Чародей безумный - Кристофер Сташефф

— Потому что иногда он говорит и делает очень глупые вещи.

— То есть вещи, присущие дуракам, — возразил Грегори. — Но какой в этом смысл, папа?

— Боюсь, что смысл не очень приятный, — ответил Род, а Гвен мягко добавила:

— Когда-то давно существовал следующий обычай: высокородные лорды брали бесхитростных людей из простонародья и приводили в свои замки, чтобы посмеяться над их неуклюжестью и логическими ошибками в рассуждениях. Это господ забавляло. Всегда приятно сознавать, что ты умнее Хотя бы кого-то.

— Как это жестоко! — негодующе воскликнула Корделия, и все трое ее братьев согласно закивали.

Отвечая, Род почувствовал гордость за них;

— Да, это было жестоко, и боюсь, жестокость не ограничивалась только лордами. Те потешались над бесхитростными крестьянами, а большинство крестьян смеялось над умственно отсталыми на протяжении всей истории.

— Даже сегодня в маленькой деревушке найдется немало таких, кто смеется над деревенским дурачком, — негромко добавила Гвен. — Это жестоко, но так бывает.

— И часто сообразительные люди, имевшие наклонность к юмору, сознательно убеждали лордов, что они дурачки, — заключил Род.

— Хорошо еще, что так, — нахмурившись, сказал Джеффри. — Но они-то, по крайней мере, делай это добровольно.

— Но вернемся к шуту, про которого мы говорили: я слышал, как некоторые леди называли его свихнувшимся, — заметил Грегори. — Может быть, они считают, что у него сдвинулось что-то в голове?

Род улыбнулся, глаза его блеснули.

— Очень хорошо, сын! Возможно, таково происхождение слова. Но сейчас оно просто означает, что человек ведет себя безумно, — но тут уже он сам нахмурился. — Минутку…

— То есть говорит и делает то, что не имеет смысла, — объяснила Гвен.

— Значит, тот, кто безумен, бесчувствен? — спросила Корделия.

— Нет! — возразил Джеффри. — Бесчувствен тот, кого лишили сознания.

— И да и нет, — сказала Гвен, улыбаясь. — Слово означает и того, кого погрузили в сон против его желания, и того, кто лишился рассудка.

— Или того, чье сознание настолько искажено, что его поведение становится абсолютно непредсказуемым, — добавил Род. — Такой человек с равной вероятностью приветствует вас и ударит.

— Ах! — воскликнул Грегори. — Так вот что такое безумие!

— Ну, вероятно, да, — негромко вспомнил Род, — как был безумен граф Орландо.

Магнус нахмурился.

— Я с таким господином незнаком.

— Конечно, незнаком, сын, с улыбкой ответил Род. — Роланд, или Орландо, как его называют в Италии, был племянником Карла Великого…

— Императора франков? — моментально насторожился Джеффри. Глаза его округлились. — Это уже история, а не миф!

— Да, верно, — Род с уважением посмотрел на Фесса: всякий, кто смог заинтересовать Джеффри историей, — великий волшебник. — Конечно, Карл Великий, Шарлеманы, — это военная история… Но мифы возникают вокруг людей, которые круто меняют мир, а Шарлеманы его изменил. Однако трудно что-то еще сказать о короле, потому что он большую часть времени занят правлением. По-своему, это занятие интересно для исследователей, но редко становится драматичным. Поэтому сочинители легенд обычно строят свои рассказы вокруг кого-то, кто находится рядом с королем и не корпит повседневно над государственными делами. В случае Шарлеманя такой легендарной личностью стал его племянник.

— Значит, он жил на самом деле?

— Мы так считаем, — вставил Фесс, — хотя он, разумеется, не совершал приписываемых ему сверхъестественных подвигов. Однако он был превосходной точкой отсчета для создания мифа, для переноса реальной исторической фигуры в сказочный, никогда не существовавший мир.

— Роланд сошел с ума?

— Временно, — принялся рассказывать Род, — потому что влюбился в женщину, которая не хотела иметь с ним ничего общего. Узнав, что она вышла замуж за другого, он впал в ярость, уничтожал леса и убивал крестьян, не говоря уже о паре-тройке попавшихся под горячую руку рыцарей.

— Он на самом деле был сумасшедшим? — спросил Грегори, хлопая широко раскрытыми глазищами.

— Не сумасшедшим, Грегори, душевнобольным, — поправил Фесс. — Да будет тебе известно, что медицина насчитывает множество разновидностей и, степеней душевных болезней. Одна или две из них действительно приводят к тому, что люди впадают в ярость и убивают других людей.

— Хотя, конечно, не в таких масштабах, как Орландо, — быстро добавил Род. — Вообще-то, я думаю, что первоначально безумие — это обозначение бешенства.

— О! Я о нем слышала! — Корделия содрогнулась. — Бедняги становятся подобными диким зверям, теряют рассудок и пытаются укусить всех встречных!

— К несчастью, это правда, — согласился Фесс, — о таких говорят, что они безумны.

— Но они не безумны, Фесс! Это форма болезни, вызванная микробами, которые проникают в организм при укусе зараженной собаки или крысы!

— Верно, — подтвердил Род, — но известно, что один из симптомов бешенства заключается в том, что жертва перестает рассуждать и стремится к убийствам.

— Существует много душевных болезней, у которых есть физические причины, дети, — негромко сказал Фесс, — даже незначительные изменения способны серьезно нарушить химическое равновесие в мозгу человека.

— Погоди, погоди! — Джеффри поднял руку, зажмурив глаза. — Ты меня запутал! Ты говоришь, что простодушные — это дураки, но дураки — умные люди?

— Тут лингвистическая проблема, — признал Фесс, — вызванная тем, что люди используют слово, имеющее одно значение, для обозначения совсем другого явления или предмета. Скажем так: дурак — это плохо рассуждающий человек, Джеффри.

На лице Джеффри появилось выражение сомнения, и Корделия неуверенно сказала:

— Это немного помогает понять…

— Я думаю, ребятишки разберутся в сути проблемы, если ты расскажешь им какой-нибудь случай, — предложил Род.

— Случай?

— Расскажи!

— Да, расскажи, Фесс! Рассказы всегда все так проясняют!

— Нет, настоящие рассказы, имеющие подлинную литературную ценность только запутывают все, — возразил Фесс, — а вот дидактические байки обычно проясняют, потому что специально предназначены для обучения.

— Тогда расскажи нам байку!

— Я определю ее более конкретно, — заметил Род, — байка должна быть о Мудреце, Шуте, Дураке, Простаке и Сумасшедшем.

— Да, расскажи! — мелюзга окружила на дороге большого стального жеребца.

— Как хотите, — вздохнул Фесс. — Мудрец как-то раз сказал: «Мир завтра кончится, если вы его не спасете».