно, не рискуя поссориться с человеком, которого любил.
И он решил иначе спасти друга от легкомысленной женитьбы.
IV
Через день «Чайка», слегка попыхивая дымком из своей белой трубы, тихим ходом входила на сан-францисский рейд.
