Живой Сталин - Светлана Светигор

Один общевойсковой генерал-полковник находился на докладе у Сталина. Доклад был содержательный, Сталин несколько раз одобрительно кивнул головой, что считалось хорошим признаком.

Генерал-полковник посчитал, что настал подходящий момент решить свою проблему по отправке багажа из Германии, и нарочито замялся. Сталин спросил:

- Вы хотите что-нибудь сказать, товарищ генерал-полковник?

- Да, товарищ Сталин. У меня вопрос личного плана.

- Личного? Хорошо. Говорите, я вас слушаю.

Генерал-полковник обрадовался и рассказал о том, что на контрольном пункте задержали его багаж, в котором были кое-какие вещи, мелочь. Вещи изъяли. Hельзя ли дать команду вернуть их ему?

- Хорошо, напишите рапорт.

Генерал-полковник, довольный тем, что так просто все разрешилось, быстро написал рапорт. Поскребышев, секретарь Сталина, попросил его подождать в соседней комнате, зашел в кабинет, чтобы наложить резолюцию...

Получив рапорт, генерал-полковник пробежал его глазами. В углу красным карандашом: "Вернуть полковнику его барахло. И. Сталин".

- Тут описка! Я не полковник, а генерал-полковник.

- Hикак нет, товарищ полковник, никакой описки нет. Все вопросы к товарищу Сталину.

И добавил, не услышав возражений:

- Вы можете перешить погоны прямо сейчас.

Поскребышев протянул ошарашенному офицеру пару новеньких полковничьих погон.

В комнате по соседству с кабинетом Сталина имелось все необходимое, чтобы привести себя в порядок, в том числе и перешить погоны.

Шел 1947 год. Сталин находился у себя на даче. Ему рассказали, что Рокоссовский также находится на даче и отдыхает вместе с женой и дочерью. Сталин пригласил всю семью на обед.

Во время обеда велась непринужденная беседа на разные темы. Сталин временами вставал из-за стола, чтобы пройтись. Потом он подошел к Рокоссовскому:

- Вы ведь сидели, Константин Константинович?

- Да, товарищ Сталин, я был в заключении. Разобрались и выпустили. Hо много хороших людей там пострадало...

- Вы правы, замечательных людей у нас много.

Сталин повернулся и вышел в сад. Все за столом замолчали. Присутствовавший на обеде Маленков возмущенно прошипел Рокоссовскому:

- Зачем вы это сказали?

Hо не прошло и нескольких минут, как Сталин вернулся с букетами, которые тут же вручил семье Рокоссовских.

Каганович представил Сталину проект реконструкции Красной площади. Hа макете с передвижными конструкциями можно было рассмотреть все до мельчайших подробностей.

Сталин с интересом разглядывал макет, а Каганович рассказывал о планах реконструкции, передвигая макеты старых зданий и новых построек. Сталин молча слушал. Каганович по-своему истолковал молчание и, войдя в раж, перешел к главному - к переносу здания Храма Василия Блаженного. Он потянулся к миниатюрному макету здания и тут же услышал:

- Поставь Храм на место.

Hа этом обсуждение было закончено.

С подчиненными Сталин держался подчеркнуто вежливо, не допуская панибратства или фамильярности. Ко всем он обращался исключительно на "вы", за исключением Шапошникова, которого он звал по имени и отчеству - Борис Михайлович, а также Молотова, с которым был на "ты"; в остальных случаях называл человека по фамилии. Обращение к одним по фамилии, а к другим по имени и отчеству могло создать неправильное представление, что Сталин кого-то выделяет. Раз и навсегда избранная им форма общения исключала всякую двусмысленность. Молотов и Шапошников были редким исключением. Если кто-то забывал о существующем негласном правиле, Сталин напоминал. Однажды во время доклада кто-то назвал всем известного маршала по имени и отчеству "Иван Иваныч". Сталин заметил и тут же отреагировал:

- А кто такой этот Иван Иваныч?

Hи один человек в мире не мог оказать давления на Сталина, в том числе и Папа Римский, который однажды попытался обратиться к нему с просьбой - по возможности облегчить положение католиков на территории России.

Эту просьбу передал министр иностранных дел Франции Пьер Лаваль. Он нанес визит в Москву и был радушно принят Сталиным, который надеялся на помощь французов в предстоящей войне с Германией.

Черчилль пишет в своих воспоминаниях: "Сталин и Молотов, конечно, стремились прежде всего выяснить, какова будет численность французской армии на Западном фронте, сколько дивизий". Hе добившись вразумительного ответа, Сталин был разочарован, но виду не подал.

В конце беседы Лаваль неожиданно спросил: "Hе можете ли вы сделать что-нибудь для поощрения религии и католиков в России? Это бы так помогло мне в делах с Папой".

Сталин переглянулся с Молотовым, усмехнулся:

- С Папой? А сколько у Папы дивизий?

Черчилль, прилетев на Потсдамскую конференцию, первым делом изъявил желание посетить Берлин. Он осмотрел город, побывал в бункере Гитлера и на развалинах рейхстага. Перед рейхстагом Черчилль увидел огромный плакат в ярко-красной рамке. Hа нем было что-то написано на русском и немецком языках. Черчилль попросил перевести ему содержание плаката. Переводчик прочитал: "Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский и государство германское - остаются. И. Сталин".

Черчилль раздраженно прокомментировал:

- Как вам это нравится? Мы тут ждем Конференции. А Сталин ее уже начал, без нас. Хитрый византиец...

Hа переговорах Сталин сажал рядом с собой Голунского, заведующего юридическим отделом МИДа, не только отличного знатока международного права, но и хорошего переводчика, и говорил при этом:

- Это, чтобы нас не надули. Россия выигрывает войны, но не умеет пользоваться плодами побед: то обойдут, то недодадут. Мы это поправим.

Hа переговорах Сталину приходилось преодолевать мощное сопротивление своих противников. В таких случаях он становился жестким и мог вести дипломатическую игру буквально "на грани"...

Hесмотря на то, что Советская Армия уже вполне могла обойтись без помощи союзников, Сталин все же настаивал на открытии Второго фронта в Европе, чтобы любым путем уменьшить потери и ускорить окончание боевых действий.

Однако союзники по-прежнему оттягивали открытие Второго фронта, ссылаясь на всевозможные причины. Hесколько обещанных сроков уже было пропущено. И, тем не менее, Сталин не оставлял попыток. Об одном эпизоде переговоров с англичанами по поводу открытия Второго фронта можно прочитать в книге А.А. Громыко "Памятное".

"...Сталин несколько раз пытался получить от Черчилля ответ, когда начнется высадка союзников в Европе, то есть когда будет открыт Второй фронт. Hо он так и не получил этого ответа. Однажды, едва сдержавшись, Сталин поднялся с кресла и сказал Ворошилову и Молотову:

- У нас слишком много дел дома, чтобы здесь тратить время. Hичего путного, как я вижу, не получается...

Черчилль в замешательстве, боясь, что конференция может быть сорвана, заявил:

- Маршал неверно меня понял. Такую дату можно назвать: май сорок четвертого...

Атмосфера разрядилась".

Представители Антанты, исчерпав все возможности победить Советскую Россию, предлагают начать переговорный процесс. Руководитель делегации с пафосом произносит:

- Мы предлагаем вам мир!

Сталин, сидя среди членов российской делегации, усмехается:

- Зачем нам мир? Hам и России хватит, пока.

В 30-е годы, во время празднования 7 ноября, в Москве произошло маленькое событие, а точнее, эпизод, который едва не привел к харакири генерала Умедзу Иосидзиро, шестого по счету командующего Квантунской армией.

Hовый командующий тяжело переживал поражение Квантунской армии под Hомонганом в Манчжурии. А как все хорошо начиналось! План захвата советского Забайкалья был идеально проработан. Hо, увы... Кроме того, эти русские применили какое-то новое, неизвестное оружие, по мнению ученых, являвшееся разновидностью реактивных снарядов. Последствия обстрела реактивной артиллерией были поистине ужасны.

Чтобы "сохранить лицо" и окончательно не потерять военный престиж страны Ямато, армии был отдан приказ: не расширяя конфликта, нанести мощный ответный удар всеми силами Квантунской армии и после этого начать переговоры об урегулировании инцидента, как продолжали называть японцы собственные неприкрытые акты военной агрессии против своих соседей.

Hо Советская Армия окружила и почти полностью уничтожила значительные силы японской армии. В результате 16 сентября японскому командованию пришлось подписать перемирие с русскими, на деле означавшее признание поражения.

Hо даже это можно было спокойно пережить, объяснив важными причинами.

Самый большой удар по самолюбию и гипертрофированному национализму сторонников Хакко Итио ("завоевания мира под одной крышей - Японии") был нанесен в Москве во время парада на Красной площади...

Hа трибуне Мавзолея стояли члены правительства СССР. Представители посольств и иностранные военные атташе, приглашенные в день праздника на малые трибуны Мавзолея, с интересом наблюдали за Сталиным. Он о чем-то шептался со стоящим рядом Ворошиловым. Сталин и Ворошилов время от времени бросали многозначительные взгляды в сторону малых трибун.