Мотылек - Вальдемар Болдхид

Накануне Роберт кутил с приятелями, проснулся поздно и поэтому не успел позавтракать дома. Теперь один из бандитов обнаружил в его столе сверток с завтраком, который Конни бросила ему из окна. Бандит развернул его и поделился с приятелями. Они ели, не снимая перчаток, и каждый раз, прежде чем откусить кусок, приподнимали край тряпки, прикрывающей лицо. "Чего они дурака валяют? - подумал Роберт. - Кому теперь нужен этот маскарад? Неужели они еще надеются ускользнуть отсюда неопознанными? О Конни, почему ты не посыпала хлеб стрихнином?" И сразу же одернул себя: "Идиот!"

Он не чувствовал голода, только тяжесть в ногах и страх, который нарастал с каждой секундой, заглушая в его душе все, кроме привязанности к завтрашнему дню, к следующему утру и вечеру. Даже мысли о Конни. Все! Как и тогда, на плотине, когда он убегал, тяжело дыша, пока не перестал слышать выстрелы. Но теперь ни он, ни его страх не в силах были решать что-либо. Оставалось только ждать.

Роберт не задумывался над тем, что чувствуют и о чем думают другие. Крис, женщина в ярком платье и все остальные, сбившиеся в кучу, как стадо парализованных страхом существ, в телах которых уже угасала жизнь. Только через час, когда усталость и боль в ногах подействовали на страх как морфий, он начал приходить в себя.

В зале царила тишина, полная тревоги и ожидания чего-то, что должно прийти извне. Как долго те, на площади, будут раздумывать и готовиться? И что они предпримут? Ведь должны же они что-то сделать, и тогда в мнимую безжизненность этой клети ворвется настоящая смерть - их или бандитов, а может, всех вместе. Он услышал, как стоящая за ним женщина тихо выругалась - не думала ли и она о том же самом? И тотчас он почувствовал чью-то руку, отстраняющую его в сторону. Это шагнул вперед Крис, направляясь к охранявшему их мужчине.

Крис. Для парней в дивизионе - Ракета-Крис. Два ордена, все тело в шрамах, а потом - заведующий отделом расчетов, жена, трое детей, животик и бридж по субботам. И плотина, о которой знали только они двое, ибо, если бы об этом знал кто-нибудь из командования, Роберт уже получил бы свой приговор и свою пулю. Но если бы это произошло, Крис не был бы тем Крисом, которого все любили. Теперь, когда он один на что-то решился, Роберт не почувствовал удивления - ведь это был Крис. Кто бы иной отважился на что-то подобное, независимо от того, что это могло быть?

На какой-то момент он испугался, что приятель потянет его за собой и поставит под удар. Но Крис прошел мимо и, не спеша приближаясь к сидящему в кресле бандиту, произнес:

- Господа, отпустите эту женщину с ребенком. Нас здесь столько, что...

Он подходил все ближе. Страх, охвативший Роберта, сменился животным любопытством. Итак? Последний подвиг Ракеты-Криса?

-...вам вполне хватит заложников. Этот ребенок не может...

Он уже знал. Отвлекающий разговор, неожиданный удар по стволу пистолета и дополнительный - в пах. Надо соблюдать осторожность - когда Крис упадет, он должен будет прыгнуть за косяк двери прежде, чем они выпустят первую очередь. А потом... потом Крис их прикроет, пока не вмешается полиция с площади. Только бы он дотянулся до пистолета.

-...не может находиться в этой атмосфере. Он голоден... поймите, господа...

Прыгнув, он толкнет ту женщину и у нее появится шанс. Хотя все будет значительно хуже - бандиты превратят их в кровавое месиво. Чертов мир, он не сможет никому помочь, пусть они сами позаботятся о себе.

-...позвольте ей выйти, прошу вас...

Крис был уже рядом. Наконец он остановился возле кресла. И только тогда бандит встал ("Сейчас!" - подумал, весь подбираясь, Роберт), удивленно посмотрел на Криса и вдруг кулаком, сжимающим рукоять пистолета, ударил его по лицу. Крис покачнулся, но сохранил равновесие.

- Марш на место, сволочь!

Кулак поднялся вновь, но не ударил. Крис стоял сжавшись, заслоняя лицо руками. Бандит повернул его спиной и дал ему пинка. Когда Крис возвращался, у него между пальцев сочилась кровь из разбитых губ.

Роберт закрыл глаза, стремясь не видеть этого и не чувствовать страха, снова возвращавшегося к нему. Он долго стоял с закрытыми глазами, а когда наконец открыл их, то увидел на фоне окна мотылька все в том же безнадежном танце.

За окном в далекой перспективе площади полицейский кордон сдерживал толпу. Скоты! Они вдруг перестали спешить на работу, забыли о свиданиях, выбросили билеты в кино. Теперь они будут терпеливо выстаивать на затекших ногах и ждать, хотя бы до самой ночи, пока арена не обагрится кровью. Бесплатный цирк, в котором ему отведена определенная роль. Он ненавидел этих зевак больше, чем тех четырех бандитов, которые даже в масках были не так безлики и казались человечнее. Они убьют его, когда решат, что должны это сделать, или же в припадке отчаяния. Но они не жаждут этого. Они мечтают только вырваться из западни вместе с добычей. Лишь та толпа, возбужденная видом крови, жаждала ее еще больше и ждала ее, как и миллионы стервецов в своих уютных квартирках.

Однако, прежде чем он заметил телекамеры и возвышающуюся над морем голов передвижную телевизионную установку, он увидел стеклянную стену банка на экране телевизора, который бандиты вынесли из кабинета шефа и поставили у входа в зал сейфов. Они вглядывались в голубой экран с той же надеждой, что и он, словно оттуда вот-вот придет спасение. Внешне они казались спокойными и уверенными в себе - ведь у них в руках были заложники. Но Роберт понял: бандиты только скрывают свой страх, пока скрывают. "Полковник" допустил просчет, и это каждого из них повергло в состояние шока. Ожидание заложников было их ожиданием, страх - их страхом, скрытым под тряпками масок. Догадывались ли они уже, что здесь, в этом зале, нет различий, что все здесь настоящие жертвы случая. Власти штата после потери 9 миллионов и нападок оппозиции не захотят так легко расстаться с деньгами. Но что произойдет, когда они откажутся дать деньги? Боже, но ведь это невозможно, чтобы вот этим преступникам позволили хладнокровно перестрелять тридцать человек. И однако, если... Он чувствовал, как страх растет в нем, переходя в острую физическую боль.

Роберт уже знал, что он сделает, если... По крайней мере, он сразу упадет и притворится убитым. Это его шанс, незначительный, правда, но все же шанс.

Камера скользнула по площади, мазнула по губам зевак (люди лизали мороженое и жевали резинку), поднялась к полицейским снайперам на крышах, захватила вертолет, кружащий над банком, и съехала вниз, чтобы показать человека в мундире, который отвечал на вопросы репортера. Потом реклама порошка "Альфа-Х", снова здание банка, губы, мороженое, жевательная резинка, снайперы, вертолет, очередное интервью, опять "Альфа-Х" и еще какой-то броневик с брандспойтом или пулеметом наверху. Роберт понимал, насколько все это убого и годится только для кино да для зевак. Для него в той ситуации, в какой он оказался, все это абсолютно бесполезно, вместе с этим идиотским брандспойтом и сотней мундиров. Но он не мог лишить себя надежды, что помощь придет именно оттуда, и не сводил глаз с телевизора.